— Ты хочешь сказать, что встреча была случайной?

— По правде, мне не стоило к тебе тогда подходить.

— Что я делал у своего подъезда в пять утра?

— Ты шел домой… Не знаю, стоит ли об этом?

— Ну же, не тяни.

— Ты был в стельку пьян. Вернее, не то чтоб в стельку, но вид у тебя был, будто ты не спал три ночи. Увидев меня, ты решил, что еще недостаточно прогулялся и ничего страшного не произойдет, если я приду с другом, который поможет грузить багаж. А я решил, что мне сам Бог тебя послал, и рассказал тебе об этой подозрительной командировке. Ты взялся выяснить, что это за «архивное место». Я еще передал тебе письмо к родителям. Видишь ли, Феликс, как только я встретил тебя, мне стало намного спокойнее, хотя и следовало гнать тебя прочь.

Матлин рассмеялся.

— Разве я не выполнил своего обещания найти «архив»?

Гренс недоверчиво поглядел на него.

— Значит, кое-что ты все-таки помнишь?

— Нет, считай, что программа поиска сработала подсознательно. Итак, мы прошли пешком до метро…

— Ты раскошелился на «мотор» и как раз, когда открывалось метро, мы уже звонили в дверь Биорга. У тебя заиграли часы — было ровно шесть утра. Биорг не удивился, увидев тебя, будто ожидал от меня какой-нибудь пакости. «Заходите, — говорит, — что ж поделать?» Открыл дверь и отправился в сторону дальней комнаты. Мы зашли в коридор, и как только дверь за нами закрылась, я сразу почувствовал что-то не то. Коридор оказался непривычных размеров, будто мы попали в другую квартиру. Я хотел нащупать выключатель, но не смог дотянуться до стены, она как будто исчезла. Потом я неожиданно далеко услышал твой голос. Ты кричал: включи свет, скорее включи свет! Я кинулся открывать входную дверь, но и ее на месте не оказалось. Руки проваливались во что-то вязкое. Вокруг кромешная темнота. Я совсем перестал ориентироваться и вдруг заметил, что не касаюсь ногами пола. Тело сворачивается, как в воде. Потом до меня уже дошло, что это невесомость. В тот момент я, кажется, потерял сознание или заснул, а ты все время норовил меня растормошить…

— Если это была «твоя» камера — тебе и полагалось в ней спать до посадки. Все нормально. На меня спячка не действовала?

— Ни капли.

— Естественно. Эту камеру делали для тебя, и мое присутствие в ней не предусматривалось. Так что мучился ты по моей вине. Я эти «гробы» знаю, они все с одного «конвейера».

— Да, Феликс, — покачал головой Гренс, — ты здорово спутал все карты. Ты даже не можешь себе представить… Одно дело я, поставивший на себе крест, и другое дело ты. Пережить все это на трезвый, относительно трезвый рассудок… Возможно, она и к лучшему, твоя амнезия.

— Надеюсь, я вел себя достойно?

— Не то слово! — вдохновенно воскликнул Гренс. — Не то, что достойно, можно сказать, героически! Пока я бездарно болтался вверх тормашками, ты отчаянно пытался выбраться. Можешь гордиться собой. Но все твои попытки были неудачны. Это оказалась какая-то странная невесомость, она все время стягивала нас к центру, а ты пытался прощупать стены, говорил, что они мягкие и вязкие, но чем глубже, тем тверже. До твердого вещества не хватало сил дотянуться — отбрасывало в центр. Мы даже лежали таким способом, на спине друг у друга. Было такое ощущение, что летаешь привязанным к кровати. Это, между прочим, твоя фразочка.

— Сколько времени это продолжалось?

— Дня три, не больше. Мы ориентировались только по «пиканью» часов. Удивительно, что они работали. Ты был уверен, что в этом доме физическая лаборатория, а я говорил, что мы давно уже в космосе и дергаться бесполезно. Но почему-то ты был уверен, что мы сами должны найти выход отсюда, иначе пропадем. Ты считал, что неизвестность хуже всего, а я говорил, что бывают настолько скверные новости, что лучше уж неизвестность. Но ты выбрался и оказался прав.

— Выбрался? Каким образом?

— Ты применил принцип реактивного движения и использовал меня в качестве «горючего», — Гренс с пафосом поднял бокал, — за твое здоровье! Если б этого способа не изобрели до тебя, я мог бы сказать, что лично знаком с гениальным физиком. Собственно, у нас была возможность выбраться вдвоем. Стены контейнера не были жесткими, нужно было лишь как следует оттолкнуться друг от друга и рваться изо всех сил. Но и еще, конечно же, то, что ты называл тогда «верой в успех этого безнадежного мероприятия». Но у меня, как видишь, ни веры, ни силы не оказалось. Я был чертовски рад, что тебе это удалось и, как дурак, надеялся, что ты вот-вот вернешься, чтобы вытащить меня отсюда. Я не позволял себе даже думать, что, возможно, не так уж все и благополучно. Прождал почти сутки, а когда очнулся здесь, в фойе у фонтана, — Гренс указал пальцем в сторону того самого фойе, — Биорг уже в ярости метал икру. Орал, что мы сами во всем виноваты, что стены контейнера пересекать нельзя — это для человеческих организмов верная гибель и что ты по собственной дурацкой инициативе отправился на тот свет, только не мог понять, каким образом тебе это удалось. Но, поверь, он тебя об этом еще не раз спросит. А мне за то, что я притащил тебя и попустительствовал твоим глупым экспериментам, придется весь контрактный срок пребывать в гостинице и никаких телефонных звонков, никаких писем, чтобы по штемпелю на конверте ни один из моих бестолковых приятелей не вычислил, где я. И, знаешь, все это выглядело так убедительно и правдоподобно. Даже контейнер они объяснили, как бактериальный карантин — в архив, дескать, допускаются лишь совершенно стерильные существа, — Гренс от души расхохотался, вспоминая, как ему здесь по десять раз в день меняли халат и перчатки, пока он не научился обманывать архивный тест-пропускник, — перед работой — душ, после работы — душ. Я думал с меня слезет кожа. Попробуй хоть одну молекулу притащить с собой из гостиницы! Я уже раньше сообразил, что работать придется с архивом какой-то инопланетной миссии, посетившей Землю миллионы лет назад. Черт меня возьми, почему я сразу не догадался, что речь идет не о Земле? Ведь все, абсолютно все подталкивало меня к этому! — Гренс тяжело вздохнул, будто его запоздавшее прозрение способно было что-либо изменить.

— Это все?

— Что касается тебя? Мы больше не виделись. Когда вскрылись махинации Биорга, он признался, что ты выпал из контейнера на одной из остановок и, судя по всему, принял свою долгую мучительную смерть. Когда они спохватились — спасать тебя было поздно. Это так?

— Чистая правда.

— Он сказал, что контейнер был снабжен оболочкой секретной самозащиты. Все, что каким-то образом выпадает из него, должно самоуничтожаться. У человека это начинается с разрушения памяти, мозга, нервной системы и заканчивается разложением тканей. Весь процесс занимает около часа. Если б ты выбрался на корабле — они попытались бы спасти тебя, но на перевалочном пункте у тебя шансов не было.

— Неужели я похож на говорящую галлюцинацию? Они недооценивали моих шансов.

— О, Феликс! Твоя галлюцинация уже не раз посещала меня. Ты был моим самым тяжким грехом. Ты даже не можешь себе представить, как я счастлив, увидеть тебя.

— Ты уверен, что это все?

Гренс непонимающе поглядел на своего гостя.

— С момента старта с Земли у меня отсутствует гораздо больший отрезок памяти…

— Но, Феликс, оболочка контейнера…

— Я знаю про эти оболочки не меньше тебя. Разрушение памяти идет в сторону прошлого, без разбора. Я не помню, где я напился в тот день, я и предыдущих дней не помню — это неважно. До того момента, как я выбрался на перевалочном пункте, прошло около месяца полета.

— Неужели ты мне не доверяешь? — обиделся Гренс.

— Андрей, я только хочу выяснить…

— Подожди. Какой месяц? Там никакого месяца быть не может. Это абсурд! Кто тебе это определил? По какому ритму? Клянусь, я больше ничего о тебе не знаю.

Гренс подскочил к своим черновикам, сваленным на пол и стал что-то черкать на них жирным карандашом.

— Сколько времени, ты сказал? Месяц? — Он погрузился в расчеты и очень скоро предъявил Матлину свой чертеж, на котором был изображен странный треугольник, разбитый на внутренние сектора, которые были аккуратно спроецированы на одну из граней неровными отрезками. — Эх ты, милый мой технарь. Куда у тебя девался фактор скорости, хотя бы по формуле Энштейна? Ты даже представить себе не можешь расстояние отсюда до Земли…