— Что у вас было?

— С каких пор тебя стало это волновать?

— С того момента, как я привез его сюда, меня волнует каждая дурочка, которая позволит себе в него влюбиться.

— Феликс, спаси меня! Я все понимаю. Я знаю, кто он и какой; и чем это должно было закончиться, я тоже знала. Но теперь, когда он исчез… Я не могу… Я не знаю, что мне делать? Так ведь тоже нельзя — все хорошо, хорошо, а потом, ни с того ни с сего: «извини, девочка, я тебе не пара, мы не сможем быть вместе».

— Он действительно так сказал?

Наташа уткнулась лицом в рукав своей дубленки и тихонько завыла.

— Поздравляю, — торжественно произнес Матлин. — Ты стала свидетельницей эпохального события. Первый раз в жизни он сказал правду. Вы действительно не пара. А теперь выпей еще, порыдай, как следует, и постарайся найти себе нового любовника.

Наташа потребовала еще полстакана и проглотила его пополам со слезами. Только после этого Матлину удалось снять с нее верхнюю одежду, и его кухня перестала напоминать вокзал разбитых надежд.

— Я и без тебя знаю, что мы не пара. В Питер я с ним не поеду, а здесь — мне и без него тошно. Куда нам деваться? Ставить еще одну раскладушку в бабулиной комнате? Скоро братец из армии вернется — совсем весело будет. А твой Али — просто придурок. Ты же знаешь, мне всегда нравились придурки. Не нагулялся еще мальчик. Феликс, ты должен мне кое-что о нем рассказать. Так, по старой дружбе, между нами… конечно.

По спине Феликса пробежали мурашки, но Наталья была достаточно пьяна, чтобы не обратить внимания на неестественно долгую паузу в разговоре.

— Что именно?

— Все. Все, чего я о нем не знаю. С первого дня вашего знакомства. Я хочу понять, кто он такой.

Матлин пожал плечами.

— Мужик как мужик, да тебе виднее…

— Это не человек, — обрубила она его и затянулась сигаретой. — Это что угодно, только не человек. Я никогда бы не решилась сказать об этом, но теперь, когда он бросил меня, мне все равно. В человека я влюбиться уже не смогу. Он сам во всем виноват, а тебе я почему-то доверяю.

Матлин, неожиданно для себя, сполз со стула и оказался на коленях перед заплаканной обманутой женщиной.

— Наташка, давай договоримся: ты расскажешь мне все, что заметила за ним «нечеловеческого», а потом я обещаю, что отвечу на любые твои вопросы.

Наташка вытерла сопли и вопросительно уставилась на Матлина.

— Это что, настолько серьезно? — переспросила она.

— Очень, очень серьезно.

— Хорошо, только поклянись…

— Клянусь.

— … что никто об этом не узнает.

— Клянусь, что от меня он ничего не узнает…

— И никто…

— И никто от меня ничего не узнает.

Она докурила сигарету и тут же потащила из пачки следующую, а Матлин так и застыл пред ней пучеглазым изваянием, стараясь припомнить, водилось ли за Наташкой душеспасительное свойство приврать, ну хотя бы немного преувеличить, пофантазировать, приукрасить… — но так и не вспомнил.

— Он пришел ко мне на следующий день после твоего дня рождения с огромным букетом роз. Мне в жизни никто не дарил таких букетов. Я растерялась, даже не знала, как себя вести. Только почувствовала, что мне предстоит пережить нечто глобальное… не знаю, как это объяснить… Все было очень неожиданно. Знаешь, мне уже прилично… Я на три года старше его, но все было так, как будто со мной это впервые. Мы гуляли, как школьники, всю ночь. Собственно, в этот день ничего особенного не произошло.

— А потом?

— В первый раз я это заметила через пару дней, в такую же ночь. Было очень ясное небо. Он показывал Венеру, нес какую-то чепуху про летающего дракона из какого-то созвездия, который после его смерти прилетит на Землю, чтобы похитить мальчика… Я толком не помню. Мне было хорошо с ним, о чем бы он ни болтал. А когда мне слишком хорошо — я всегда что-нибудь ляпну, вроде того, что хорошо бы и нам дождаться каких-нибудь драконов и полететь с ними к тому самому дурацкому созвездию. Как ты думаешь, как должен реагировать на это нормальный человек? Как бы отреагировал ты?

— Погладил бы тебя по головке…

— Я была в шоке от его реакции. Он испугался. Представь себе. Он сразу замолчал, но я почувствовала его испуг. Физически почувствовала. Он весь будто сжался, побледнел… От чего это, Матлин? Как будто не тебя, а его похитили инопланетяне.

— Может, он немножко того…

— И я так подумала. Ни фига! Сколько раз я его провоцировала дурацкими вопросами — он нормальнее нас с тобой, а главное — гораздо умнее, чем хочет казаться.

— Ты же не психиатр.

— Послушай, у него уникальная интуиция, потрясающая память. Мне кажется, ему намного больше лет, чем он говорит. Просто он чувствовал, что мне нравятся взбалмошные мальчишки, и хотел казаться таким. Я спросила, что для него самое главное в жизни? Знаешь, что он ответил? «Чтобы мне верили». И все? «А больше ничего и не надо — все остальное у меня есть».

— Положим, для хронических врунов это действительно важно. Что ж в этом особенного?

— Он всю жизнь искал человека, который ему поверит, и я верила ему, подлецу! Я перестала даже пытаться отличить правду от лжи. Я позволяла ему все. Но то, что я знаю о нем, это очень мало, почти ничего.

— Что же ты о нем знаешь?

— Например, то, что ты ему очень нравишься, несмотря на то, что избегаешь его. А с твоей Аннушкой у тебя ничего не получится, потому что она тебя не любит… и ты ее тоже.

— Так. Приплыли. Что этот сердцеед способен понимать в любви?

— Кое-что. Он говорит, что это тайм-аут. В смысле, тайм-аут в жизни двух существ, которых природа заставляет привыкнуть друг к другу и перед этим дает время слепого влечения, позволяющее не видеть в партнере недостатков. Логично? Это адаптация к будущей совместной жизни, продолжению рода… — Наташа объясняла эту теорему при помощи замысловатых жестов и готова была снова разрыдаться над своей провалившейся адаптацией.

— Какой бред! И после этого ты могла с ним…

— Мне ни с кем еще не было так хорошо, — завыла она. — И не будет.

От ее слез и ощущения собственного бессилия Матлина бросило в ярость.

— Ну, хочешь, я набью ему морду?

— Ты найди его, Феликс, я сама ему морду набью. Мне терять нечего.

— Не говори ерунды, — Матлин выплеснул в ее стакан остатки «Абсолюта», и она с отвращением ухватилась за него, как за порцию яда, способного решить сразу все проблемы.

— Я спросила, действительно ли он инопланетянин, как ты сказал?

— Не правда. Я не говорил, что он инопланетянин. Я сказал, что он хуже…

— И он сказал «нет».

— Чистая правда.

— Он сказал, что ты не считаешь его человеком.

— Так оно и есть.

— Тогда кто он?

— Ты не догадалась спросить его об этом сама?

— Догадалась. Он сказал «не знаю».

— Тогда откуда ж мне знать?

— Еще такая деталь: он никогда не позволяет смотреть на себя спящего. Как ты думаешь, почему?

— Ну, — замялся Матлин, — я могу его понять. Спящий мужчина — это не зрелищно.

— Ничего подобного. Зрелища тут совершенно ни при чем. Хотя однажды было такое зрелище…

— 16-го декабря, ночью? Ты была с ним?

— Откуда ты знаешь?

— Он исчез с любовного ложа? Ну, расскажи.

— Почти… Я проснулась ночью, а он — не дышит и… светится весь, как будто его фосфором натерли. Я перепугалась, трясу его, кричу, а он не реагирует. Проснулась Верка, мы у нее ночевали. Она медсестра. Пощупала его пульс, посветила в зрачки. «Все, — говорит, — он мертв». Я чуть с ума не сошла. Когда приехала скорая, он очухался, сказал, что все в порядке, и ушел. Меня колотило неделю, а когда все успокоилось, Верка сказала интересную вещь: он пришел в себя, а пульс так и не появился.

— Плохо щупала.

— Нет. Верка — баба серьезная, она не будет паниковать из-за ерунды.

— И после этого ты продолжаешь с ним спать?

— Я хочу знать, кто он, где он и что с ним?