Морзе вырос в семье федералистов Новой Англии и сохранил элитарные социальные взгляды. Тем не менее, во время своего пребывания в Нью-Йорке он стал демократом в политике, как и его друзья-литераторы Джеймс Фенимор Купер, Вашингтон Ирвинг и Уильям Каллен Брайант (и как многие в нью-йоркском торговом сообществе). Но, несмотря на партийную принадлежность Морзе, коррумпированную поддержку Смита и имперское видение Вудбери, демократический Конгресс, очевидно, счел проект Морзе слишком похожим на федеральную помощь для внутренних улучшений, чтобы одобрить его. Только когда Конгресс контролировали виги, демократ Морзе получил одобрение своего гранта в 1843 году. Он прошел в Палате представителей лишь с небольшим перевесом — 89 против 83, при этом многие воздержались.[1646] Вполне вероятно, что ярый антикатолицизм Морзе, непопулярный в Конгрессе, способствовал как его неудаче в получении заказа на картину в 1837 году, так и последующему политическому нежеланию одобрить его изобретение.
Морзе предполагал, что федеральное правительство должно контролировать электрический телеграф. «Представляется наиболее естественным, — заявил он, — соединить телеграфную систему с почтовым департаментом; поскольку, хотя она и не перевозит почту, но является ещё одним способом достижения главной цели, ради которой была создана почта, а именно: быстрой и регулярной передачи разведданных».[1647] Французский оптический телеграф принадлежал его правительству (частным лицам даже не разрешалось пользоваться им). После того как линия Балтимор-Вашингтон продемонстрировала свою практичность, Морзе попытался убедить администрацию купить права на электрический телеграф. Он убедил генерального почтмейстера Тайлера, но не самого президента. Генри Клей написал Альфреду Вейлу незадолго до выборов 1844 года, что, по его мнению, «такой двигатель должен находиться исключительно под контролем правительства».[1648] Но Полк выиграл выборы, и его платформа провозгласила отказ от помощи внутренним улучшениям. Даже Амос Кендалл, генеральный почтмейстер и член кухонного кабинета Джексона, которого Морзе назначил президентом Магнитной телеграфной компании, не смог переубедить Полка. Администрация продала линию Вашингтон-Балтимор, и частное предпринимательство протянуло остальные американские телеграфные линии.
Тем временем между язвительным Морзе и его партнерами, Морзе и учеными, такими как Джозеф Генри, которые считали, что он не признает их заслуг, и Морзе и конкурирующими компаниями, которых он обвинял в нарушении его патента, начались ожесточенные споры. Среди тех, кто оспаривал его утверждение об изобретении телеграфа, был Чарльз Т. Джексон, тот самый профессор химии из Гарварда, который также оспаривал утверждение Уильяма Мортона о разработке анестезии. Доктор Джексон действительно давал советы по обоим проектам, но сам не реализовывал ни одну из идей. В результате потомки забыли человека, который сыграл роль в обоих величайших изобретениях 1840-х годов. Морзе, напротив, в конце концов стал богатым и знаменитым, его почитали во всём мире. И он всегда ладил с Кендаллом, который разделял его кальвинизм и прорабовладельческую, но просоюзную демократическую политику.[1649] С 1866 года компания Western Union, в которой Морзе имел большую долю, доминировала в американской телеграфной сети. Он последовательно считал, что телеграф — это то, что позднее поколение назовет естественной монополией, но в итоге он стал если не государственной, то практически частной монополией.[1650]
Изобретатели нескольких стран уже работали над созданием электрического телеграфа, хотя большинство европейских стран нуждались в нём меньше, чем Соединенные Штаты, поскольку расстояние представляло для них меньшую проблему. Австрийская империя, чей автократический и католический режим Морзе ненавидел, по иронии судьбы лидировала в распространении его изобретения за границей. У британцев уже был свой электрический телеграф, разработанный выдающимся ученым Чарльзом Уитстоуном, действовавший с 1838 года на нескольких линиях, но система Морзе работала лучше, и британцы постепенно перешли на неё. Французы переходили на неё медленно из-за своей приверженности оптическому телеграфу. Россия, как и Соединенные Штаты, нуждалась в телеграфе для преодоления гигантских расстояний, но поначалу царь отказывался прокладывать линии, опасаясь, что они будут способствовать политической оппозиции.
В Соединенных Штатах десятилетия долгосрочного экономического роста, лишь на время сменившиеся спадами после 1819 и 1837 годов, побудили деловое сообщество с энтузиазмом встретить электрический телеграф. Инвестиционные банкиры всегда ценили быстрые новости. Ротшильды в Лондоне воспользовались почтовыми голубями, чтобы раньше других узнать о поражении Веллингтона от Наполеона при Ватерлоо; они купили британские государственные облигации и быстро получили прибыль, когда их стоимость выросла после того, как победа стала широко известна. После демонстрации Морзе телеграфные линии быстро появились в Северной Америке, в основном для того, чтобы передавать цены на акции и товары. Они помогли интегрировать финансовые рынки, чтобы заемщикам и кредиторам было легче найти друг друга. Соответственно, сначала они соединили коммерческие центры: Нью-Йорк, Филадельфию, Бостон, Буффало, Торонто. Филадельфийская газета North American приветствовала телеграф, заявив: «Рынки больше не будут зависеть от почтовых отправлений, которые приходят с ускоренным темпом». Примечательно, что к 1848 году телеграф достиг Чикаго, что позволило в том же году открыть Чикагскую товарную биржу.[1651]
Как и первые железные дороги и пароходы, ранние телеграфные линии строились в спешке и как можно дешевле — с использованием «бобовых столбов и кукурузных стеблей», как говорится в стандартной шутке. В результате они часто выходили из строя и ломались. По данным, собранным в 1851 году, около 70% их трафика носили коммерческий характер, например, проверка кредитных рекомендаций из отдалённых мест или (как выразился один телеграфист) «передача секретов подъема и падения рынков». Провода помогли подтвердить классическую экономику в западном мире, сделав её предположение о «совершенной информации» между участниками рынка более реальным.[1652]
В отличие от телефона, изобретенного позднее в XIX веке, телеграф использовался больше в коммерческих, чем в социальных целях. Но по телеграфным проводам также передавались новости о спортивных событиях и лотереях в интересах заядлых игроков. Их ценность для газет очень быстро стала очевидной во время войны с Мексикой, начавшейся в 1846 году. Когда началась эта война, существовало всего 146 миль телеграфных линий, и ни одна из них не проходила южнее Ричмонда. Строительство было стимулировано жаждой военных новостей, и в 1848 году телеграф появился в Новом Орлеане, соединив его с Нью-Йорком раньше, чем это сделала железная дорога. К 1850 году в Соединенных Штатах было проложено десять тысяч миль проводов.[1653]
По своему экономическому значению электрический телеграф сравним с железной дорогой. В сочетании с железной дорогой он способствовал развитию общенациональной торговли и снижению транзакционных издержек. Если железные дороги и каналы изначально задумывались как региональные (обычно соединяющие торговый центр с сельскохозяйственной глубинкой), то электрический телеграф с самого начала был средством связи между коммерческими центрами на большие расстояния. Телеграфные линии были дешевле в строительстве, чем железнодорожные пути, и в целом быстрее реализовывали свой экономический потенциал. Одна из самых значительных практических выгод электрического телеграфа заключалась в его помощи железным дорогам в составлении расписания движения поездов и предотвращении столкновений на однопутных линиях. Удивительно, но железным дорогам потребовалось несколько лет, чтобы признать это.[1654] В итоге телеграфные столбы часто располагались параллельно железнодорожным путям и использовали те же полосы отвода.
