Мир также сделал большинство политических проблем федерального правительства нерешаемыми. Поскольку войны не было, необходимость в призыве в армию отпала, а постановка финансовой системы на более надежную основу могла спокойно дождаться следующего Конгресса. Перспективы отделения Новой Англии, конституционного кризиса или распада Республиканской партии отпали. Администрация могла спокойно отказаться от совета создать коалиционное правительство, обратившись к федералистам с предложением покровительства; теперь оппозицию можно было изолировать и подавить.[162]

Наконец, независимо от условий договора, общественность в подавляющем большинстве приветствовала сам мир. Более того, правительство, вероятно, согласилось бы на менее выгодный договор в интересах восстановления мира. Приморская Новая Англия, конечно, всегда хотела мира; к этому времени сельскохозяйственные регионы, производящие основные продукты питания, также сильно пострадали от британской блокады и отчаянно нуждались в мире, чтобы продать свой урожай за границу. На самом деле мир наступил как раз вовремя. Если бы война и её экономические трудности затянулись надолго, федеральное правительство, Конституция и Республиканская партия могли бы не уцелеть. С наступлением мира все они выжили. А с наступлением мира экономика внезапно ожила. Цены на импорт резко упали, а на основные экспортные товары выросли. Казначейские облигации выросли на 13 процентов за одну ночь на фоне новостей о мире. А что, если условия договора были не такими, как хотелось бы американцам? Конгрессмен Уильям Лоундес из Южной Каролины дошел до сути вопроса, заметив своей жене, что «время заключения» мира было «более удачным», чем сам договор.[163]

Как оказалось, избегать упоминания вопросов войны в мирном договоре было удобно. С окончанием Наполеоновских войн исчезли поводы для вмешательства Великобритании в американскую торговлю и принуждения американских моряков. Однако этого нельзя было предвидеть в то время. Ведь возвращение Наполеона во Францию с Эльбы 1 марта 1815 года вполне могло положить начало новому затяжному периоду европейских войн, а не только короткому. Поэтому совершенно справедливо некоторые вдумчивые наблюдатели предупреждали, что новый мир между Соединенными Штатами и Великобританией может оказаться лишь временным. Обе стороны приняли некоторые меры предосторожности против будущих войн. На протяжении всего следующего поколения британцы укрепляли фортификационные сооружения Квебека.[164]

Война 1812 года, рассматриваемая как конфликт между Великобританией и Соединенными Штатами, завершилась вничью. Однако для коренных американцев она стала решающим поражением с неизгладимыми последствиями. На протяжении веков племенам удавалось сохранять значительную автономию — экономическую, политическую и военную — за счет противостояния британцам, французам, испанцам и американцам. После 1815 года нигде к востоку от Миссисипи эта стратегия не могла оставаться жизнеспособной.[165] Призыв братьев-шауни, Текумсе и Тенскватавы («Пророка»), к объединенному сопротивлению коренных жителей против наступающих белых поселенцев был достаточно успешным, чтобы вызвать широкомасштабную пограничную расовую войну, начавшуюся в 1811 году, но недостаточно успешным, чтобы сформировать прочное панплеменное сотрудничество. Текумсе принёс идею воинственности и традиционализма как на Юго-Запад, так и на Северо-Запад, и в обоих регионах она часто приводила к внутреннему расколу племен. В 1812 году Текумсе и его последователи встали на сторону англичан как представителей меньшего белого зла, но несколько племен, в частности чероки на юге, заключили союз с Соединенными Штатами. Другие остались разделенными или нейтральными. Поражение и смерть Текумсе в битве при Темзе 5 октября 1813 года и резня традиционалистски настроенных криков Красной Палочки при Подковообразном изгибе 27 марта 1814 года ознаменовали конец серьёзной военной мощи американских индейцев на Северо-Западе и Юго-Западе соответственно.[166]

С точки зрения американского экспансионизма, Эндрю Джексон действительно был главным архитектором победы в войне 1812 года, хотя стратегическое значение имел не его триумф под Новым Орлеаном, а победы в Крикской войне. На Юго-Западе война 1812 года была частью более масштабной борьбы Соединенных Штатов за господство белых над многорасовым и многокультурным обществом, включавшим коренных американцев, афроамериканских маронов, французских и испанских креолов, а также смешение всех этих народов между собой и с белыми американцами. На побережье Залива, как и в Чесапике, британцы воспользовались расовыми противоречиями: они вооружили, обмундировали и обучили около тысячи афроамериканцев и около трех тысяч индейцев для службы в своих войсках.[167] Но британцы не предпринимали значительных усилий в регионе достаточно быстро, чтобы Джексон не смог подавить восстание криков до того, как ему придётся повернуть на защиту Нового Орлеана. 9 августа 1814 года он навязал крикам договор Форт-Джексона, заставив племя уступить более 22 миллионов акров в Алабаме и Джорджии — более половины своей территории. Среди захваченных таким образом земель много принадлежало крикам, которые были дружественны Джексону, поскольку конфликт начался как гражданская война между криками. Некоторые из них вообще не были землями криков, а принадлежали союзникам Джексона — чероки. Выдающийся историк XIX века Джон Бах Макмастер назвал договор в Форт-Джексоне «грубой и бесстыдной» ошибкой, и у XXI века нет причин менять это суждение.[168]

Ни одно из индейских племен не участвовало в Гентском договоре. Первоначально британские переговорщики требовали создания полностью независимого буферного государства для коренных американцев в районе Великих озер, но отказались от этого требования, когда их американские партнеры ясно дали понять, что оно неприемлемо. Согласно девятой статье договора, подписанты обязывались заключить мир с индейцами на тех же основаниях, на каких они заключали его друг с другом, — status quo ante bellum. Соединенные Штаты обещали восстановить коренным американцам «владения, права и привилегии, которыми они могли пользоваться или на которые имели право в 1811 году, до начала военных действий».[169] Казалось бы, это должно было аннулировать договор Форт-Джексона, и крики на это надеялись. В ближайшие месяцы после заключения мира британские агенты в испанской Флориде обещали крикам-беженцам, что Британия обязательно вернёт им земли, потерянные в Форт-Джексоне. Поначалу правительство США само согласилось с такой трактовкой требований Гентского соглашения. В июне 1815 года администрация Мэдисона приказала Эндрю Джексону начать возвращать крикам земли, отнятые у них по договору. Но Джексон разбушевался и отказался подчиниться, и правительство не захотело приводить в исполнение свой указ в отношении популярного героя, которого поддерживало белое общественное мнение на Юго-Западе. Станут ли британцы поднимать вопрос? Лорд Батерст, военный министр, утверждал, что должны, но не смог убедить своих коллег по кабинету.[170]

После заключения Гентского договора англичане оставили своих бывших союзников на произвол судьбы в лице Соединенных Штатов. В 1814–15 годах США заключили ряд договоров с северо-западными племенами, начиная со Второго Гринвильского договора, в результате индейцы были вынуждены объявить себя союзниками Соединенных Штатов. Соблюдая букву Гентского договора при заключении первого раунда договоров, правительство США смогло возобновить переговоры об уступке племенных земель на Северо-Западе, которые возобновились в 1816 году с потаватоми из Иллинойса. В течение следующих нескольких лет торговля пушниной, которую англичане вели на американской стороне Великих озер, была, наконец, закрыта, что ограничило экономические рычаги коренных американцев. Тенскватава, некогда грозный пророк движения за религиозное возрождение, влачил безбедное существование в канадском изгнании.[171]