Партийная политика была далеко не единственной причиной беспорядков в джексоновской Америке. Этническая, расовая и религиозная вражда чаще всего провоцировала беспорядки. Растущие города казались уязвимыми для тех, кто использовал групповые обиды среди все более разнообразных городских общин, хотя небольшие поселения, конечно, демонстрировали свою долю насилия со стороны толпы, как это было с мормонами в Миссури и Иллинойсе. Отсутствие эффективных правоохранительных органов как в городах, так и в сельской местности позволяло провокационным ситуациям выходить из-под контроля. Самые крупные беспорядки, как ни странно, были направлены против театров, где выступали известные британские актеры, обвиненные в антиамериканских высказываниях. Выступления актера Джошуа Андерсона в Нью-Йорке неоднократно отменялись в 1831–32 годах, несмотря на то, что зрители платили за его выступления, из-за бесконтрольных бурных демонстраций самозваных патриотов, жаждущих острых ощущений. Среди актеров, подвергшихся такому же обращению, были Эдмунд Кин и Уильям Чарльз Макриди. Худший из многочисленных бунтов такого рода произошел в 1849 году в оперном театре Астор Плейс в Нью-Йорке, в результате которого, возможно, погиб тридцать один человек.[1024]
Именно массовые беспорядки, а не преступления отдельных людей, в первую очередь послужили толчком к созданию полицейских сил в том виде, в котором мы их знаем. Профессиональной городской полиции не существовало до 1844 года, когда в Нью-Йорке начался процесс её создания в подражание лондонской, основанной сэром Робертом Пилем в 1829 году (отсюда и название «Бобби» или «бобби»). В дополицейские времена в распоряжении осажденных чиновников были только ночные сторожа (в основном следившие за пожарами), судебные маршалы, несколько констеблей, выбранных по политическим мотивам на неполный рабочий день, специальные шерифские отряды и военные. Униформа для новых полицейских сил вводилась медленно, начиная с 1850-х годов, поскольку многие в Америке считали, что она попахивает милитаризмом.[1025] Прозвище «медный» или «коп» произошло от медных значков, которые появились раньше униформы.
Чаще всего в 1830-х годах объектами насилия толпы становились аболиционисты и поддерживавшие их общины свободных чернокожих. Собственно, появление организованного аболиционизма во многом объясняет резкий рост числа беспорядков. В октябре 1833 года толпа, возглавляемая представителями элиты, заставила видных филантропов-евангелистов Артура и Льюиса Таппанов перенести учредительное собрание их Нью-Йоркского общества борьбы с рабством. Жители Нью-Йорка, чей бизнес в значительной степени зависел от торговли хлопком, с понятным подозрением относились к вмешательству в дела южного рабства. Даже члены Американского колонизационного общества, оскорбленные бескомпромиссной риторикой аболиционистов, присоединились к толпе. Запугав аболиционистов и заставив их сменить место встречи, толпа провела своё собственное собрание в соответствии с правилами порядка.[1026]
Великое начинание аболиционистов в 1835 году — массовая рассылка памфлетов по южным адресам — спровоцировало наибольшее количество беспорядков. Революция в области коммуникаций, предоставив общественным критикам, с одной стороны, широкие возможности, а с другой — раздув страхи консерваторов, стала катализатором насилия. Будущий президент Джон Тайлер, выступая перед толпой против дьяволизма в Глостер-Кортхаусе, штат Вирджиния, в августе 1835 года, сосредоточил своё внимание на сенсационность антирабовладельческих трактатов, их широкие тиражи и «дешевизну, по которой эти газеты доставляются». Он с ужасом отмечал новое участие женщин в аболиционистском движении, особенно в распространении массовых петиций, а также «роговые книги и учебники», рассчитанные на «юношеское воображение». Тайлер рассматривал крестовый поход за отмену рабства как нападение не только на рабство, но и на весь традиционный общественный порядок. Не только на Юге, но даже на Севере ранние антиаболиционистские толпы иногда возглавлялись такими респектабельными «джентльменами с имуществом и положением», как Тайлер.[1027] 21 октября 1835 года такая толпа в Бостоне едва не убила Уильяма Ллойда Гаррисона; мэр города спас ему жизнь, заперев в тюрьме. Два года спустя редактору-аболиционисту Элайдже Лавджою не повезло: он погиб, защищая свою прессу от толпы в Альтоне, штат Иллинойс. Лавджой остался единственным аболиционистом, убитым на Севере; он был застрелен после того, как убил одного из нападавших. Редактор стал мучеником за своё дело, а его смерть была воспринята как позорное вмешательство в свободу слова. После этого респектабельное мнение на Севере отвернулось от действий толпы, будь то против аболиционистов или других людей.
В 1830-х годах произошел переход в составе толп от коллективных действий, возглавляемых элитой, политически мотивированных и относительно сдержанных, к импровизированному насилию, иногда совершаемому не только ради выплеска эмоций, но и ради какой-либо запланированной цели, в ходе которого люди чаще получали ранения или погибали.[1028] Летом 1834 года новый, менее сдержанный тип толп распространил в Нью-Йорке более ужасающий террор. Празднование афроамериканцами седьмой годовщины окончания рабства в Нью-Йорке 4 июля 1827 года вызвало массовую реакцию. В течение трех дней и ночей, начиная с 9 июля, толпы совершали акты вандализма, грабили и сжигали дома, магазины и церкви свободной чёрной общины и белых аболиционистов. Более шестидесяти зданий были выпотрошены или разрушены, шесть из них — церкви, включая африканскую епископальную церковь Святого Филиппа на Сентр-стрит. Только когда стало казаться, что бунтовщики ополчатся на имущество богачей, мэр-демократ Корнелиус Лоуренс (избранный 180 голосами) приказал ополченцам всерьез взяться за соблюдение закона. «Пока мишенями были негры и несколько белых мужчин, ему было все равно», — заметил один историк.[1029] Местная пресса тоже передумала и внезапно выразила сожаление по поводу насилия, которое она ранее бессовестно усугубляла. Бунтовщики, похоже, были в основном белыми из рабочего класса, мотивированными (насколько можно судить) страхом перед расовыми межрасовыми браками и конкуренцией чёрных за рабочие места, образование и жилье.[1030]
Самый известный из бунтов 1834 года — поджог монастыря в Чарльзтауне, штат Массачусетс, — кажется, был примером старомодного типа беспорядков; в нём участвовали как заговорщики из среднего класса, так и представители рабочего класса, а сестры не пострадали. Однако все чаще насилие толпы выражало разнообразное недовольство рабочих классов. Многие другие беспорядки 1834 года свидетельствуют об этом сдвиге. В январе возле Хейгерстауна, штат Мэриленд, ирландские каналостроители из графства Корк подрались с другими ирландскими каналостроителями из графства Лонгфорд, и десятки людей погибли до прибытия войск из форта Мак-Генри. В следующем месяце две добровольные пожарные роты в Нью-Йорке вступили в схватку. В апреле толпа Демократической партии разграбила отделение BUS в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир. В августе в Филадельфии произошел расовый бунт, вызванный опасениями белых рабочих, что чёрные отнимут у них работу, а в октябре последовали беспорядки на выборах. В других местах рабочие-протестанты нападали на иммигрантов-католиков. В ноябре сорок ирландских рабочих-иммигрантов, прокладывавших рельсы между Балтимором и Вашингтоном для одного из недавно изобретенных локомотивов, напали на своих начальников и убили двоих из них в ходе акции, имевшей как этнические, так и классовые аспекты.[1031]
