Вот, значит, обдумав все эти перспективы, я остро прочувствовал настоятельную необходимость всемерного сохранения морской фауны и поделился ею с друзьями. Катя меня поддержала, ей тоже мясо того ластоногого совершенно не понравилось. Ксения воздержалась – видимо, вспомнила, какой тогда был геморрой с готовкой, и Павел остался в меньшинстве, в результате чего в моем списке крайне необходимых вещей появился еще один пункт. И вообще этот список разросся до приличных размеров, ибо четвертая зима в палеолите выдалась довольно теплой, почти бесснежной, но зато очень ветреной, отчего ни одного заплыва на Запятую с последующим посещением Москвы зимой не состоялось. Впрочем, нам было не привыкать, а «Мамонт» продемонстрировал, что он может пересекать пролив и в довольно-таки мерзкую погоду.

Волки то ли кончились, то ли куда-то ушли, кроманьонцы тоже не показывались – в общем, это была хорошая, спокойная зима, несмотря на погоду. Практически готовый большой катамаран стоял под навесом – собственно, только для того, чтобы он там поместился, мы пока не устанавливали мачту. Кораблик, с моей точки зрения, получился довольно красивый. Теперь его оставалось покрасить – чего мы не хотели делать, пока в любой момент может пойти дождь со снегом, – и можно будет куда-нибудь плыть. Подвесной мотор для него я привез еще осенью – точно такой же пятнадцатисильный «Зонгшен», что стоял на «Барсуке». Даже название для корабля мы уже согласовали. Так как у нас сама собой образовалась традиция брать названия из животного мира, то после спуска на воду новому катамарану предстояло стать «Дельфином».

Однако катамаран катамараном, а меня ничуть не меньше его интересовали мои дети. Они уже не спали все время, когда не ели, как сразу после появления на свет, а бодро ползали по дому, периодически пытаясь встать. Я уже почти научился отличать Машу от Макса в одетом виде, но все же иногда путался, пока Катя их не постригла. Причем Машу совсем чуть-чуть, а Макса довольно коротко, и теперь запутаться в детях стало невозможно.

Когда выпадал снег, мы выводили их погулять на улицу. А вот неандерталенок, который был всего на три месяца старше, уже бодро ползал по всему поселку, не обращая внимания, снег под ним или мокрая пожухлая трава. Ксения, увидев такие дела, тут же разохалась – мол, как бы ребенок не простудился! Катя заметила, что до него все неандертальцы аж полмиллиона лет подряд так в детстве ползали, и ничего, но потом все-таки сшила ему комбинезончик. Поглазеть на этакое чудо моментально сбежалось все племя, и малыш поначалу ужасно смущался. Но потихоньку привык, освоился, осознал преимущество ползания в одетом виде и теперь иногда забирался в такие грязи, к которым и близко не подползал, будучи голым. Да и вообще он стал больше времени проводить на улице, а не в шатре, как раньше.

Когда работы с катамараном в основном закончились, я выбрал время и снял все размеры с крыла нашего дельтаплана. Потому как использовался он исключительно для разведки, а мы все-таки явились в палеолит из двадцать первого века, где для подобных целей давно применяются беспилотники. Вот я и хотел соорудить уменьшенную копию нашего воздушного лайнера, а в первый же заход в Москву купить для него авиамодельный моторчик и аппаратуру радиоуправления с FPV, то есть, если по-русски, «от первого лица». Она позволит в реальном времени видеть то, что попадет в поле зрения видеокамеры. Правда, я сильно подозревал, что все наличествующие в продаже варианты будут иметь небольшую дальность, но уж приделать усилители к передатчикам управления и видеокамеры у меня как-нибудь получится, я все же электронщик, причем далеко не самый плохой.

Но вот наконец зима подошла к концу, и где-то в середине марта было решено, что можно попробовать сплавать на Запятую. На «Катране», ибо предполагалось переместить довольно значительные грузы, и с братцами-неандертальцами в качестве команды, на чем настоял я. Все-таки в марте море еще не настолько спокойно, а погода непредсказуема, чтобы брать в плавание Катю.

В двадцать первом веке я первым делом прочитал памятку самому себе, оставленную в предыдущий заход, и убедился, что почти ничего не забыл за зиму. После чего выпил чаю и сел за ноутбук – немного посмотреть новости перед сном. В этот заход получилось удачно в том смысле, что и на Запятой, и в Москве был вечер, и, значит, мне не придется маяться с резким сбоем суточного ритма.

Едва я явился на работу, меня вызвал шеф и, старательно напялив на лицо соболезнующее выражение, объявил, что в институте началось сокращение и я под него попадаю.

– Замечательно! – совершенно искренне возрадовался я. – Давно хотел податься во фрилансеры, да все как-то рука не поднималась написать заявление. Большое вам человеческое спасибо, Михаил Кириллович, за помощь в трудную минуту.

Ох ты господи, подумалось мне при взгляде на ошарашенную физиономию шефа, ну нельзя же настолько не владеть собственным лицом, дорогой завотделом! На нем же крупными буквами написано, что планировали-то вы совсем не такое течение разговора. Ведь в отделе на восьмерых инженеров-разработчиков приходится всего трое тех, кто способен действительно что-то разработать, а не тупо передирать схемы из Интернета, если их удастся найти. Причем среди этих трех я уж как минимум не последний, вы это прекрасно знаете. И что после вводных слов о сокращении должен был последовать пассаж о том, какой я ценный работник и насколько ему, шефу, больно со мной расставаться. И что он приложит все силы, дабы не допустить моего сокращения, но я должен буду ему помочь. Например, подписать бумагу, что не возражаю против уменьшения должностного оклада. Ага, ведь если не уменьшать оклады подчиненным, то подобную бумагу по результатам беседы в дирекции придется подписывать самому шефу, что, согласитесь, совершенно неприемлемо. А тут вдруг такой облом. Ладно, с фондом зарплаты вроде все утрясается, но работать-то кто будет? Ведь за результаты, а точнее их отсутствие, могут вдруг спросить и с него, времена-то нынче пошли тяжелые.

Однако имелся еще один вопрос, и я не замедлил его прояснить:

– Надеюсь, что с выплатой положенных мне по сокращению двух окладов никаких проволочек не будет, а то ведь сдавать дела можно по-разному. Или по-настоящему, или на отвяжись.

Что такое последний вариант, начальник знал, как и то, чем он чреват. А именно – я без всяких пояснений свалю ему на электронную почту схемы того, что находится в моей разработке. Тому, кому потом поручат это дело, будет проще плюнуть на все мои изыскания и начать все сначала.

– А про обходной вы подумали? – попытался проявить характер начальник.

– Разумеется, подумал. И даже почитал трудовое законодательство, где черным по белому написано, что выплата пособия по сокращению и обходной лист не связаны вообще никак. Впрочем, если вы по своей инициативе захотите их связать, буду вам только благодарен. Давно, знаете ли, хотел научиться кляузничать, да все как-то руки не доходили. А теперь, значит, смогу в оставшиеся мне два месяца на работе написать жалобы во все инстанции, куда только можно. Пожалуй, даже и не по одному разу.

– Эх, Вадим, а ведь я в вас так верил, – вздохнул шеф, а на его физиономии явственно читалось – надо же, каков подлец, и как это я его раньше не раскусил?

– Я в вас тоже когда-то верил, Михаил Кириллович. Правда, это было очень давно, – покачал головой я и подумал, что, наверное, научился понимать невысказанное благодаря Кате. До встречи с ней это у меня столь отчетливо не получалось.

Домой я пошел пешком, благо идти было минут сорок пять нормальным шагом. В Москве, как и в палеолите, был конец марта, и погода стояла похожая – солнечная и теплая. Впрочем, в семь вечера солнце уже село, но я все равно с удовольствием прогулялся. И с некоторым удивлением поймал себя на мысли, что, кажется, без особого сожаления прощаюсь со всем этим миром. Сегодня оборвалась одна из немногих нитей, все еще связывающих меня с ним. Друзей у меня, можно считать, нет, близких родственников тоже, долги отсутствуют…