Тут и туземцы целой толпой на бережок высыпали, руками машут и подпрыгивают, и орут вдохновенно. И девушки на берег набежали. Много. А ничего себе такие девушки, красивые зверски. Улыбаются и тоже руками нам машут, на берег зазывают. Рослые такие, губастые, блестящие, как сапоги гвардейские… в юбочках разноцветных, ситцевых… и…. перси… торчат… свирепо, как двенадцатидюймовки! Впрочем по понятным и разным причинам… нам девушки все хороши!…

Приказал Черкасскому заняться обустройством палаточного лагеря на берегу, немного в стороне от деревни аборигенской. Офицерам отдельные палатки поставить распорядился, поскольку глаза измозолили уже другу дружке до последней крайности.

20ч30м. Вызвал на мостик командира БЧ-4, спросил о возможности установления связи со штабом и вручил ему рапорт для отправки. «Маркони» посомневался за дальностью расстояния, однако спустя час, сияя как рында, принёс длиннющую радиограмму от Налётова. Бормоча о чём-то связанном с отсутствием грозовых фронтов и хорошим прохождением радиоволн, вручил мне депешу. Всё-таки шпаки они неизбывные, «аристократия» наша, неистребимые шпаки-с, но дело своё знают. Ну, да в пажеских и морских корпусах, понятное дело, не обучались.

Как раз мы с Анатолием Ниловичем, доктором Викторовым и его величеством Мугамамбой IV дегустировали «Смирновскую», удобно устроившись на тростниковых табуретах у костра, на котором на манер шашлыков нам жарили рыбу. Нанизанные на прутки кусочки, сдобренные ананасным соусом, ароматные и потрясающе вкусные, подавала нам племянница его, девица как бы без имени, но гренадёрского росту, весьма увлекательных и пропорциональных округлостей, заразительно смеявшаяся при каждом брошенном мною на означенную барышню взгляде. Вот, верно она глаз на меня положила, шалунья эдакая… Ишь зубками из полутьмы высверкивает! А не людоеды ли они тут часом? Вот возьмут и съедят под нашу водочку… Посмотрим, посмотрим, что там нам господин Налётов отписал…

В радиограмме, подписанной Михаилом Петровичем, приказано мне отправить «Машку» непосредственно в Балаклаву, где она должна взять на борт и доставить нам в отряд для практического обучение четвёртый экипаж, под командою лейтенанта Александра Оттовича Гадда, офицера отлично мне известного, и мною же к командованию экипажем рекомендованного, которому я перед походом передал командование Балаклавской «водолазной» школой. Говоря прямо — классами подводного плавания. Старшего и минного офицеров четвёртого экипажа, мичманов Власьева и Феншоу я лично не знал вовсе. Они в подплав угодили по протекции князя Черкасского. Ну, да познакомимся ещё. Дорога впереди длинная. Убрал депешу во внутренний карман кителя, приказал запросить прибытие «Маши» и отправил «эфирное» создание восвояси.

И тут нам показали местное show. Ударили в барабаны и потрясая гарпунами вкруг большого костра, свирепо выскочили мускулистые чернокожие воители. Гортанно покрикивая и совершая ритуально-агрессивные телодвижения, они бодро заскакали, освещаемые огненными языками, друг за дружкою, сопровождаемые ритмичным и гипнотизирующим грохотом барабанов. Скакали довольно долго и довольно однообразно. Но рано или поздно всё и вся в этой юдоли скорби находит свой конец, и,умаявшись, мужики прекратили дозволенные пляски. Сменили их у костра гораздо более интересные нам танцорки. Верно танец плодородия у них это называется. Ишь, как выпуклостями размахивают да крутят. Впечатляет!

К этому моменту его величество, накушавшись непривычным продуктом от поставщика Е.И.В. г. Смирнова, сомлел и был отнесён премьер-министрами в свою тростниковую загородную резиденцию. Господ русских офицеров во главе со мною тоже уже слегка штормило, и я выразил определённое желание покинуть столь гостеприимное общество. Тут же под мышкою моей образовалась упомянутая зубоскалка и влекомая мною, или скорее увлекая меня, попыталась направить мой курс к одной из хижин. Строго помотав указательным пальцем у заблуждающейся особы перед носом, оным указал ей истинный курс в направлении командирской палатки и лихо сдвинув на затылок фуражку, с девицею неизвестного имени под мышкою продефилировал в апартаменты под завистливый шёпот окружающих.

Спать эта затейница не дала мне совершенно. Пока сама в ветошь не угваздалась, пантера этакая. Только я веки смежил — играют подъём. И долг командирский зовёт.

Пора бы уже в Царском небольшой аэродромчик устроить, зачастил я сюда, а трястись каждый раз на «Оке»… проще будет, чем заставить кого-то сделать нормальную дорогу от Гатчины. Все никак не удается сосредоточиться на предстоящей беседе, ругнулся я про себя на очередном ухабе. Беседа же ожидалась любопытная…

— И что вам на это ответил Константин Петрович? — с интересом спросил я императора.

— Что это приведет только к расколу общества, не дав никаких преимуществ, — вздохнул Николай.

— Я никогда не сомневался в его глубоком уме, — кивнул я, — и, по-моему, тут он совершенно прав.

Что да, то да — несмотря на свое несомненное сходство с Кисой Воробьяниновым из известного фильма, Победоносцев был человеком весьма неглупым.

Николай под воздействием внешних обстоятельств типа нарастания революционного движения, давления на него ближайшего окружения и просмотра наших киношек с музыкой пребывал в душевных метаниях. В частности, неделю назад у него (явно у него самого, вроде никто такого не советовал) появилась мысль разделить царский титул. Типа «самодержца всероссийского» оставить себе, а «царя польского, царя сибирского» сбагрить Гоше. Нет уж, от таких подарков надо отбрыкиваться всеми четырьмя копытами! Вслух же я сказал:

— Такое было бы приемлемо для конституционного монарха, но вы-то, Николай Александрович, у нас монарх самодержавный, то есть абсолютный!

Ишь ты, аж приосанился, видать, давно ему такого не говорили, подумал я и продолжил:

— В своей деятельности вы не связаны какими-то, пусть и самыми важными бумагами, но лишь словом! Своей коронационной присягой, а бумаги играют роль лишь постольку, поскольку вы поклялись следовать там написанному. Улавливаете мысль?

По лицу собеседника можно было прочитать — нет, не улавливает. Хотя и пытается…

— В ней вы взяли на себя обязанность управлять империей, — продолжил я, — а как это делать, вы не уточняли, то есть руки у вас свободны. Можно пытаться самому решать все вопросы, что вы сейчас и делаете. В результате вы сейчас разрываетесь между семьей и долгом по управлению государством, толком не успевая ни там, ни там. А можно назначить заместителя, или товарища, которому вы всецело доверяете. В этом случае абсолютность вашей власти не уменьшается нисколько — вы просто повелеваете всем слушаться этого человека, как вас! Правда, тут есть одна тонкость. Если никак не обозначить временные и прочие условия, человек будет чувствовать свое положение непрочным и вести себя соответствующе.

— Нужен регламентирующий документ? — начал понимать Николай.

— Нужен был бы, будь вы конституционным монархом. Вот тут действительно пришлось бы по всем правилам высшего крючкотворства сочинять бумагу, чтоб в ней было поменьше лазеек для парламента, потом ее проталкивать… Вам проще. Достаточно издать краткий указ — с такого-то числа у вас появляется товарищ императора, обладающий практически всей полнотой власти. Его подпись означает вашу без каких-либо оговорок, и действует этот порядок вплоть до вашего указа о его отмене. И в узком кругу даете слово, что в течение пяти лет отмены этого указа не будет. В очень узком, вы же не публике клянетесь, а Богу и себе…

А уж записанную на цифровой диктофон клятву нетрудно потом перенести на пластинки и дать послушать кому надо, — мысленно продолжил я.

— В этом что-то есть… — задумчиво согласился император.

— Вот-вот. Только, умоляю вас, обдумывание этого проекта надо проводить в глубокой тайне. И так уже хватает желающих устраивать на вас покушения, а уж если информация о таких ваших планах выйдет наружу, они и вовсе с цепи сорвутся! Многим такое решение буде как серпом по… э-э-э… горлу, так что возможны самые что ни на есть экстремистские выходки. К слову, охрана Царского Села организована так себе, если бы мои люди получили приказ сюда проникнуть, так давно тут были бы. Зря вы так своей безопасностью пренебрегаете, вот ей-Богу…