Оберштурмфюрер уже избавился от формы старшины госбезопасности и теперь был одет по-домашнему: в свитер подводника из верблюжьей шерсти и широкие, похожие на пижаму, парусиновые штаны. Настроение у него было прекрасное и миролюбивое. Его распирало от нетерпения и желания говорить.

— Арнольд Филиппыч! Что же вы сидите мрачнее тучи? Проигрывать надо уметь.

Долгов, скривившись, хмуро взглянул на Шеффера и ответил:

— Не рано ли, эсэсовец, радуешься?

Оберштурмфюрер на минуту задумался. Улыбка сошла с его лица.

— Мне не совсем понятно. Вы пытались оскорбить меня моим званием? Напрасно, потому что я им горжусь. Девиз СС — «Твоя честь — верность!» И я ему следую. А вы разве не верны своей России? А… понимаю — вы ненавидите немцев!

— Отчего же! Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ будет всегда.

— Потрясающе! — Шеффер вновь расплылся в улыбке. — Вы, Арнольд Филиппыч, для меня загадка. Вы то по-детски наивны, а то буквально ставите меня в тупик. Скажите, раз уж мы сейчас заговорили о нас с вами: я просчитывал каждый свой шаг, но где я ошибся?

— Неужели ты способен ошибаться? — горько усмехнулся Долгов.

Шеффер взволнованно заглянул старпому в глаза:

— Вы сказали начальнику разведки, что приготовили для «профессора» западню! Я много думал над этим, но так и не смог понять, где я мог ошибиться? Арнольд Филиппыч, скажи, как ты собирался меня поймать. Сейчас ведь уже можно.

— Ты об этом?

Долгов вспомнил, что когда пытался отстоять Максима и не отдать его морякам, то говорил первое, что приходило в голову. И кажется, что-то сказал об операции по раскрытию «профессора». Сейчас старпом отчётливо припомнил, что тогда, во время их разговора с начальником разведки, в дверях стоял старшина и всё слышал. И даже вспомнил, как тот тогда окаменел, но, к сожалению, сам он не придал этому какого-либо значения.

— Не было ничего.

— Это как? — озадаченный Шеффер отступил на шаг и сел на откинутую койку.

— А вот так. Это называется — дырка от бублика, или попался ты на развод. Не понимаешь? Это была шутка, и ты её заглотил.

На оберштурмфюрера Шеффера было жалко смотреть. Растерянность сменилась смущением, затем на лице отразилась злость, затем опять растерянность.

— Эта шутка стоила Дрожину жизни. Конечно, туда ему и дорога, но я ведь чуть не пристрелил его, — профессор кивнул на Максима. — А им вы дорожили. Это было видно. Хотя я и сомневался, что он Горбун, но рисковать, оставив его вам, не мог.

Долгов отвернулся и, обращаясь скорее к самому себе, тихо произнёс:

— Теперь я понимаю. Это ты написал в личном деле Дрожина, что он был профессором?

— Да. Пока ждал в фойе. С вами, русскими, работать легко. К примеру, мне было несложно, несмотря на секретность, узнать командную частоту авиаполка. Достаточно было лишь сделать запрос по линии госбезопасности. Но, в тоже время, вы странные люди. Вы врёте ради шутки. Врали вы, Арнольд Филиппыч, не мне, вы это говорили начальнику разведки флота. А это преступление даже для далёких от порядка русских.

— Что поделаешь, — спокойно парировал старпом. — У нас есть такое понятие, как ложь во благо. А ещё есть поговорка: что русскому хорошо, то немцу лучше этого не знать! И раз у нас получился этакий разбор полётов, то и ты скажи мне: кто был Дрожин?

— Редкая мразь. Хотя мне помогал с большой охотой. Разменная пешка, принесенная в жертву ради спасения более крупной фигуры. Вы верно заметили, что я поверил в ваш обман, и никак не мог понять — откуда мне грозит опасность. А Дрожин больше ни на что и не годился, как пустить вас по ложному следу. Это я приказал ему выкрасть Горбуна, и сам же навёл на его след, выдав за «профессора». Но я бы на вашем месте думал не о нём, а о себе.

— И то верно, — согласился Долгов.

Он взглянул на притихших и не влезающих в их разговор с Шеффером Максима с Артёмом и спросил:

— Так что там по поводу нас?

— Вы только потому до сих пор живы, что нужны мне для важных научных изысканий. Вы поможете человечеству сделать важный шаг в постижении самого себя.

— Понятно. Профессору понадобились лабораторные крысы.

Долгов потупил взгляд. Что-то подобное приходило ему в голову, когда их ещё только везли на лодку. Шеффер напустил на лицо виноватую улыбку и ответил:

— Ваша прямота мне нравится. Но, посудите сами, Арнольд Филиппыч, коренные на Новой Земле ненцы — никудышный материал. Эксперименты над ними не дают объективных результатов. Их генотип далёк от европейского человека. Даже алкоголь они переносят совсем не так, как обычные люди. А вы, пусть ваша кровь и далека от арийской, дадите вполне беспристрастный опыт.

— И чем же будут заниматься лабораторные крысы?

— Превращаться в сверхсолдат!

На лице Максима отобразился испуг. Артём сморщился и внимательно посмотрел на Шеффера, сомневаясь, правильно ли он его расслышал. Долгов сжал кулаки так, что хрустнули костяшки пальцев.

Оберштурмфюрер посмотрел на померкшее лицо старпома и поспешил добавить:

— Если тебя, Арнольд Филиппыч, это утешит, то скажу, что в память о нашей совместной службе ты будешь в этой очереди последним.

— А если мы откажемся?

— Такого у меня ещё не было. Это хорошо, что вас трое. Глядя, как двое трясутся под ударами электрического тока, третий будет делать всё, что от него потребуется.

— А ты, мразь, куда страшнее, чем несчастный Дрожин.

Долгов привстал и, казалось, что сейчас он бросится душить Шеффера голыми руками. Глаза его застыли и, не мигая, сверлили лицо оберштурмфюрера. Наблюдавший за их разговором моряк вскочил с лежащей на полке торпеды и направил «парабеллум» в грудь старпому.

— Брось, старлей!

Шеффер даже не шелохнулся. Лишь улыбка сбежала с его лица и напряглись сжимавшие край койки пальцы. Высокий, широкоплечий, скуластый, прекрасный альпинист и спортсмен, он был в себе уверен.

— Что твоя бестолковая жизнь в сравнении с тем, как ты можешь послужить науке? Какая тебе разница, если тебя пристрелит горный стрелок генерала Дитля, армия которого скоро ворвётся в Мурманск, или ты не выдержишь дозу моего препарата? Зато у тебя будет возможность почувствовать себя сверхчеловеком! Ты будешь вязать узлы из арматуры! Бегать с неподъёмным грузом по пятьдесят километров! Не дышать под водой до двадцати минут!

— И так, пока не сдохну?

— Да, — спокойно ответил Шеффер. — Мне ещё не известен предел человеческих возможностей. И мы вместе с вами будем его определять. На выделенных мне добровольцах из солдат СС я мог экспериментировать очень осторожно, с оглядкой на их здоровье. Другое дело — вы. К тому же заметьте, что это куда лучше, чем попасть в другое направление моей научной деятельности. Мой покровитель, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, поставил передо мной задачу получить научное обоснование расовой теории о превосходстве немцев среди других народов. А эта работа подразумевает трепанацию и замер черепов. Так что я бы на вашем месте радовался, что это задание пока мне не интересно, и до него не доходят руки. Есть куда более занимательные направления.

— Да, конечно, куда интереснее замучить человека бегом с мешком за плечами.

— Не с мешком, а рюкзаком, Арнольд Филиппыч. И к тому же я перед этим провожу необходимую медицинскую подготовку.

У Долгова вдруг ёкнуло сердце. Где-то совсем недавно он уже слышал такую формулировку! Напрягая память, он задумался и, вспомнив, бросил в лицо Шефферу:

— Медицинскую подготовку номер четыре. Ты собрался сверлить нам лбы?

Теперь задумался оберштурмфюрер. Прищурившись, он с интересом посмотрел на Долгова, затем на побледневшего Максима и спросил:

— Очень любопытно, откуда вам об этом известно? Русские, кажется, говорят — услышал звон, но не понял, где звенит? Арнольд Филиппыч, та операция, о которой вы где-то услышали, она для избранных. Она подразумевает психологический аспект и не имеет к вам никакого отношения. Она не даёт физического преимущества, но позволяет раскрыться мозгу для осознания сущности бытия. А о том, откуда о ней вам стало известно, мы ещё поговорим.