– А если какого-то лица не окажется в ваших списках?

– Тогда кто-то, скорее всего, получит выговор за недостаточную тщательность в работе. Лицо же, никуда не денешься, придется признать участвовавшим в сопротивлении – разумеется, если цифра действительно будет цифрой, а не какой-нибудь издевательской мелочью. Ну и мои службы, естественно, заинтересуются упомянутым человеком.

– Неужели без этого никак нельзя? – горестно вопросил меня министр.

– Разве я сказал «нельзя»? Нет, я вам такого не говорил. Очень даже можно, но только это обойдется весьма недешево. Жадничать не надо, и все будет хорошо. Давайте прямо назовем вещи своими именами. Вы ведь прилетели именно затем, чтобы способствовать претворению в жизнь планов устроить в послевоенной российской Польше что-то вроде еврейской автономной области? Ну таки я готов услышать, о каких суммах тут может идти речь.

В общем, за интересной беседой мы с Ароном Самуиловичем засиделись до часу ночи. Под конец он даже спросил меня:

– Георгий Андреевич, неужели вам не жалко будет тратить драгоценное время ваших спецслужб на выяснение биографических подробностей каких-то личностей ну совершенно не государственного уровня?

– Уровень – дело наживное, – возразил я, – при первой нашей с вами встрече вы тоже были далеко не министром. А усилия спецслужб понадобятся только поначалу, дальше все пойдет само собой, на энтузиазме народных масс. Знали бы вы, сколько мне теперь про вас всего пишут! Скоро оно уже и в сейф перестанет помещаться, придется рядом второй ставить. Причем пишут не только ваши или наши, но и вроде бы даже совсем посторонние люди. Вот недавно пришло письмо аж из Швеции. Правда, там рассказывается какая-то ну просто фантастическая история.

По тому, как скромно потупил глаза мой собеседник, я понял, что это, скорее всего, никакая не фантастика, а самая что ни на есть обычная реальность. Но с этим можно будет разобраться и чуть погодя – то есть решить, дать ли Немнихеру орден за то, что закупаемые Италией в Швеции зенитные «Бофорсы» в конце концов оказались у нас, или поступить наоборот, потому как ведь они вполне могли и не оказаться. Но перед этим надо было все же внести окончательную ясность в польско-еврейский вопрос.

Даже после образования Израиля число евреев в той же Варшаве составляло от десяти до тридцати процентов населения, в зависимости от методики подсчета. Причем лично мне и последняя цифра представлялась несколько заниженной. А настроения еврейских народных масс перед войной охватывали достаточно широкий спектр. Наиболее упертые считали образование Израиля профанацией и резко критиковали молодое государство за покорное следование в фарватере российской политики. Этим хотелось, как они говорили, настоящей независимости и истинной государственности. Разумеется, среди них не было идиотов, так что они прекрасно понимали – такая благостная картина может получиться только при соблюдении двух условий. Это гипотетическое государство будет полностью зависимо от Антанты и может находиться только где-нибудь у черта на куличках, а не вплотную к российским границам. И если первый пункт никого особенно не пугал, то со вторым дело обстояло с точностью до наоборот – ни на какие кулички господам совершенно не хотелось. Однако с началом войны они воспрянули духом и решили, что вот теперь-то России станет не до них, и, пока так будет продолжаться, Польша при поддержке Антанты и финансовой подпитке их соплеменников со всего мира твердо встанет на ноги и под мудрым руководством устремится в светлое будущее. Они явно поддерживали Пилсудского и, скорее всего, от него и заразились странным убеждением, будто бы все цивилизованное человечество только и мечтает восстановить великую Польшу в границах от тысяча шестьсот какого-нибудь года, а больше ему ничего и не нужно.

Понятно, что этих господ в самом ближайшем будущем ждал облом, а в чуть более отдаленном – солнечный город Магадан. Поэтому первая часть моего обращения к Немнихеру состояла в предложении данным господам как следует раскошелиться, что, возможно, подвигнет меня на внеочередной приступ человеколюбия. Даже интересно, какие комиссионные сдерет себе этот жук?

Но среди польских евреев имелась и вторая, гораздо более многочисленная группа. Им хотелось национальной автономии в составе Российской империи, даже не обязательно такой, как у Финляндии. И поведение поляков с началом войны открыло им в этом неплохие перспективы. Видимо, оценив их, лидеры этого течения и подняли восстание. Теперь, значит, после войны уцелевшие поляки отправятся на Колыму, уехавшие в эвакуацию русские вернутся не сразу, то есть появляется неплохой шанс малость приподняться на временно оставшемся бесхозном имуществе…

Кстати, Немнихер пытался втереть мне очки, что, мол, вместо поляков там все равно пришлось бы кого-нибудь селить, и евреи хороши уже тем, что они народ законопослушный и дисциплинированный… По справедливости им вообще надо оказывать в этом деле всяческую поддержку, вплоть до финансовой.

То есть милейший Арон Самуилович явно хотел под шумок организовать в России компактный филиал Израиля.

В ответ на это я поведал ему, что мне известна как минимум одна нация, которая по дисциплинированности и законопослушности оставит евреев далеко позади, а именно – японцы. Зря, что ли, армия генерала Ноги демонстрировала чудеса героизма в осажденном Бресте? А у них на островах перенаселение, и многие будут рады осесть на благодатной польской земле. Так что, во-первых, не надо жадничать, напутствовал я министра, а во-вторых, передайте патриотам, что послевоенное распределение земель будет производиться не только исходя из вложенных сумм, но и учитывая чисто военный вклад в освобождение Польши. Грубо говоря, если армия Ноги пройдет весь путь от Бреста до Варшавы, то я после войны пойду навстречу евреям примерно так, как сейчас они пойдут навстречу японцам.

Вот на такой оптимистической ноте и закончилась наша встреча. Завтра Немнихеру предстоял полет в Варшаву, а мне пора было вплотную заняться подготовкой первого свидания свободной Ирландии со своей будущей королевой.

Ее величество Мария Первая не всегда присутствовала на наших с Гошей совместных ужинах, а после рождения Костика и вовсе стала делать это довольно редко, но сегодня было восьмое марта. И неважно, что по юлианскому календарю, все равно никто в мире еще толком не знал, когда и как надо отмечать Международный женский день. Клара Цеткин в этом мире как села за решетку в тысяча девятьсот седьмом году, так и находилась там по настоящее время, а год назад ее примеру последовала и Роза Люксембург. Правда, третья из компании, учинившей в том мире восьмое марта, то есть Сашенька Коллонтай, находилась на свободе и прекрасно себя чувствовала. Но так как она работала в ДОМе и дослужилась уже до ликтора, то ее как-то совершенно не тянуло начинать бороться за права женщин без специального на то распоряжения начальства.

Вообще-то королева-императрица старалась есть поменьше, считая, что у нее имеется склонность к ожирению. По-моему, тут она явно перестраховывалась. Подумаешь, в двадцать два она весила пятьдесят пять килограммов, а сейчас, двенадцать лет спустя и после рождения двоих детей – шестьдесят пять, и это при росте метр семьдесят два. Но у каждого в голове свои тараканы, так что мы с Гошей уже перестали обращать внимание на эту ее безобидную фобию. Правда, изредка случались обострения…

Так, месяц назад Маша влезла на весы и с ужасом пронаблюдала цифру шестьдесят семь. После чего она села на жесточайшую диету, месяц ходила, мучаясь голодом и питаясь мизерными количествами чего-то малосъедобного, но недавно это кончилось, причем точно так, как бывало много раз. То есть королева плюнула на диету и села жрать. В данный момент она приканчивала вторую порцию тушеного осетра, а Гоша на всякий случай уже велел приготовить третью.

– Если бы это видел Клаузевиц, то его афоризм наверняка звучал бы как «обжорство – это продолжение диеты иными средствами», – предположил я, глядя на ее величество.