Роберт Оуэн вскоре вернулся в Британию, где предпринял ещё несколько попыток создания коммунальных утопий, ни одна из которых не продержалась долго. В Соединенных Штатах ещё восемнадцать утопических экспериментов в той или иной степени опирались на оуэновские принципы; последний из них, Modern Times, на Лонг-Айленде, закрылся в 1863 году. Талантливые сыновья и дочери Оуэна (самый известный из них — Роберт Дейл Оуэн) остались в США, стали гражданами и продолжили светский гуманизм своего отца, активно работая в таких областях, как народное образование, права женщин и контроль рождаемости. Оуэнизм стал желанной альтернативой религии для таких американских вольнодумцев, как Абнер Кнеланд и феминистка Эрнестина Роуз. Используя патерналистскую сторону оуэнизма, старший брат Джефферсона Дэвиса Джозеф применил принципы научного управления валлийца к рабам на своей плантации в Дэвис-Бенде, штат Миссисипи, и добился значительных успехов в максимизации производства.[699] В Великобритании, где последователи Оуэна изобрели термин «социализм» в 1827 году, его движение стало одним из предшественников Лейбористской партии.

В 1840-х годах в Соединенных Штатах ещё более широкий интерес вызвала другая форма утопического социализма — ассоцианизм Альберта Брисбена. Брисбен был американским учеником французского социального теоретика Шарля Фурье. В начале XIX века Фурье разочаровался в неэффективности и конфликте интересов, характерных для конкурентной торговли. Он считал, что нашел решение в коллективизме, практикуемом в небольших масштабах: планируемые сообщества, называемые «фалангами», каждое из которых состояло ровно из 1620 человек, представляющих все профессии, и проживающих на шести тысячах акров земли. Там работа должна была приносить удовлетворение, а также быть общественно полезной. Тщательный план француза был направлен на то, чтобы подобрать работу в соответствии со способностями: например, если дети любят играть в грязи, то, по его мнению, они должны быть сборщиками мусора. Несколько таких сообществ, созданных им, подадут настолько убедительный пример, что постепенно обратят в свою веру весь остальной мир. В этом домарксистском видении социализм был бы достигнут без революции и насилия.

Брисбен адаптировал схему Фурье для американской аудитории, тщательно избегая ошибки Оуэна, который нападал на религию и брак. Он представил фалангу как пример прикладного христианства. Не нужно было запрещать частную собственность; каждый член фаланги владел бы акциями и участвовал в прибылях. Брисбен был готов экспериментировать с фалангами численностью всего в несколько сотен человек. Его программа была связана как с градостроительством, так и с перераспределением богатства. В настоящее время, — заметил Брисбен, — «архитектура не приспособлена к нашим желаниям и потребностям; наши дома так же мало приспособлены к нашему физическому благополучию, как наши социальные законы — к нашим влечениям и страстям». Чтобы исправить ситуацию, архитекторы-ассоциационисты планировали собрать членов фаланги вместе в центральных зданиях, называемых «фаланстерами», со щедрыми коммунальными помещениями.[700]

Всего в Соединенных Штатах в эпоху антебеллума было создано около двадцати восьми фаланг. В отличие от «Новой гармонии» Оуэна, они успешно набирали перемещенных ремесленников, хотя и не получили достаточного количества фермеров. В 1843 году ассоцианизм стал ещё более распространенным народным увлечением, чем адвентизм, отражая распространенное недовольство рабочего класса в тяжелые экономические времена. Брисбен и другие национальные пропагандисты этого движения никогда не контролировали его; к их ужасу, фаланги возникали спонтанно. Ассоцианизм был в основном северным явлением, хотя два луизианских утописта задумали постепенную эмансипацию, когда освобожденные люди будут жить в фурьеристских общинах — планы, конечно, так и не были реализованы. Но энтузиазм низов не заменил инвестиционного капитала и тщательного планирования. Как и в Новой Гармонии, фаланги собирались слишком поспешно. Они слишком много обещали быстрых материальных результатов, не могли поддерживать общую идентичность и страдали от внутренних расколов. Ни одна из них не просуществовала более дюжины лет. Их члены, никогда не выделявшиеся из американского мейнстрима, с легкостью влились в него, когда вернулось процветание и улучшилась ситуация на рынке труда.[701]

Интеллектуальное влияние Фурье и Брисбена пережило кооперативные сообщества, которые носили их имена. Хотя сейчас об этом забыли, фурьеризм, как и оуэнизм, оказывал влияние на американских социальных мыслителей на протяжении всего девятнадцатого века. Гораций Грили, политический журналист и основатель планового сообщества Грили, штат Колорадо, феминистка Элизабет Кэди Стэнтон, градостроитель Фредерик Лоу Олмстед, спроектировавший Центральный парк, и писатель-утопист Эдвард Беллами иллюстрируют разнообразие влияния ассоцианизма. Кооперативное движение, инициированное Брисбеном, остается ещё одной частью его наследия, которая до сих пор заметна.[702]

Интерес, вызванный коммунитарными социальными экспериментами в Соединенных Штатах накануне промышленной революции, кое-что говорит о настроениях и нравах американской общественности, её готовности рассматривать широкий спектр социальных и экономических возможностей. Кажущаяся безграничность перспектив Америки и открытость её народа способствовали формированию всевозможных грандиозных планов, будь то интегрированная транспортная сеть, колонизация Африки, утопические сообщества или Второе пришествие Христа. Однако сама неограниченность и открытость общества, в котором такие планы выслушивались, в конечном счете затрудняла их навязывание — как это поняли Альберт Галлатин, Джон Куинси Адамс и Генри Клей, а также Роберт Оуэн. «Тенденция американских условий, как и склонность их жителей, была направлена на распространение, а не на дисциплину, на самоопределение и отказ от надзора, каким бы доброжелательным он ни был», — отмечает историк Дэниел Феллер.[703]

Утопические общины, основанные по религиозным мотивам, как правило, существовали дольше, чем светские. Как и светские сообщества, они часто решали вопросы, особенно волнующие женщин. Одно из движений следовало за бывшей квакершей по имени Энн Ли, харизматичной провидицей, приехавшей в Америку из Англии в 1774 году. Последователи Матери Энн поклонялись ей как второму воплощению Христа; как Иисус был Сыном Божьим, так Энн — Дочерью. Бога-отца они переосмысливали как Отца и Мать. Члены организации называли себя «Объединенным обществом верующих во второе явление Христа», но более известны как «Шейкеры» — по знаменитому ритуальному танцу, который они исполняли. В соответствии со своей теологией гендерного равенства и андрогинности, шейкеры приняли своего рода аскетический феминизм и предоставляли женщинам руководящие должности наравне с мужчинами.[704] Как и многие сектанты-миллениалы, шейкеры отвергали основную культуру и изолировали себя от «мира». Они практиковали безбрачие, чтобы очистить себя от греха в преддверии конца света, и полагались на новообращенных для распространения своей секты. (Однако они усыновляли сирот и воспитывали их в своих общинах).

Шейкеры посещали лагерные собрания, организованные более традиционными евангелистами, и пользовались возможностью распространять своё собственное Евангелие среди сельских христиан. Мать Энн была неграмотной, но к 1823 году её последователи и преемники приняли письменное слово с формальной организацией и теологией, их жизнь регулировалась 125 «Тысячелетними законами». В тот год насчитывалось более четырех тысяч верующих, разбросанных по девятнадцати деревням от штата Мэн до западного Кентукки.[705] Хотя в деревнях шейкеров не обходилось без соперничества и раздоров, в целом их сплоченность и преданность заметно контрастируют со склоками и мимолетностью оуэнитовских коммун. Более двадцати тысяч американцев в то или иное время были шейкерами, некоторые из них обрели духовную и материальную безопасность, которая казалась им «раем на земле».[706]