– Не наверное, а так оно и есть. Поэтому делай свою службу, чую, польза от нее может быть. Однако не так, как ты мне понаписал. Какой еще, к псам, департамент безопасности – у нас их что, без того мало? А уж если на него поставить великого князя, брата цесаревича, то им заинтересуются все подряд, и не только в России. К вашему комитету уже более или менее привыкли, вот и работай в его рамках. Придумай какую-нибудь ерунду, на которую я тебе выделю двести тысяч. И в течение года больше не проси, все равно не дам.

– А…

– А как сделать, чтобы Ники про настоящие задачи того, что там устроишь, знать не знал и ведать не ведал, сам сообразишь. Потому как если ты даже этого не сможешь, куда тебе на новую секретную службу замахиваться? Лисапедами своими тогда занимайся.

Уже на следующий день император утвердил изменение названия и расширение задач нашего с Николаем комитета, и сразу после этого я познакомил брата со своим черновиком прошения на высочайшее имя о выделении комитету двухсот тысяч рублей на проведение социопатологических исследований.

– Это еще что такое? – изумился цесаревич.

– Двухкоренное слово. Образовано от «социум», то есть общество, и «патология», она же болезнь. Мы ведь до сих пор не знаем, о чем свидетельствует появление революционеров. Общество больно или отдельных его членов пора подлечить? Это не только меня, еще и отца интересует, так что деньги он даст.

– Да? Ну тогда расскажешь мне, как узнаешь что-нибудь интересное.

С этими словами Николай подписал черновик. Моя подпись там уже стояла, и бумага была отнесена в канцелярию для надлежащего оформления.

Структура будущей спецслужбы мне представлялась так. Главный – естественно, я. У меня три зама. По организационным вопросам, режиму и собственной безопасности – один. По силовым операциям, когда кого-нибудь надо будет слегка того (или даже не слегка, это уж будет от самого объекта воздействия зависеть) – другой. И по идеологии, потому как добрым словом и револьвером можно добиться большего, чем одним только револьвером, – третий. Вот этот триумвират и потащит всю работу, мне же останется только общее руководство. Причем три – это очень хорошее число. За каждым будут пристально наблюдать две пары глаз. Даже если двое сумеют как-то договориться о чем-то нехорошем, третий их обязательно заложит. Разумеется, ссучиться могут и все трое одновременно, но это весьма маловероятный вариант.

Начать поиски кадров я решил сначала у себя под носом, то есть, если перейти от высоких аллегорий к прозе жизни, в нашей канцелярии. Но, разумеется, не стал ломиться туда с радостным криком «Вот вы-то мне и нужны!». На дворе все же конец девятнадцатого века, и прогресс идет семимильными шагами. Поэтому я чинно прошел в свой кабинет, сел за стол, около минуты полюбовался лепниной под потолком и совершил длинное нажатие на одну из кнопок в правом углу моего рабочего места. Кнопка замыкала цепь лампы, расположенной в канцелярии, а одна длинная вспышка означала, что мне нужен ее начальник. Причем прямо сейчас.

Не прошло и минуты, как он появился в дверях.

– Проходите, Петр Маркелович, садитесь, – я указал на место за моим столом напротив меня. – Разговор у нас будет, может, и не очень долгий, но достаточно серьезный. Мне кажется, что вы уже переросли свою должность. Пора подниматься выше. Согласны?

– Как будет угодно вашему высочеству.

– Хм… высочеству будет угодно примерно так. Значит, у нас есть прекрасно работающая канцелярия. Есть секретариат, который сам по себе почти ничего не может и, по сути, является всего лишь отделением канцелярии. Так вот, мне кажется, что двух отделений мало. Нужно еще одно.

Я помолчал для пущего эффекта и конкретизировал:

– Третье отделение собственной его императорского высочества канцелярии. Вам предлагается сначала принять активное участие в его создании, а потом стать одним из трех товарищей (так тут назывались заместители) директора, то есть меня.

Мне было интересно – поймет человек, что ему предлагают, или решит, что его неизвестно за какие грехи решили задвинуть в какие-то зам замычи?

Нет, он все понял сразу, хотя знаменитое Третье отделение и было упразднено шесть лет назад.

– Наверное, называться оно должно как-то не столь… вызывающе? – слегка улыбнулся коллежский регистратор. – Очень интересно, ваше высочество, очень. Но прежде чем я отвечу согласием, позвольте уточнить один вопрос. Это только ваша инициатива или она поддержана его императорским величеством?

– К сожалению, ответить прямо я не имею права, но если вы вспомните содержание последнего документа, прошедшего через канцелярию, то, я думаю, получите ответ сами.

– А, то странное прошение? Действительно, если император его удовлетворит, вопросов больше не будет.

– Он уже наложил утверждающую резолюцию, деньги начнут поступать на днях. Кстати, нашему комитету стала необходима и бухгалтерия. Этим я тоже попрошу заняться вас.

– Слушаюсь. И готов узнать, какие обязанности будут возложены на меня в новой службе.

– Точно такие же, как и в канцелярии. Сделать так, чтобы эта служба работала не хуже. Чтобы ни одно распоряжение начальника не ушло в песок, а было запротоколировано, снабжено идентификационным номером и заняло свое место в архиве. Чтобы всегда было точно известно, кто за что отвечает и чем в данный момент занимается – хотя бы формально. Разумеется, на каждого из сотрудников должно быть заведено личное дело, где будет фиксироваться абсолютно все про него известное. Методы соблюдения секретности и четко прописанные санкции за их нарушение. И так далее, всего я сейчас предусмотреть не могу. Кстати, предлагаю первым делом подумать, под что будет замаскирована новая служба. Может, поделить комитет на отделы? Научный, технический, образовательный и еще какой-нибудь, где вы будете заниматься тем, что мы сейчас обсуждаем.

– Отделы – это своевременно, – кивнул канцелярист, – упомянутую же службу лучше всего просто совместить с канцелярией, тогда не возникнет никаких вопросов. Старший письмоводитель господин Прохоров, как мне кажется, неплохо справится и с новыми обязанностями. Вот Минаков – вряд ли, его надо повысить и поручить организовать бухгалтерию, пусть деньги считает, он человек дотошный.

– Кстати, насчет повышения. Напомните, какой там идет следующий классный чин после коллежского регистратора? Или вас сразу через один для большей солидности?

– Провинциальный секретарь. Но вплоть до десятого класса чины на самом деле мало отличаются, поэтому, если вы не возражаете, лучше сделать так. Пока оставить все как есть, а когда организационный период закончится и вы убедитесь, что я выполнил все на меня возложенное, напишете представление на орден Святого Станислава третьей степени. Желательно, чтобы к этому моменту комитет добился каких-либо успехов и я просто был одним из награжденных. А с орденом уже можно будет спокойно представлять меня к коллежскому секретарю. На первое время это станет достаточным для решения текущих вопросов, прямо к деятельности службы не относящихся.

К сожалению, с двумя другими предполагаемыми замами так удачно получиться не могло. Да, на эти две должности у меня теоретически было аж три, скажем так, кандидата в кандидатуры. Однако подойдет ли хоть один из них и если да, то на какое место, я себе не представлял.

Первый из этих людей мне был хорошо знаком и обитал ненамного дальше Петра Маркеловича Рыбакова. Правда, проводки с лампочкой на его рабочем месте не имелось, придется спускаться. Второй жил в Москве, там же и работал, причем я приблизительно представлял, где именно. Кроме того, мне были известны его фамилия, имя и отчество.

Про третьего же кандидата я знал совсем немного. Только фамилию и то, что в это время, но в другой истории, он сидел в Шлиссельбургской крепости.

Если бы Михаилу Михайловичу Рогачеву десять лет назад кто-нибудь сказал бы, что все это время он будет мало того что работать помощником истопника в Гатчине, но и окажется этим полностью удовлетворен, он бы не поверил. Однако именно так все и вышло. Его арестовали по делу, которое потом стало называться «процесс ста девяноста трех». Тогда вообще похватали почти тысячу человек, пока наверху кто-то наконец сообразил, что устроить хоть сколько-нибудь нормальный показательный суд над такой прорвой народа невозможно. И многих выпустили, в том числе и Рогачева. Вообще-то у охранки на него почти ничего не было, кроме подозрений (кстати, вполне обоснованных) в том, что он не только сочувствует так называемым чайковцам, но даже читал некоторые статьи Герцена. Между прочим, они ему не очень понравились. Но, скорее всего, взяли его из-за ошибочной уверенности, что он младший брат Дмитрия Рогачева, одного из организаторов «хождения в народ». Когда же выяснилось, что Михаил просто однофамилец и с Дмитрием не встречался ни разу в жизни, следствие потеряло к нему всякий интерес.