На этой неделе меня запоздало посетила мысль о том, что если в группе экономистов-первокурсников на этот раз окажется Лена Котова, то туда не попадёт один из тех, кто был моим одногруппником в прошлой жизни. И этим кто-то могли оказаться и Артур Прохоров (что маловероятно с учётом связей его отца), и мой младший брат, и даже я. В группу наберут двадцать пять человек. Конкурс в этом году, как я помнил, будет больше трёх человек на место. Елена Котова, по словам Тороповой, окончила школу без троек. Наташа заявила Кириллу, что её подруга «щелкала, как семечки» задачи по физике и по математике. А это значило: один из тех, кто поступил на экономический факультет в прошлой реальности, в этой реальности пролетит мимо МехМашИна.

Первого августа я побывал на первой примерке у портного.

Заказал себе строгий костюм, с классическими брюками и с однобортным блейзером. От всех этих модных сейчас клёшей меня мутило не меньше, чем от голых щиколоток из будущего. Порадовался, что к первому сентября уж точно обзаведусь привычной по прошлой жизни спецодеждой взрослого серьёзного человека.

В прошлой жизни я всерьёз обдумывал вариант с походом на первый вступительный экзамен в парадной форме ВДВ — не в последнюю очередь из-за того, что экзамен назначили на второе августа. Но тогда я отказался от этой идеи. А сейчас я её даже не рассматривал. Вечером перед экзаменом я листал учебник математики и краем глаза наблюдал за тем, как Кирилл выбирал, какая из двух его новых рубашек лучше смотрелась с болгарскими брюками. Отметил, что брюки нам всучили в «Универмаге» модные: слегка расклешённые, что радовало моего брата. Но с полуботинками они смотрелись неплохо. Да и стоили почти четверть маминой зарплаты.

Происхождение денег на обновки я объяснил родителям щедростью директора швейной фабрики. Честно сообщил, что взял всю сумму на обновки у Ильи Владимировича. Папа поинтересовался, как и когда я рассчитаюсь Прохоровым. Но я уклончиво ответил, что разберусь; и отказался от папиных двадцати пяти рублей, которые он мне протянул тайком от мамы. В среду вечером я наблюдал за своим младшим братом: за тем, как тот с серьёзным видом перешнуровывал «по-современному» полуботинки и расправлял воротник на рубашке. Отметил, что в обновках Кирилл выглядел взрослым мужчиной — не ребёнком.

В прошлый раз я перед первым вступительным экзаменом сильно волновался, хотя и не выказывал тогда свои эмоции перед младшим братом. В новой жизни я утром второго августа тоже почувствовал волнение. Но волновался не только из-за предстоящего письменного экзамена по математике (из-за него волновался в меньшей степени). Прошлое второе августа тысяча девятьсот семьдесят третьего года я запомнил хорошо (из-за тех самых ярких эмоций). Поэтому уже рано утром представлял, как через полтора часа увижу в институте множество знакомых по прошлой жизни лиц.

После вылета из института я мало общался со своими бывшими сокурсниками (если не считать моей многолетней дружбы с Артурчиком Прохоровым). Но многих я помнил до сих пор. Как и связанные с ними забавные (и совсем не забавные) события. Год с хвостиком студенческой жизни отложился в моей памяти таким же самобытным пластом воспоминаний, как и служба в ВДВ. Вот только завершились те два отрезка моей жизни по-разному. С армейской службой я попрощался без сожаления. А вот из студенческого общежития съезжал с грустью и с затаённой обидой в душе.

Из МехМашИна я вылетел по собственной глупости — так я считал теперь.

И особенно сильно жалел об этом «вылете» в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда арестовали Кирилла.

— Ну что, малой, готов? — спросил я.

Кирилл снова взмахнул расческой, поправил волосы, согласно нынешней моде прикрывавшие уши.

— Готов, — ответил он.

Кир сунул расчёску в задний карман брюк.

— Волнуешься? — спросил я.

Поправил на плече лямку дедовской полевой сумки.

— Немного, — ответил Кирилл.

Он закусил губу.

— Не дрейфь, малой, — сказал я. — Всё будет нормально.

Похлопал брата по плечу.

Ещё вчера я вынашивал мысль о том, что закажу на утро такси. Но уже к обеду отказался от этой идеи («наши люди в булочную на такси не ездят»). Поэтому сегодня мы с братом (как и в прошлый раз) рано утром второго августа пешком зашагали по единственной улице посёлка. Нарядные и взволнованные. Щурили глаза от ярких лучей восходящего солнца. Прошли мимо дома Павловых, перебрались через деревянный мост. Направились к трамвайной остановке.

С Артуром Прохоровым мы встретились около пятачка, где днём продавали пиво из бочки. Я увидел Артурчика ещё через окно трамвая. И уже тогда понял: «что-то пошло не так». Потому что прекрасно помнил, каким «модным парнем» Прохоров явился на первый экзамен в моей прошлой жизни. Тогда он щеголял в новеньких голубых джинсах «Levi Strauss» и в синей джинсовой рубашке. Я и сейчас не забыл, с какой завистью на него посматривали советские абитуриенты (да и мы с Кириллом ему тогда тоже завидовали). Однако на этот раз Артурчик приехал в институт не в спецодежде американских рабочих, а в униформе советских начальников: в чёрных туфлях, в светло-сером костюме, в белой рубашке, с красным полосатым галстуком на шее и с комсомольским значком на левой стороне груди.

Артур поочерёдно пожал наши руки.

— Неплохо выглядишь, — сказал я. — Солидно.

Кир согласился со мной: кивнул.

Прохоров недовольно скривил губы; из чего я сделал вывод: выбор наряда для похода на экзамен сделал не он.

Около главного учебного корпуса Новосоветского механико-машиностроительного института мы встретили несколько говорливых компашек взволнованных абитуриентов. Лица этих парней и девчонок я не узнал — поэтому решил, что встретившиеся нам около МехМашИна юные товарищи сегодня либо сдавали экзамен не для поступления на факультет экономики и организации машиностроительной промышленности, либо по итогам экзаменов окажутся «в пролёте». В вестибюле главного конкурса мы немного задержались: Кир и Артур рассматривали настенную мозаику и расставленные около стен скульптуры советских инженеров. Прошли мимо колонн, миновали лестницу на второй этаж.

Я воспользовался послезнанием: минуя доску с указателями, повёл парней к аудитории, где пройдёт сегодняшний экзамен. В главном здании института я по-прежнему прекрасно ориентировался. Несмотря на то, что бродил по нему десятки лет назад. Смотрел на огромные окна с широкими подоконниками, заменявшими студентам во время перемен скамейки. Прислушивался к скрипу паркетного пола под ногами. Рассматривал массивные двери кабинетов и небрежно окрашенные в казённый зелёный цвет стены. Шум голосов известил, что мы двигались в правильном направлении. По пути нам всё чаще попадались замершие около стен и около окон абитуриенты, которые листали учебники и тетради (пытались «надышаться перед смертью»).

Встретил я и знакомых: своих бывших (будущих?) соседей по общежитию. Парни меня (естественно) не узнали, хотя и проводили нас любопытными взглядами. Около входа в аудиторию собралась большая толпа: человек семьдесят. На подоконниках я не увидел ни одного свободного места. Не протиснуться было и к стенам: там (на корточках) восседали нарядные абитуриенты. Здесь я обнаружил едва ли ни всех своих сокурсников (из прошлой жизни). В пяти шагах от двери аудитории стояли Наташа Торопова и Лена Котова (Артур и Кирилл сразу же устремились к ним). Справа от Котовой я увидел Женю Рукавичкину. Она беседовала с вечно улыбчивым Николаем Барсовым (я раньше не знал, что Барсик окучивал свою будущую жертву ещё до поездки в колхоз).

Я вспомнил почти все имена тех парней и девчонок, кто учился вместе со мной в группе «Организация и нормирование труда» (прочие экономисты называли нас «трудовиками»). А вот имена «лётчиков» и «машинистов» («Экономика и организация машиностроительной промышленности» и «Экономика и организация авиационной промышленности») отыскал в памяти далеко не все. Хотя некоторых будущих студентов из этих групп я вспомнил по фамилиям и по прозвищам. Вместе с Киром и Прохоровым я отметился у восседавшей в коридоре за столом женщины. Но к Котовой и к Тороповой не пошёл — под прицелом Лениных глаз прошёл к восседавшим на подоконнике девчонкам (мне понравились их румяные колени) и завязал с ними разговор.