— Бедняга Логан, — вздохнул он, — ночью ему влетело, в полдень ему влетит, к вечеру от него одни подштанники останутся…

— Выходи, — приказал богомолу Бароль и стукнул ногой по дверце молельни, отчего доски, любовно и тщательно подогнанные Фальком, зловеще хрустнули, — выходи по-хорошему. — Логан не издал ни шороха, ни писка. — Ты видел их милость, гадкий попрошайка, ты знаешь, что от такой милости мы все скоро окажемся на дне океана. Или от подхалимства у богомолов вырастают жабры?

— Разве я виноват, Бароль? Спаси меня боги! Я лишь приоткрыл тебе истину. Ты говорил, что истина дороже веры. Так прими ее, какая есть…

— Я сказал, что мне нужен богомол, способный договориться с богами.

— Я договорюсь, — оправдывался Логан, — клянусь тебе. Обещаю.

— Выходи, — Бароль снова пнул ногой дверь, но на этот раз загудела вся стена, — иначе я разнесу твою конуру… — Логан снова затих, не решаясь прошептать молитву во спасение, которая казалась ему как нельзя кстати. — Хочу взглянуть тебе в глаза, хочу показать тебе, где я видел их «милость»…

— Ты скажи мне, что попросить, — упирался Логан, — а я уж не выйду из молельни, пока не выпрошу. Скажи теперь, пока я здесь, пока боги не забрали меня, видя, каким несправедливым унижениям подвергают их верного слугу.

— Вот что, слуга, — Бароль взял себя в руки и начал разгуливать вокруг молельни, выискивая щель, сквозь которую можно было бы, наконец, увидеть бессовестные глаза богомола. Но постройка лодыря и бездельника Фалька оказалась исполненной на редкость добросовестно. — Скажи мне откровенно, как истину, способны ли твои покровители построить еще один небесный галеон?

— Для богов нет ничего невозможного… — искренне ответил Логан.

— Привязать к нему парус, который поднимет их галеон выше неба?

— Должно быть… Как же иначе?

— Достаточно ли у них огня, чтоб накачать этот парус, как верблюжьи горбы, и поддерживать в нем тепло до истеченья времен?

— Думаю, найдется.

— Так попроси этих убийц не искушать мои низменные инстинкты, а построить корабль, собрать свое добро и убраться с Альбы так далеко, чтоб не было видно обратной дороги.

Пауза повисла под сводом молельни. Бароль, чтоб оживить диалог, стукнул по стене кулаком.

— Ты слышал меня, Логан? Чтобы убирались отсюда прочь! Чтоб ни милости, ни духу их не было здесь, отныне и вовеки веков!

Фальк, стоя на веранде писарни, рассматривал верхние этажи, ожидая, когда с прики полетят поломанные доски. Но, кроме глухих ударов и выкриков обезумевшего от гнева Бароля, сверху ничего не летело.

— Если молельня выстоит, — поддерживал его Хун, — считай, что получил папалонскую степень инженерных наук. Я буду гордиться тобой.

Но Фальк не чувствовал ни гордости, ни волнения, которое сопровождает каждого достойного студента при экзамене на ученую степень. Он лишь изредка прикусывал губу и пытался определить по звуку, в какую именно часть строения ударила очередная «молния», и корил себя за то, что гнев Бароля, который был похлеще небесных стихий, в инженерном проекте предусмотрен не был.

Однако прика выстояла, и боги, сжалившись над слугой, не позволили добавить ни единого синяка к его истерзанному телу. Небо затянули мокрые тучи, а Бароль, слегка поостыв, спустился в писарню, чтобы встать над душой Гарфизиуса.

Астроном старался так, что вспотел, и, протянув Баролю кусок папируса с вычерченной траекторией солнца, не имел ни слова добавить к своим расчетам.

— То есть ты хочешь сказать, что планета опрокидывается набок? А это что?

— Старая Прика, — уточнил Гарф, — это место, если я не ошибся, встанет точно на полюс и будет новым началом координат.

— Как ты сказал? — вскрикнул Бароль, и Гарфизиус с испугу припал к столу. — Началом координат? Каких координат?

— Астрономических, — неуверенно ответил Гарф.

— А где эта точка была до сих пор?

Гарф ткнул пером в полюс — центр Каменного материка, расположенного северней Анголеи.

— И ты молчал?!

— Меня никто не спрашивал. Никто… никогда, — оправдывался астроном.

— Что ты налетел на него? — заступился Саим. — Это общая астрономическая разметка. Каждый нормальный альбианин считает центром координат свою прику.

— И ты это знал?

— Что тебя возмущает? — спросил Махол. — Все мы не вчера родились. Каждому что-нибудь да известно.

Бароль расстелил карту на середине стола, не убирая с полюса указательного пальца:

— Спрашиваю всех, что находится в этом месте?

На минуту в писарне образовался вакуум молчания.

— Камни, — проявил сообразительность Фальк, — кроме камней, на этом материке ничего быть не может.

— Ты уверен, — спросил Бароль, — что планета первый раз опрокидывается набок?

Фальк изобразил на лице растерянное недоумение, которое тут же повторил Гарфизиус.

— Миллионы лет тому назад, — предположил он, — эта точка могла быть экватором.

— Подожди, подожди, — протиснулся к карте Рыжий Олли, — ты хочешь сказать, что взрыв вулканов начал переворачивать планету?

— Он вовсе не то хотел сказать, — вмешался Бароль, — а ты, если не можешь найти применения своей математической интуиции, возьми карту с замерами высот ледника и посчитай, как скоро они растают, если полюса окажутся на экваторе. Для остальных еще раз повторяю вопрос, что может находиться в этом месте?

— Ты, наверно, имеешь в виду… — еле выдавил из себя Махол.

— Да, я именно это имею в виду, — настаивал Бароль, не сводя глаз с анголейского писаря.

— Могила бога?

— Какого бога?

— Кто их разберет? Я точно не знаю, сколько их было в пантеоне, а куда они деваются — тем более не знаю. Спрашивай Логана.

— Тайны магистрата, — предупредил Саим, — нельзя.

Бароль обернулся к засевшему в угол рыжему математику.

— Подсчитал?

— Приблизительно…

— Скоро ли нас затопит?

— Скоро.

— Как глубоко?

— Утонуть хватит.

— Вот видишь, нельзя… Перед смертью все можно. Давай, дед, выкладывай все, что знаешь.

— Нет, — влезла в разговор Янца, — при чем здесь бог? О чем вы говорите? Босиане рассказывали, что там лежит камень, на котором написано имя. Но это не бог, а какое-то недоразумение.

— Больше миллиона лет назад, — холодно ответил Бароль, — на этой планете недоразумений быть не могло.

— Это же легенды, — успокаивал его Махол, — сказки, которые Папа Ло рассказывал первым студентам, когда только открыл университет.

— Что за сказки?

— Что планету населяли божества, против которых наш пантеон бессилен. Тогда они убили одного из них и дали планете его имя.

— Значит, на камне написано «Альба»?

— Конечно, если только есть такой камень…

— Что за супербожества?

— Покровители наших богов, — объяснил Махол.

— Как же они ухитрились убить одного из них?

— Папа Ло говорил, очень просто: кулаком по голове — вот и все.

— Ты путаешь, дед, Папа Ло жил в позднепапалонской эре, потом университет получил его имя.

— Ну уж нет, — уперся Махол, — не знаю, кто там жил в позднепапалонскую эру, но знаю точно, что университет основал Папа Ло. Он обучил анголейцев грамоте, научил делать папирус, строить корабли, — он научил их всему на свете. Он своими руками вынянчил цивилизацию, — ты не знаешь, и не спорь.

Бароль обескураженно опустился на скамейку.

— Может, — спросил Саим, — то был другой Папа Ло?

— Не может быть.

— Может, кто-то назвался его именем? Альбианин не может жить так долго.

— О, да! — вспомнил Махол. — Папа Ло был старожилом еще в те времена. По легенде, ровесник богов. Он мог бы занять место в пантеоне, но разругался с богами. Те прокляли его и приговорили к бессмертию. Но имейте в виду, эти легенды сам же Папа Ло сочинил.

— Скажи, Бароль, — снова вмешалась Янца, — это правда, что твоя прабабка был его ученицей?

— Да.

— Это правда, что она сбежала из монастыря, чтобы слушать уроки Папы Ло и провела с ним десять лет?