Сообщил:

— А пока мы с тобой пообедаем. Я видел здесь неподалёку от общежитий столовку. Спрячемся там от жары. На пару часов. Лично я сейчас от хорошего супчика не отказался бы.

В столовой я взял себе обед из трёх блюд и компот. Марго от еды отказалась — я купил ей чай и песочный коржик. Мы уселись в середине зала — следовавший за Рамазановой мужчина с родинкой между глаз присел за стол около входа. Я с удовольствием проглотил салат и принялся за суп. Между делом задавал Марго вопросы и слушал её ответы.

— …Считаешь, что я сама виновата? Да? Наставляла мужу рога, вела распутный образ жизни? Поддерживаешь его поступки… из этой вашей мужской солидарности? А что ты, Серёжа, знаешь о том, как я жила с этим человеком? Я замуж вышла в двадцать два года…

— …Он уже в первый год нашей совместной жизни не пропускал ни одной смазливой мордашки. Часто не ночевал дома, возвращался пропахший духами. К двадцати пяти годам я трижды лечилась от венерических болезней. Хотя спала только со своим мужем…

— …Кричал, что любит меня больше жизни и сделает меня счастливой. Обещал моему отцу, что больше не подойдёт ни к одной девке. А я находила следы помады на его рубашках, когда он возвращался из командировок. Врал, глядя мне в глаза…

— …У него и сейчас есть женщина в Москве, Серёжа. Я это точно знаю. И в Краснодаре. Он возвращался от них, смеялся мне в лицо. А папе моему говорил, что я всё это придумала. Вот для чего ему нужны были все эти частые командировки…

— …Наш город только кажется большим, Серёжа. Но все важные люди здесь всё друг о друге знают. Жёны его приятелей хихикали за моей спиной. Супруги отцовских друзей давали мне глупые советы о том, как угодить мужу. И тоже посмеивались…

— …Понимаешь, Сергей Леонидович? Надоело! Подумала, что я не Анна Каренина. И что сейчас не дремучие времена. У нас в стране равноправие. Так в конституции написано. Решила: пусть он узнает, что я чувствовала. Пусть послушает смешки друзей и знакомых…

— …Очень сильно меня избил. Я не пошла на работу, лежала дома. Пожаловалась папе. Отец чуть душу из него не вытряхнул. Пообещал, что в следующий раз голову ему оторвёт. Мой папа бы это сделал: во время войны он не в кабинетах отсиживался…

— …Он как безумным становится. Первый раз его почти посадили. Мой папа ему помог. Договорился. Ведь это же моя была вина. Так все считали. Теперь он прокурора города на охоту возит — со всем милицейским начальством в придачу…

— …Его водитель милицейским начальникам на каждый праздник свёртки с рынка возит… и деньги передаёт. А милиционеры глаза прикрывают на его выходки. Или наказывают за его проделки алкашей, которые сами приходят с признаниями…

— …А кто из свидетелей открывает рот, к тому являются эти его дружки уголовники. Как было с твоим приятелем Колей Барсовым. Ни один свидетель не вспомнил внешность Наиля. Хотя сначала все требовали наказать преступника. Он всем закрыл рты…

— …У нас в городе все влиятельные люди друг с другом хорошо знакомы. Партийное руководство, милиция, КГБ, начальники предприятий — у них у всех не только родственные связи. Они повязаны и общими делами. Незаконными делами, Серёжа…

— …Ты всех их видел в лицо — там, в ресторане «Московский». Именно там часто решаются важные городские дела: незаконные дела, о которых простые советские граждане ничего не подозревают. Потому-то в «Московский» по выходным и не попасть «с улицы»…

— …Думаешь, твой Прохоров не такой? Да он не лучше других! На фабрике у него рабочие трудятся в третью смену. Ты слышал об этом? Он им хорошо доплачивает за работу и за молчание. Его человек разносит каждый месяц конверты с деньгами по кабинетам…

— …Они все живут в страхе, что однажды лишатся своих хлебных должностей и нынешнего положения в обществе. Чужаков они опасаются. А «своих» терпят и поддерживают, как бы ни ненавидели друг друга. Прощают им всё, кроме предательства…

— …Папа умер. И я теперь не дочь второго секретаря горкома. А только лишь жена директора Колхозного рынка. Которая не имеет поддержки мужа. И скоро вообще… Меня уже турнули с должности в райкоме. Я теперь для них никто, пустое место…

— …Наиль меня не отпустит. Он сам об этом сказал. Боится, что вырвусь на свободу и отомщу ему: растрезвоню о его делишках. А завсегдатаи ресторана «Московский» разозлятся на него: ведь им сообща пришлось бы разгребать последствия моей болтливости…

— …Я ему не нужна, Серёжа. Мешаю. На моё место он найдёт себе новую дуру. И породнится с другим партийным начальником. Или с тем же прокурором города. Развод он мне не даст. Но моего папу в городе ещё помнят. И не простят, если он сам меня…

— …Быть может, я всё выдумала, Серёжа: вообразила непонятно что после… всего этого и из-за уколов. Лекарства дурманят мозги. Но после уколов проходит и боль. А вечером он снова… и она вернётся. Я устала, Серёжа. Я очень устала и больше ничего не хочу…

Я доел котлету, отодвинул в сторону пустую тарелку. Опёрся поясницей на спинку стула. Поглаживал пальцем стенку гранёного стакана, на дне которого плавали в компоте сухофрукты. Смотрел на Маргариту Лаврентьевну. Заметил, что она говорила всё тише, словно засыпала или после каждого произнесённого слова лишалась сил. Да и речь её была невнятной: я понимал не каждую фразу.

Я отметил, что явившийся вслед за нами в столовую мужчина допил уже вторую чашку чая. Я изредка посматривал на него поверх плеча Марго. Видел, как он будто нехотя дожёвывал уже четвёртый или пятый кусок хлеба. Мужчину моё внимание не смущало — мы изредка бодались с ним взглядами. Обладатель приметной родинки между глаз дважды проиграл в дуэли взглядов: опускал глаза.

Марго замолчала — я посмотрел ей в лицо и сказал:

— Сегодня очень душно. Невыносимо. Мозг плавится от жары.

Потёр подушечками пальцев виски и заявил:

— Даже я плохо соображаю. Хотя не принимал сегодня никаких лекарств.

Взглянул на дно стакана — не решился проглотить сухофрукты, поставил стакан на пустую тарелку.

Произнёс:

— Я вижу ситуацию так. Ты очень устала, Марго. Тебе необходим отдых.

Постучал пальцем по столешнице.

— Придумала ты все эти свои страсти под действием препаратов…

Я прикоснулся пальцем к правому виску.

— …Или всё действительно так плохо — этого я не знаю.

Пожал плечами.

— Для меня это не имеет большого значения. Честно тебе об этом говорю.

Маргарита Лаврентьевна кивнула. В её взгляде я не заметил эмоций. Как не услышал их и в голосе Марго, когда та мне рассказывала историю своей жизни.

— Я понимаю, Серёжа.

— Ты должна отдохнуть, Марго, — повторил я. — Хотя бы пару дней. Без нервотрёпки, без лекарств, без страха. Придёшь в себя. И сама решишь, как заживёшь дальше.

Марго спросила:

— Отдохнуть? Где? Дома?

— Нет, конечно.

Я покачал головой.

Рамазанова бросила взгляд через плечо — на человека с родинкой между бровей. Снова посмотрела мне в лицо и вздохнула. Изогнула губы — изобразила улыбку.

— Спасибо, Серёжа, — сказала она. — Но это невозможно.

Выдержала паузу.

— Не впутывайся в это дело, Сергей Леонидович. На этот раз Прохоров тебе не поможет, как после дня рождения моей сестры. Наиль ещё тогда на тебя зуб точил…

Я вскинул руку — Марго послушно умолкла.

Сидевший за столом около входа в столовую мужчина насторожился.

— Твой муж не узнает, куда ты исчезла, — сказал я. — Возможно, не узнает и обо мне. Первое я тебе гарантирую. Вероятность второго не стопроцентная, но очень высока.

Маргарита Лаврентьевна покачала головой.

— Наиль меня везде найдёт…

— Ты ему льстишь, Марго.

Я усмехнулся, заявил:

— Буду с тобой честен. Ваши семейные разборки меня не интересуют. Да и к тебе я особо тёплых чувств не питаю.

Маргарита Лаврентьевна кивнула.

— Мне жалко мальчишек, — сообщил я. — Тех, что рыбачат на берегу. Не хочу, чтобы они видели утопленницу.