Почти вся жизнь протекала в домашнем кругу: производство и потребление, рождение и воспитание детей, передача зачатков грамотности, уход за больными и теми немногими, кто доживал до старости. Работа, которую мы бы назвали «производством», занимала много времени обычной домохозяйки. По оценкам правительственного отчета, опубликованного в 1810 году, две трети всей одежды и постельного белья производилось в домашних хозяйствах. Такое производство не обязательно предназначалось для собственной семьи, поскольку купцы «сдавали» пряжу, ткачество и шитье женщинам, чтобы те занимались этим дома за плату. Ранняя промышленная революция не положила конец такому домашнему производству. Когда женщины смогли покупать ткани, а не ткать их, они не перестали шить одежду дома. Они приветствовали новые технологии, в том числе швейные машинки, которые позволили им лучше одевать свою семью или зарабатывать больше денег.[72]
Мужчина был «главой дома», как по закону, так и по обычаю, и он мог использовать труд других членов семьи, как это делали его предшественники на протяжении веков. Однако на практике другие члены семьи пользовались все большей автономией в белой Америке, и отцы не могли контролировать, на ком женятся их сыновья или дочери. В ближайшие десятилетия мужчины потеряют большую часть своего юридического контроля над имуществом и трудом своих жен и детей. Несмотря на общий закон о «ковертуре», который лишал замужних женщин юридической независимости от мужа, женщины почти всегда с нетерпением ждали перспективы замужества. Только в браке женщина могла обзавестись собственным домом; будучи старой девой, она должна была жить в доме другой женщины. За исключением некоторых аспектов молочного животноводства, обычаи четко определяли большинство видов трудовой деятельности как мужские или женские. Семейная ферма работала лучше всего, когда муж и жена тесно сотрудничали и оказывали друг другу взаимное уважение. Однако порабощенным женщинам могли поручать задания, которые в иных случаях предназначались для мужчин.[73]
Это было молодое общество: По данным переписи населения, средний возраст составлял шестнадцать лет, и только один человек из восьми был старше сорока трех лет.[74] Женщины вынашивали детей в муках и опасностях, поэтому продолжительность их жизни, в отличие от сегодняшней, была немного меньше, чем у мужчин. Родившись, младенцы часто погибали от таких болезней, как дифтерия, скарлатина и коклюш. Треть белых и более половины чёрных детей умирали, не дожив до совершеннолетия. У женщин было достаточно детей, чтобы преодолеть эти мрачные шансы. Чтобы помочь им в родах, к ним приходили соседи и обученные акушерки. Врачи были в дефиците, а больниц почти не было. Это оказалось замаскированным благословением, поскольку врачи в то время приносили столько же вреда, сколько и пользы, а в больницах размножались инфекции. Плюсом сельской изоляции было то, что эпидемии распространялись не так легко.[75]
Повсеместное распространение земли имело мощные последствия, как психологические и политические, так и экономические. Владение собственной землей значило для американского крестьянина очень много. Это означало, что средства к существованию не зависят от доброй воли другого, как это, предположительно, было в случае с арендаторами, крепостными, подневольными слугами, наемными работниками или рабами, а также женщинами и детьми. Американцы утверждали решительный эгалитаризм среди белых мужчин. Обычай пожимать руки — жест социальной взаимовыручки — заменил поклоны. Не только повсеместное владение землей, но и широко распространенное владение лошадьми способствовало грубому равенству в отношениях между взрослыми свободными мужчинами. В испанском языке слово «джентльмен» (caballero) буквально означает «всадник». В обществе, где езда на лошади не означала особого статуса, не было и обозначения «джентльмен». Американский крестьянин питал гордость, сравнимую с гордостью европейского джентльмена; он определял себя как гражданина, а не подданного, и без колебаний отстаивал свои права, как он их видел.
Политические лидеры должны были учитывать мировоззрение этого йомена, особенно его неприятие налогов и подозрительность ко всем авторитетам (кроме, иногда, религиозных). Американская республиканская идеология дала формальное выражение этому мировоззрению. Томас Джефферсон был ведущим разработчиком этой идеологии во время революции, а также наиболее успешным её политическим практиком впоследствии. У этой республиканской идеологии были интеллектуальные предшественники в Англии: философия социального договора Джона Локка и труды «содружников» XVIII века, которые прослеживали свою родословную от английской пуританской революции. Хотя историки отмечают интеллектуальные различия между Локком и сторонниками содружества, американцев поколения Джефферсона интересовало то, что их объединяло: защита свободы. Помимо утверждения индивидуальных прав и равенства, республиканская идеология Джефферсона прославляла народную добродетель и свободное предпринимательство, как в религии и политике, так и в экономике; она выражала глубокое подозрение в отношении претензий на власть и привилегии.[76]
Это не было расслабленное, гедонистическое, утонченное или снисходительное общество. Формальное образование и семейные связи имели сравнительно небольшое значение. Человек, добившийся успеха в зачастую примитивных условиях, делал это благодаря врожденным способностям, упорному труду, удаче и огромной силе воли. Дисциплинированный сам, он умел навязать дисциплину своей семье, работникам и рабам. Нетерпеливый к указаниям, он гордился своими личными достижениями. Важным компонентом его стремления к успеху была удивительная для аграрных людей готовность к инновациям и риску, к опробованию новых методов и мест. С мировоззрением скорее предпринимательским, чем крестьянским, американский фермер стремился захватить больше земли, чем мог обработать, в надежде, что её стоимость возрастет с прибытием других поселенцев.[77]
Для большинства белых мужчин эта гордая, волевая независимость проистекала из наличия собственной земли. Однако для того, чтобы придерживаться такого мировоззрения, вовсе не обязательно было вести семейное хозяйство. Рассматривая свои инструменты и мастерскую как эквивалент семейной фермы, ремесленники присваивали себе мировоззрение йомена. Так же поступали и плантаторы, использующие рабский труд, поскольку они не распространяли права, которые требовали для себя, на людей других рас. Действительно, такие плантаторы-рабовладельцы, как Джефферсон, написали самые научные изложения идеологии йоменов и наиболее успешно использовали её в своём политическом руководстве.
Несмотря на независимость от высших слоев общества, американский крестьянин оставался зависимым от природы. Эту зависимость он время от времени признавал перед Богом; чаще всего её признавала его жена. Землетрясения, произошедшие вдоль Ново-Мадридского разлома в штате Миссури зимой 1811–12 годов, самые сильные из когда-либо зафиксированных в Северной Америке, вызвали религиозное оживление. Преобладающие версии протестантизма проповедовали суровую мораль и самоконтроль. Такая аскетичная религия не способствовала развитию традиционных высоких искусств — музыки, живописи и скульптуры. Она способствовала грамотному чтению Библии, широкому участию в принятии решений и чувству равенства среди мирян. Однако «членство» в церкви часто было тщательно охраняемой привилегией, и гораздо больше людей посещали службы, чем достигали полного членства. Характерный для Америки религиозный праздник урожая, День благодарения, распространился из Новой Англии, где он отмечался с колониальных времен, в другие части молодой республики. (С другой стороны, большинство протестантов избегали празднования Рождества как католического искажения христианства).[78]
