Разумеется, тут при желании можно развести сопли насчет непричастных и невиновных, судьбы страны и прочего, но мы этого делать не будем. Именно мы, Антонов здесь полностью солидарен со Скворцовым, хоть и не испытывает к девушке особых чувств. Нет наверху невинных! У каждого есть свои скелеты в шкафу, и хорошо, если их там можно сосчитать по пальцам. Ну, а насчет судьбы страны… я в принципе готов ради нее рискнуть жизнью. Своей. Но жизнью близких – нет. Не готов и даже не собираюсь готовиться. Вот такой я нехороший человек. И Антонов как бы не хуже.

Шелепин убрал руку, уже потянувшуюся к трубке «вертушки», и задумался. Нет, звонить пока рано. Надо сначала самому попытаться понять, в чем тут дело.

Разумеется, в то, что Косыгину просто так захотелось пообщаться с ним в неформальной обстановке, Александр Николаевич не верил ни на йоту. Такое могло быть у них с Семичастным, да и то не очень часто. Но Алексей к нему, Шелепину, давно относится неприязненно. Подозревает в неосталинизме. Хорошо хоть с Леней они тоже далеко не приятели. Но все же – что заинтересовало предсовмина? Докладная о приписках на Минском радиозаводе? Может быть, но вряд ли – у него у самого таких материалов должно быть более чем достаточно. Недавно закончившееся расследование Комитета партийно-государственного контроля о злоупотреблениях при продаже автомобилей в Москве? Уже теплее, но только в том случае, если там оказался замешанным кто-то достаточно весомый, а таких сигналов Шелепину не поступало. Или дело в чем-то другом, о чем он пока не знает? Черт, как мало времени. Был бы месяц, можно было бы попросить Володю хоть что-то разузнать, но за четыре дня… нет, ничего он не сможет, только зря подставится. КГБ запрещена несанкционированная разработка партийной номенклатуры, начиная с уровня члена ЦК, а тут член Президиума. А давать Семичастному санкцию от имени КПГК – это означает так подставиться самому, что о последствиях лучше даже не думать. Леня подумает, за ним не заржавеет.

В конце концов, решил Шелепин, проще съездить на часок в Архангельское и самому разобраться, что все-таки понадобилось Алексею. Решено, прямо с утра в воскресенье еду.

Неожиданности начались сразу, как только Шелепин зашел в скромный дачный кабинет предсовмина. Там, кроме хозяина, сидел молодой парень, широкоплечий, похоже, довольно высокий и совершенно к этому месту не подходящий. Он явно не был секретарем или еще каким-нибудь референтом, в этом отношении глаз у Александра Николаевича наметанный. Странный парень вел себя как равный в гостях у равного. И на него, Шелепина, смотрел как-то нехорошо… оценивающе, что ли. Да кто же это такой?

– Александр Николаевич, – официально, но с еле заметной усмешкой предложил Косыгин, – познакомьтесь, пожалуйста, с моим гостем. Уверен, что это знакомство вызовет у вас определенный интерес.

Парень встал, протянул руку и представился:

– Виктор Васильевич Антонов.

– Шелепин, – представился в ответ Александр Николаевич и вдруг почувствовал, что в момент рукопожатия по телу как будто пробежал электрический разряд. Слабенький, но все же ощутимый. В голове мелькнула совершенно дикая, неуместная мысль – а может, Алексей решил просто его ликвидировать, и этот тип – исполнитель?

Да что же это за день такой, с чего бы в голову всякая ересь лезет?

Шелепин даже помотал головой, отгоняя наваждение. А парень продолжал:

– Я прибыл к вам из будущего, из две тысячи восемнадцатого года. Доказательства Алексею Николаевичу уже представлены, и он признал их исчерпывающими. Теперь ваша очередь. Смотрите.

Парень поднял с пола портфель, открыл его и перевернул. На стол вывалилось много мелких разно-цветных предметов.

– Вот мой паспорт, прошу ознакомиться.

– При современном развитии печатного дела на Западе напечатать советский паспорт – это такой пустяк, что о нем даже смешно говорить, – машинально процитировал Остапа Бендера Шелепин, но в душе что-то шевельнулось. Неужели правда? А если мистификация, то зачем она Косыгину?

– Благодарю за демонстрацию начитанности, но продолжим. Водительское удостоверение. Его, по-вашему, тоже нетрудно напечатать? Банковская карта – это что-то вроде вашей сберкнижки. Дебетная, кредитной у меня нет. Дисконтная карта в магазин радиодеталей, по ней я получаю скидку. Вот деньги нашего времени, рубли и евро, это общая валюта Евросоюза. И, наконец, еще одно доказательство, но для его демонстрации я попрошу вас что-нибудь сказать.

– Не понимаю, кому и зачем понадобилась вся эта мистификация, – в некоторой растерянности буркнул Шелепин, – Алексей, может, хоть ты мне объяснишь?

– Благодарю, этого хватит, а теперь смотрите.

Гость Косыгина сел, положил на стол правую руку раскрытой ладонью кверху и сложил на нее паспорт, права и карточки. Потом накрыл правую ладонь левой, немного откинулся назад и прикрыл глаза. Примерно минуту ничего не происходило, а потом Шелепину показалось, что ладони парня вроде как-то почти незаметно засветились, но наваждение быстро прошло.

Косыгинский гость открыл глаза, улыбнулся и раскрыл ладони. Ни документов, ни карточек не было. Вместо них лежал свернутый в несколько раз листок бумаги.

– Читайте.

На листке типографским способом, причем исключительно качественно, было напечатано:

«Не понимаю, кому и зачем понадобилась вся эта мистификация. Алексей, может, хоть ты мне объяснишь?»

– Просто исчезновение документов и появление вместо них чего-то другого могло быть и фокусом, – пояснил парень. – Но здесь – ваши слова, которые я никак не мог знать заранее. Одно это является достаточно убедительным доказательством того, что я только что совершил переход в будущее, оставил там документы, распечатал вашу речь и с ней в руках вернулся в тот же момент времени, который покинул. Ну, может, и не совсем в тот же, а плюс несколько секунд. Если вам этого мало, отдайте бумагу на экспертизу Семичастному. Он вам скажет, что его эксперты не могут однозначно определить способ, коим это было напечатано. Сама бумага у них тоже может вызвать удивление. И давайте продолжим знакомство с доказательствами. Вот, смотрите, это электронно-вычислительная машина, неизмеримо превосходящая любую из ваших.

Александр Николаевич смотрел на демонстрацию возможностей плоского прямоугольника с цветным экраном невероятного качества размером с половину тетрадного листа, но сосредоточиться на увиденном не мог. Потому что вдруг понял – все, что ему рассказывает косыгинский гость, – правда! Дикая, невероятная, сулящая неизвестно что, но правда. И что он там говорит о будущем? Развал Советского Союза, сопровождавшийся миллионными жертвами, реставрация капитализма, крах коммунистической идеи? И это тоже правда? Не может такого быть, ну не может!

– Да как же вы это смогли допустить, – простонал Шелепин. – Мы, не жалея себя, строили, а вы… наследнички…

И тут вдруг гость смертельно побледнел и вскочил.

– Мы? – прошипел он, и Александр Николаевич с ужасом почувствовал, что его не слушаются ни руки, ни ноги. Если бы он не сидел, то сейчас наверняка упал бы.

– Мы?! – повторил гость, и голос его набирал силу. – Это я тебя должен спросить, как вы, зажравшиеся номенклатурные твари, ухитрились развалить, предать и продать мою страну! И призвать к ответу от имени всех, не переживших этого предательства! Это твоя партия, про которую ты тут плетешь славословия, развалила СССР, чтобы прикарманить себе все его богатства! И начинается все сейчас, в том числе и под твоим, блин, чутким руководством!!!

Шелепин еще смог расслышать возглас Косыгина «Виктор, что с вами, успокойтесь!», а потом в глазах потемнело, и он почувствовал, что умирает.

Однако это все же был не конец.