Брежнев тем временем продолжил:
– С этим, будем считать, закончили. Теперь вот что. Как твое мнение, получится у вас высадка на Луне к пятидесятилетию Октябрьской революции? А то вон мне доложили, про это даже известный английский фантаст Кларк писал.
– Как это его угораздило? – удивился я.
– А вот слушай.
Явно довольный тем, что смог поставить меня в тупик, Леня взял бумажку и прочел:
«Пат был не очень сведущ в земной истории; подобно большинству селенитов, он считал, что до 8 ноября 1967 года, когда русские столь эффектно отпраздновали пятидесятилетие своей революции, вообще не было великих событий».
– Артур Кларк, «Лунная пыль», – пояснил Брежнев. – Дату он слегка перепутал, но сама мысль интересная. И что же ты думаешь, писателей вроде него смогут потрясти демонстрация и парад на Красной площади? А вот высадка наших роботов на Луну сможет, и до самых печенок. Так что ты уж, Витя, постарайся не разочаровать его поклонников, да и всех советских людей тоже.
– Сейчас все зависит от Челомея, оба комплекта моих луноходов будут готовы к началу лета. Вы бы ему финансирования подкинули. Он хоть и не просит, но лишним оно точно не будет.
– Подкинуть ему можно, только сняв с Мишина. А он уже и так чуть ли не через день жалуется Устинову.
– Зато когда его Н-1 взорвется прямо на старте и разнесет половину Байконура, жаловаться начнет уже Бармин, и вполне обоснованно. Ну нельзя такую ракету запускать без полноценных наземных испытаний! А на них нет денег. И вообще, я Шелепину уже говорил, теперь скажу вам. В КБ Мишина творится черт знает что. Все прекрасно понимают, что над Н-1 еще работать и работать как минимум года четыре, если не пять, да и то при резком увеличении финансирования. И что принятая сейчас однопусковая схема ублюдочна сама по себе и ничем хорошим в наших условиях кончиться не может. Для нормальной лунной экспедиции с ракетой типа Н-1 нужно два пуска со стыковкой на орбите, а это еще годы и многие миллиарды. Но никто этого не решается сказать даже Афанасьеву, не говоря уж об Устинове, Шелепине и тем более о вас.
– Да, – вздохнул Брежнев, – похоже, мне придется еще с этим разбираться, задача слишком велика, чтобы ее тянул один Шурик. У тебя все?
– Почти.
– Тогда давай побыстрее, гости небось уже заждались.
– Светлана Аллилуева собирается сбежать. Может, отпустить ее? Шуму тогда будет гораздо меньше.
– Черт с ней, пусть уматывает. Пошли.
Гостей было немного, только члены семьи. То есть сын Юрий, который лично мне почему-то показался внешне больше похожим на Шелепина, чем на Леонида Ильича, и его сын Леонид десяти лет. Второй внук Брежнева, Андрей, остался дома. Вера успела шепнуть мне, что он болеет, и жена Юрия сидит с ним.
И разумеется, на празднестве присутствовала дочь Галина. Кстати, довольно красивая женщина! Она еще не успела стать карикатурно похожей на своего отца. Антонов уже начал было что-то этакое замышлять, но быстро обломался, и правильно. Потому как рядом с ней присутствовал рослый молодой красавец, похожий сразу и на Алена Делона, и на Ди Каприо, и вообще на идеал мужчины в девичьих грезах. Я даже не сразу понял, что это не кто иной, как Чурбанов. Значит, Леня таки ухитрился познакомить его со своей дочерью существенно раньше, чем это произошло в прошлом Антонова. И, кстати, правильно – по Галине только слепой не заметил бы, как она счастлива. Чурбанов на вид был поспокойней. Наверное, уже прикидывал карьерные перспективы, которые пообещал ему Леонид Ильич. Или вспомнил слова Пушкина о том, что «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Интересно, они уже расписались или пока идет процесс ухаживания? Колец на руках у них вроде не видно.
Леня представил нас с Верой гостям, причем упомянул и про мои, как он сказал, «целительские таланты». Юрий встрепенулся, и я, после представления подойдя к нему, поинтересовался, что с его младшим сыном.
– Врачи говорят, бронхит, а Людмила им не верит, опасается воспаления легких, поэтому и осталась дома. Из-за его болезни задерживается моя командировка в Швецию.
Ага, подумал я, командировка в Швецию – это святое. Если она может сорваться, то тут действительно и к экстрасенсам побежишь. Тем более что я не простой экстрасенс, а еще и член партии.
И, значит, мы договорились, что завтра часов в восемь вечера я к ним заеду.
Юрий с сыном уехали довольно рано, примерно в полдесятого вечера. Когда они вышли, Брежнев попросил минутку внимания и без бумажки рассказал несколько анекдотов из подаренного ему сборника. И когда только успел выучить-то?
Виктория Петровна и Вера смеялись, я за компанию тоже, хотя, разумеется, эти анекдоты уже знал. Галина ржала как лошадь. Чурбанов сидел с очумелым видом и явно не представлял, что ему делать. Смеяться над самим генсеком? Невозможно. Не смеяться, когда изволит шутить сам генсек? Невозможно еще более. Вот ведь дилемма-то возникла перед человеком, не позавидуешь.
Глава 4
В связи с работой на космос я помаленьку вникал в состояние дел в космической отрасли в СССР. И потихоньку офигевал. Как вообще в таких условиях удалось добиться хоть каких-то успехов? Причем в конце пятидесятых – начале шестидесятых успехи были не какие-то, а весьма значительные. Наверное, энтузиазм – это все-таки куда более мощная сила, чем мне раньше казалось.
По идее, в Союзе должна была быть государственная программа освоения космоса, рассчитанная где-то лет на десять вперед. И отработанный механизм ее корректировок по вновь открывшимся обстоятельствам: в космосе всего заранее не предусмотришь. А оказалось, что нет ничего. Ни программы, ни механизма. Какое-то свое подобие программы имелось в каждом КБ, а их число потихоньку росло. Между собой они не коррелировали почти никак, а некоторые даже ухитрялись противоречить сами себе. Взаимодействие между конструкторскими бюро происходило в основном не на техническом уровне, а на подковёрном. Как у главных конструкторов еще оставалось время на что-то, кроме грызни, понять было трудно. И ведь это в отрасли, пользующейся особым приоритетом во всем. Что творилось, например, в швейной промышленности, я даже не представлял. И не хотел представлять, потому что никогда не любил ужастиков.
Все это я узнал в процессе подготовки старта лунной экспедиции роботов и в результате сравнительно частых бесед с Челомеем. А что было не очень понятно, уточнял уже в двадцать первом веке. Если знаешь, как правильно сформулировать вопрос, то и ответ найдется без особых задержек.
Хорошо хоть Комаров слетал нормально. Косяк в парашютной системе нашли на стадии подготовки к полету, кого-то хорошо взгрели, кого-то вообще выгнали, и полет был успешно завершен. Правда, оставался открытым вопрос с клапаном, из-за внештатного открытия которого в прошлом Антонова погибли Волков, Пацаев и Добровольский. Даже в двадцать первом веке так и не удалось однозначно выяснить точную причину. Но это означает лишь то, что экипаж должен отработать подобную ситуацию еще на тренировках. И наверное, совсем без скафандров космонавтов все же отправлять нельзя. Пусть будут хоть какие-то, предельно облегченные, способные в случае разгерметизации сохранить космонавтам жизнь минут хотя бы на пять. Погибшим ребятам и такого времени хватило бы.
Зато то, что Комаров летал один, а ведь был запланирован и параллельный пуск еще одного корабля с экипажем из трех человек, получилось без моего участия. Видимо, наверху решили не рисковать.
Меня беспокоило поведение литиевых батарей на станции «Луна-9». Если и на луноходах они поведут себя так же, то есть начнут резко терять заряд через несколько часов после прилунения, то это будет если и не совсем катастрофа, но уж и никакая не великая победа точно.
Телеметрия с «девятки» шла довольно урезанная, температура измерялась только в приборном отсеке. Сколько градусов было конкретно на аккумуляторах, можно было только предполагать. Но раз на процессоре тридцать пять градусов, а это я знал, то скорее всего, температура окружающей среды градусов двадцать – двадцать пять. И значит, расположенный через тонкую стенку аккумуляторный отсек не мог быть ни раскаленным, ни замерзшим до глубокого минуса.