— Пить он не умеет! — сердито произнес Данилов.
— Пить не умеет — это точно, — согласился ответственный секретарь. — Стоит выпить хоть немного — ничего уже не соображает. Я его давно знаю.
— Он и трезвый ничего не соображает, не только, когда выпьет, — продолжал Данилов. — Думаешь, чтобы выполнить наши указания, нужно какое-то соображение? Не-ет. Соображения не нужно.
— То есть как не нужно, Аркадий Николаевич?
— Чтобы выполнить наши указания, надо быть просто держимордой. И ничего больше не надо.
— Ну, ты напрасно это говоришь. Это я тебе конкретно заявляю.
— Ничего не напрасно. Все наши указания не для народа, а против народа. Поэтому народ и противится. Поэтому и нужны такие вот держиморды, которые досрочно все выполняют.
Ответсекретарь окружкома насупил брови.
— Аркадий Николаевич, я очень тебя уважаю как известнейшего партизанского деятеля, я преклоняюсь перед твоим авторитетом, но ты — извини меня — опять становишься в оппозицию к генеральной линии партии. И я вынужден тебя предупредить…
Все члены бюро и работники аппарата окружкома настороженно притихли, поглядывая то на ответсекретаря окружкома, то на секретаря райкома — частенько так схватываются эти два человека. Многие считают, что по уму, по масштабу мышления Данилову бы управлять округом, а не этому, нынешнему. Но знают и другое: Данилов крайкому партии не угоден — слишком занозист, слишком ершист, со старыми партизанскими замашками, не с теми, которые называются «партизанщиной», а с теми, которые поднимали людей в атаку… Вот и держат его на одном из захолустных районов.
Кротова и на этот раз в партии, конечно, оставили — без него и без таких, как он, окружком давным-давно бы разогнали, не одно задание наверняка не было бы выполнено. А кто потерпит такого секретаря окружкома, который не выполняет и не в состоянии выполнять указания крайкома!…
Вторым был вопрос об итогах хлебозаготовок в районах округа.
План хлебозаготовок минувшего года, — доложил ответскретарь окружкома, выполнен по всем секторам на шестьдесят два процента. Из них колхозный сектор выполнил на сто процентов, единоличниками выполнено на двадцать шесть целых и две десятых процента и кулацко-зажиточный сектор на тридцать один процент. Но я должен сказать, что с одного гектара сдача зерна составляет в колхозах девяносто пять килограммов — меньше центнера — в индивидуальных хозяйствах сто пять килограммов, а в кулацко-середняцких — полтора центнера.
Выходит, у кулаков урожайность и вообще продуктивность гектара выше, чем у всех остальных? — спросил Данилов.
— Урожайность, конечно, выше. У кулака всегда десятина давала больше, чем у бедняка. Разве ты не знал этого раньше? Но хлеба он сдал меньше, чем колхоз.
— Он больше себе оставил, чем мы колхознику оставили, — заметил Данилов.
— Конечно.
Значит, опять кулак будет с хлебом, а колхозник опять будет в бедности, как и до революции, в смысле до коллективизации, да?
— Нет. Этого мы не допустим. Хлеб, у кулака возьмем.
— Опять с наганом? Опять, как, при военном коммунизме?
— Да, опять с наганом.
— И до каких пор?
— Пока не уничтожим кулака, как класс. Партия так вопрос ставит.
— Кулака уничтожим, но урожайность-то от этого не поднимется, хлеба-то не прибавится.
— Прибавится, — уверенно сказал ответсекретарь. — Трактора придут в деревню.
Данилов сморщил лицо, как от чего-то кисло-надоевшего.
— Слушай, ты же не на митинге. Все это я знаю и все члены бюро знают… Что-то не то мы делаем в деревне. Ровно десять лет назад один очень умный человек сказал мне: не с наганом надо идти в деревню, а с товаром. Нужна встречная торговля, и мужик даст хлеб. Я ему тогда говорил: нету у нас товаров, война шла шесть лет, не до товаров было. Но вот прошло десять лет, можно бы и товаров наготовить, а мы по-прежнему отбираем хлеб у мужика. Колхозы создали, чтоб удобнее было отбирать… Что-то в корне не то мы делаем. Я не знаю, как надо. Но знаю одно: не так надо обращаться с мужиком… Прошу прощения. Продолжай, пожалуйста.
Ответсекретарь окружкома партии считал себя трибуном, да и все его ближнее окружение так считало. Он мог выступать на любую тему, по любому вопросу, выступать азартно, вдохновенно, умел зажигать слушателей. Вот и сейчас хлебозаготовки (хоть и прошлогодние) — неиссякаемая тема для него. Он не любил жевать и пережевывать одни и те же факты, примеры в своих выступлениях. Находил все свежие. Старался, во всяком случае.
— Но не, думайте, что только кулацко-середняцкие элементы оказывали сопротивление на хлебозаготовках. Правильно говорит Аркадий Николаевич. Что-то не то у нас получается. Вот смотрите. Сильное сопротивление в сдаче хлеба государству оказывали, как ни странно, некоторые колхозы, главным образом мелкие, карликовые. Они заявляли, что первым делом обеспечат себя хлебом, а потом уж будут сдавать государству. В отдельных местах этим мелкобуржуазным настроениям со стороны партячеек не только не давалось отпора, но даже поддерживались эти правооппортунистические настроения… Можно привести много примеров. Секретарь партячейки колхоза «На страже» (он же и председатель этого колхоза) отказался сдавать хлеб государству, мотивируя тем, что? мол, хлеба нет — весь раздали колхозникам. Или еще такой пример. Правление колхоза «Трудовик» оказало ожесточенное сопротивление в сдаче хлеба. Мы вынуждены были распустить правление, снять председателя с должности и исключить из партии. После этого колхоз выполнил план на сто сорок три процента!.. У нас зачастую правые дела переплетаются с левыми загибами. Вот пример. В двух колхозах Попереченского сельского Совета Кротов и уполномоченный райкома и райисполкома устроили обыск у всех колхозников. Поголовно. Я должен сказать так: если вы уж устроили обыск, так обязательно найдите спрятанный хлеб. А они не нашли хлеба. Ни у кого. Тем самым дали повод разговорам, что вот, мол, хлеба нет, а власти подозревают нас, будто мы ворюги… Сплошь допускали перегибы при обнаружении им. Сплошь и рядом отбирали хлеб у бедняков наравне с кулаками. Таким образом, партячейки слабо вели борьбу на два фронта — с правым оппортунизмом и с явными загибщиками, объективно помогавшим правым, примиренчески относились к извращениям правильной партлинии.
И еще вот о чем я хочу сказать. О пьянстве. Пьют, что называется, наповал. В Масляхинском сельсовете, на пример, весь актив заражен пьянством во главе с председателем сельсовета. Твердые задания зажиточными хозяйствами далеко не выполнены, и мер к ним не применено, а наоборот, их всех распустили из пределов сельсовета с бедняцкими и середняцкими справками. В этом же сельсовете колхозы «Опора» и «Красный пахарь» вообще отказались от сдачи хлеба — ни фунта не сдали государству. После этого не понятно, чьей опорой являются такие колхозы… А Крутихинский сельсовет нами распущен целиком как не оправдавший доверия партии и избирателей. Сельсовет этот в абсолютном виде бездействовал и защищал интересы кулацко-зажиточной части села. А вот еще хлеще в колхозе «Красная Армия» Буяновского сельсовета руководителем был бывший кулак. По распоряжению этого руководителя-кулака в колхозе было забито сто штук овец, восемь свиней, один теленок, и все мясо роздано в тот же день колхозникам. И, видимо, такие и подобные факты были, конечно, не единичными, были не только в колхозах нашего округа, а и вообще в крае. Поэтому, наверное, и была послана по райкомам и окружкомам телеграмма крайкома партии следующего содержания, — ответсекретарь взял со стола большой телеграфный бланк. — Я не буду зачитывать весь текст, прочту только конец этой телеграммы крайкома. Вот слушайте: «…шестое, особо злостные колхозы один тире два в виде исключения распустить зпт руководителей предать суду немедленно взыскав с колхозников налог самообложения по ставкам единоличников». Поняли, товарищи, как ставится вопрос?
— Может, не так надо ставить его, этот вопрос? Может, — не распускать и не облагать страшным налогом этих бедных колхозников? — перебил Данилов. — Может, изучить причины — почему все это происходит. Разобраться досконально. И окажется, что не разгонять надо, а может, помочь этим людям встать твердо на ноги?
