Не удержался — хмыкнул. Потому что сообразил: я напрасно потратил рубль на аренду «шпор». Ни один из вопросов не выглядел для меня заумной абракадаброй. Все примеры казались вполне решаемыми. Я вздохнул, снял колпачок с шариковой ручки. Получение на экзамене «тройки» показалось мне несложным делом — я тут же принялся за работу. Чиркал ручкой по бумаге, слушал чириканье птиц за окном и тихие голоса преподавателей, обсуждавших новогодний «Голубой огонёк». На решение примеров я потратил четверть часа. Неожиданно обнаружил, что либо во мне проснулся математический талант, либо я хорошо понял и запомнил прослушанные во второй раз лекции. С готовыми решениями и с уверенным видом я уселся за стол напротив профессора Баранова.

И через десять минут блиц-опроса покинул кабинет с пометкой «отлично» в зачётке.

Котова экзамен по высшей математике провалила — это я понял, лишь взглянув ей в глаза.

Лена вышла из кабинета математики — сквозь застывшие в глазах слёзы оглядела заполненный студентами группы «ОиНТ-73» коридор. Отыскала меня взглядом. На негнущихся ногах подошла ко мне, уткнулась носом в мой пиджак и разрыдалась.

Ещё не сдавшие экзамен «трудовики» притихли, смотрели на трясущиеся плечи Котовой.

Лена мне рассказала, как «опозорилась» перед приёмной комиссией.

— …Я… я ничего не соображала… как… как дура…

— Успокойся, — произнёс я. — Подлечишься немного и пересдашь эту математику. Ничего страшного.

Поглаживал рыдавшую Лену по спине.

— …Он… профессор говорил… пересдача только после каникул, — сообщила Котова.

— До каникул пересдашь, — сказал я. — Вот увидишь.

Лена запрокинула голову, посмотрела мне в лицо.

— Правда? — спросила она.

Мы смотрели друг другу в глаза — моё сердце отсчитало пять секунд.

Я улыбнулся и сказал:

— Обещаю.

Решил, что не побеспокою нашего преподавателя высшей математики в институте. Я сомневался, что в стенах МехМашИна профессор пойдет навстречу моим пожеланиям и просьбе Котовой. Поэтому я ещё до окончания экзамена нашей группы запланировал встречу с Барановым в комфортной для него обстановке — у него дома.

Домашний адрес профессора Баранова я узнал на кафедре высшей математики. Молодая стеснительная аспирантка приняла у меня подношение в виде плитки молочного шоколада, ожидаемо растаяла под моим пристальным взглядом. Напоила меня на кафедре горячим чаем. И охотно выболтала мне все «явки и пароли» профессора.

Поход к Баранову я не отложил в долгий ящик. Но и не рванул к профессору сразу после окончания экзамена. Аспирантка чётко обозначила время, когда Баранов покидал здание института. Поэтому я пересмотрел свои планы на вечер (отменил «пивные» посиделки с Красильниковым и Мраморовым). Отправился к профессору после раннего ужина в студенческой столовой.

Аспирантка говорила, что профессор обычно ездил домой на трамвае до остановки «Медицинское училище имени Крупской». Я последовал её совету — добрался до медучилища и быстро отыскал нужную мне улицу (она начиналась рядом с кафе «Солнышко», где в октябре я беседовал с Олегом Котовым). Прогулялся по скользкому тротуару вдоль невзрачных фасадов пятиэтажек, отыскал дом профессора (тот прятался за небольшим плохо освещённым сквером). Я сунул руку за воротник куртки, поправил съехавший набок узел галстука (отправился к Баранову «при полном параде»).

Прогулялся мимо ярко освещённых окон по почти безлюдному двору (заметил там всего пару ребятишек, лепивших снежную крепость). Вошёл в последний подъезд — будто шагнул в парилку. Вдохнул тёплый, пропитанный табачным дымом и ароматом свежей выпечки воздух. Взглянул на привинченные к дверям металлические номерки. Прикинул, что квартира профессора находилась на самом верху. Зашагал по ступеням. Шапку я снял ещё на первом этаже. Пока добрался до пятого, расстегнул и куртку. Около двери квартиры профессора я кашлянул. Нажал на кнопку дверного звонка.

Секунд двадцать я топтался на постеленном у порога квартиры профессора Баранова соломенном коврике. За это время трижды мигнула электрическая лампочка на потолке. А из соседней квартиры выглянул опухший то ли спросонья, то ли с перепою толстощёкий мужик лет тридцати. Он сощурил поросячьи глаза, оглядел меня с ног до головы — не сказал ни слова и скрылся в своей берлоге, щёлкнул замком. Профессорская дверь распахнулась бесшумно. Но не широко. Из перегороженной металлической цепью щели на меня смотрела молодая женщина. Выглядела она примерно на шесть лет старше меня теперешнего. Черноволосая, с внимательными слегка раскосыми глазами. Бледная, словно её кожи никогда не касались солнечные лучи.

«И без шрамов на лице», — подумал я.

— Здравствуйте, вы к кому? — спросила женщина.

Звуки её голоса развеяли мои сомнения.

— Здравствуйте, Рита, — сказал я. — Замечательно выглядите.

Женщина нахмурила тонкие чёрные брови.

— Спасибо, а кто вам…

Рита плотно запахнула на груди халат.

— Мне нужен Виктор Константинович Баранов, — сказал я. — Он дома? Я его ученик.

— Студент?

Я кивнул, улыбнулся.

Рита мизинцем убрала за ухо прядь волос.

— Папа ещё не вернулся с работы, — сказала она.

Обернулась, будто взглянула на невидимые мне из-за двери настенные часы.

Сообщила:

— Но он вот-вот приедет.

«Папа, — мысленно отметил я. — Она дочь профессора Баранова? Как интересно».

— Рита, — сказал я, — ваша фамилия Баранова? Вы работаете в плановом отделе тракторного завода? Правильно?

Рита неуверенно произнесла:

— Да, Рита Баранова. Работаю… А откуда вы знаете?

Я усмехнулся и сообщил:

— Вместе с вами работает моя мама, Анна Чернова.

— Анна Ивановна? — переспросила Рита. — Она ваша мама?

Я кивнул.

— Моё имя Сергей. Сергей Чернов. Я её старший сын.

Баранова улыбнулась — открыто, дружелюбно.

— Тот, который летом из армии вернулся? Она о вас нам рассказывала.

Рита взглянула на шапку, которую я держал в руке — на той блестели капли влаги: растаяли снежинки.

— Сергей, вы ведь в армии лётчиком были? — спросила Рита.

— Десантником, — сказал я. — Служил в воздушно-десантных войсках.

— Точно.

Баранова хитро сощурилась — её мизинец снова убрал с виска непослушный локон. Рита звякнула цепочкой, распахнула дверь в профессорскую квартиру. Посторонилась.

— Входите, Сергей, — сказала она. — Папа скоро вернётся.

Я шагнул в прихожую. Обратил внимание на то, что от Риты Барановой не пахло духами. Почувствовал, что в квартире витал едва уловимый аромат корицы.

— Папа сегодня принимал экзамен у первокурсников. Похоже, задержался на кафедре… с коллегами.

Я отметил, что Рита не прятала глаза, как это было в той, в прошлой жизни. Она смотрела на меня открыто, с любопытством — без смущения и ложного стыда во взгляде. Она казалась юной, счастливой и весёлой. А её голос звучал громко и задорно, без печальных ноток. Да и выглядела она заметно моложе, чем я её запомнил. «Сколько ей было в семьдесят девятом? — прикинул я. — На пять лет больше, чем сейчас. Тридцать? Тридцать один? Но смотрелась она тогда на все сорок». Решил, что если бы ни её мало изменившиеся голос и глаза, я бы Риту теперь и не узнал. Не было сейчас на лице у Риты и тех безобразных розово-белых шрамов на скулах и на щеках, которые я видел в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

В год, когда казнили моего младшего брата, Баранова примерно раз в неделю приходила к нам домой — проведывала мою маму. После смерти Кирилла у мамы случился инсульт, парализовало левую ногу. Почти полгода она провела дома, не работала. Рита (тогда я не знал её фамилию) — единственная из бывших коллег по работе, кто проведывал маму во время той болезни. Самостоятельно ходить мама начала только после московской Олимпиады. На прежнюю работу она не вернулась, но с Ритой она поддерживала приятельские отношения до самой смерти. В восьмидесятых годах Баранова вышла замуж — я запомнил её под фамилией мужа. А ещё я не забыл мамин рассказ о том, где и когда Рита «получила» те безобразные шрамы.