— Миллионов шесть хватит. Наших рублей, естественно.

— Тьфу ты, а я уж хотел испугаться. Приобретай, не вопрос.

— Нет, иногда я тебя просто отказываюсь понимать! — Гоша был возмущен. — Нашелся великолепный изобретатель, за несколько лет до Даймлера построивший бензиновый двигатель, вплотную подошедший к созданию дирижабля и подводной лодки, а ты? Что ты пишешь ему? «На каких условиях вы в этом году можете поставить двести пудов арборита?» И это когда у нас даже на проектировании самолетов сидят студенты! В чем дело?

— Вот в этом! — Я показал ему несколько листов с текстом и рисунками. — Именно в письме от господина Костовича, по поводу которого ты с таким энтузиазмом мечешь икру. Можешь вкратце, одной-двумя фразами, изложить его содержание?

— Если вкратце — нам предлагают принять участие в постройке дирижабля с уникальными данными, и я не…

— Стоп. Найди мне в письме слова «принять участие». Нету их там. А есть предложение: «Дайте мне сто тысяч, и я вам построю дирижабль».

— Сто двадцать, — уточнил Гоша.

— Тем более. И хрен бы с этими тысячами, но ведь это еще не все! Все патенты, полученные в процессе работы, будут его собственностью — а вот на это я не согласен никак. И не только я, это общепринято. Если изобретателю даются деньги на реализацию проекта, то финансирующий входит в долю! И часто она больше половины. Гоша, слово «концерн» означает контролируемость всех работ, ведущихся под его эгидой. И кстати, один-то дирижабль он уже начинал строить. Не напомнишь, чем это завершилось?

— По неизвестным мне причинам работы были остановлены.

— Деньги кончились. А их, между прочим, было выделено двести тысяч. То есть не верю я, что запрошенной суммы ему хватит. И предложенный им вариант сотрудничества для нас неприемлем. А вот авиационную фанеру с его заводика, которую он называет «арборит», мы как раз готовы покупать.

— Значит, ты настаиваешь…

— Именно. Нам нужна его фанера. Нам очень нужны толковые инженеры. И соберись он работать у нас, за окладом дело не станет. Если наемный труд его не прельщает, мы готовы с ним сотрудничать на условиях: деньги наши, патенты наши, его доля тридцать процентов.

— Жмот!

— Ладно, сорок девять. Но не больше, это принципиально. Вот про это мы ему и напишем.

— Милый, мне кажется, дядя прав, — вступила в дело тяжелая артиллерия в лице Маши. — И еще объясни мне, зачем нам дирижабль? Нам же его держать негде!

— Эх, вас хлебом не корми, только дай загубить идею-другую… Ладно. Тем более что сразу после появления фанеры мне кто-то обещал нормальный самолет, а то на этой этажерке я разучусь летать, причем даже и не научившись толком. Что у нас еще на сегодня?

— Подготовка к показательным полетам, — взяла слово Маша. — И ты уж меня извини, Гошенька, но вот тебе еще надо тренироваться, этажерка-то она этажеркой, но… э-э-э… упасть на глазах у публики, тем более великому князю, — это нехорошо. Неделя у тебя есть — надо отработать заход на посадку. И что ты там говорил про торжественный прием после полетов?

Да, за всеми нашими делами Маша до сих пор так и не удосужилась побывать ни на одном балу, о чем порядком сожалела. Мне, кстати, тоже интересно было бы посмотреть на Наташу Ростову в исполнении моей племянницы. Но теперь все, масштаб события обязывает. Первые в России и мире публичные полеты! Исполняют дуэтом цесаревич Георгий и новозеландская пилотесса Мария! Кстати, надо не забыть заставить ее на карту этой самой Зеландии посмотреть хоть раз. После полетов — тот самый торжественный прием в Петровском дворце, это где сейчас академия имени Жуковского.

Когда я в очередной раз вернулся к себе в Москву, квартира показалась мне маленькой и непривычной — так всегда бывает после долгих путешествий. Посмотрел в Инете предложения по загородным коттеджам, посетил оружейные сайты, написал пару писем. Гоша тоже сидел в Сети.

— Ну и ни хрена себе! — раздался с кухни его возглас. — А я-то губы раскатал…

Надо заметить, что общение с нами заметно расширило Гошин лексикон.

— Что там случилось? — заинтересовался я.

— Помнишь, я говорил про мелкого чиновника, которого Ники отправил с инспекцией? Так он его и в вашем мире отправлял, без всяких твоих и моих увещеваний!

— И что?

— Ничего. Исследователи, правда, не могут решить — купили того или просто обвели вокруг пальца, но результат нулевой.

— А расследование тоже было?

— Непонятно, но про Вендриха тут много. И ни слова хорошего, что характерно.

— В принципе я чего-то такого и ожидал. У твоего брата нет воображения, и неочевидные опасности его не пугают. Да и склонен он оттягивать принятие решений до последнего. Будем надеяться, что тиф, которым он заболеет ближе к осени, хоть как-то вправит ему мозги, все-таки чуть не помрет человек. А не ему — так Алисе, та уж точно страху натерпится.

— Да, с тифом, пожалуй, ты прав… — вздохнул Гоша.

Когда мы в процессе подготовки визита старца наткнулись на то, что Николай осенью девятисотого года опасно заболеет, Гоша сразу предложил не допустить этого, ведь профилактика тифа не такая уж сложная вещь. Мне казалось, что лучше оставить все как было. Теперь, значит, одной головной болью меньше, не надо будет еще и по этому поводу с высочеством собачиться.

— Ладно, а по катерам ты себе подборку сделал? — напомнил я (мы решили, что собственно катерами займется Гоша, я только радиоуправлением).

— Да, но у меня сложилось впечатление, что это неэффективное оружие. Очень простые методы борьбы — крупнокалиберные пулеметы и постановка радиопомех.

— Откуда у японцев на кораблях крупняки? — возразил я. — Потом — да, появятся, а поначалу — только противоминная артиллерия. Ею, конечно, тоже быстро наловчатся наши лодки топить, но ведь не сразу же. Первые несколько запусков, думаю, будут удачными. А потом — только ночью. И нормальные помехи искровыми передатчиками не создашь, это только когда у супостата тоже лампы появятся, так что время есть. Да и не догадаются они сразу про радио.

— То есть как? Катер сам маневрирует… Ну не про провода же они подумают?

— А мы после каждого применения будем распространять дезу об очередном беспримерном подвиге какого-нибудь кочегара или мичмана. Мол, впав в неконтролируемый героизм, набил катер взрывчаткой и с криком «За веру, царя и отечество!» вмазался во вражеский крейсер. Вечная слава и так далее.

— Значит, ради всего нескольких успешных запусков ты предлагаешь строить завод, разрабатывать катера…

— Ты сравни с ценой самого занюханного броненосца — увидишь выгоду. Опять же не пропадет завод, инженеры и рабочие на катерах наберутся опыта и будут потом нормальные торпеды делать.

— Ну ладно, посмотрим. С оружием у тебя как?

— Автомат под патрон для маузера мы производить сможем, он простой. А вот насчет пулемета — не знаю. Я тут сделал подборку, а ты уж пригласи какого-нибудь приличного оружейника, того же Федорова, пусть думает. В нашей истории он в основном на энтузиазме работал.

— Может, лучше просто взять детальные чертежи какого-нибудь хорошо зарекомендовавшего себя образца и запустить в производство?

— Вряд ли. Половины нужных видов стали в твоем мире небось просто нет, а какие есть — не так называются. Так что конструкцию все равно придется адаптировать, ты мой движок вспомни. Заодно и собственная школа может появиться, это поважней одной слизанной модели будет. Так что мобилизуй обаяние — и за Федоровым.

— Сейчас гляну про него в Интернете, и можно домой. Ты как?

— И я с тобой. Только по дороге в гараж сигарет купим. Да, вот еще мусор надо вынести… ой, блин. Гоша, ты живого идиота видел? Если нет, пользуйся моментом, он перед тобой.

— Приятно, когда партнер дает объективную самооценку, но в связи с чем она вдруг прорезалась? Попробую методом дедукции… Ты взялся выбрасывать пакет с каким-то хламом — и прозрел. Ну-ка что там… Журналы «Нева», хоть и в количестве двух связок, так на тебя подействовать не могли. Три подержанных ботинка тоже. Значит, старый телефон. И что в нем так способствует самокритике?