Эльф помолчал немного, глядя в никуда, потом провел рукой по лицу, посмотрел на Дега.

– А ты не хочешь вернуться домой?

– Я не знаю, Кинфер. Мне нравится кочевать, я привык и теперь не могу на одном месте – тошно мне, тесно, метаться начинаю. А с другого бока – понимаю, что рано или поздно приеду домой насовсем. Когда родители уже не смогут сами, когда им станет тяжело, не по силам. Вернусь. И Вжину приведу.

– А жену?

Дег помотал головой.

– Она в другом конце поселка зимует, на постоялом дворе. Отец с матерью ее и не видели никогда, ну разве что случаем на улице сталкивались, знать не зная, кто такая. Ты не думай, не они нос воротят, это она к ним не хочет. Говорит, не дело кочевникам дом иметь, не одобряет. Вот всю зиму мы с Айфой не встречаемся, и веришь – ну прям еще четыре раза по столько не увидел бы ее – не заскучал бы. И как так? Жена все-таки, десять лет рядом. Ладим же все-таки. А не вижу ее – да и только рад. А вот Вжина в зиму бегает туда-сюда, от дома моего до двора, где Айфа живет. Любит она мать. Да и мать ее любит, кто б чего ни говорил.

– И куда ты Айфу денешь, когда надумаешь домой возвращаться?

Дег пожевал губу.

– Не придумал еще. Быть может, в огороде поселю, будет воплями ворон гонять от подсолнухов.

Кинфер ухмыльнулся и в который раз за этот день принялся поить Вжину водой, по ложке вливая сквозь зубы. Кажется, жар у девочки еще усилился, дыхание теперь было слышно отчетливей: неглубокое, хриплое, короткое.

Дег так и держал ладонь дочери в своей.

– Ты не думал, вернуться к родителям с Вжиной и Салиэль? – спросил вдруг Кинфер.

По большей части – просто чтобы что-нибудь сказать.

– Конечно, думал, – Дег махнул свободной рукой. – Только ведь Айфа все равно останется матерью Вжины и этого не изменить. Я могу взять в свой дом другую женщину, но я не могу сделать ее матерью ребенка, который у меня уже есть. А, да что там. На деле все куда проще: они бы не поладили, так что и говорить тут не о чем.

– Кто, Салиэль и твои родители?

– Салиэль и Вжина. Думаешь, можно просто сказать восьмилетнему ребенку, что папа никогда не любил маму, поэтому теперь будет жить с вот этой тетей? А Салиэль – ну, она просто не любит детей. Даже своих заводить никогда не хотела, оттого и с мужем не ужилась. Где там с чужим дитем поладить, а? Не вышло бы ничего, целитель, ни-че-го, – Дег помолчал и горько добавил: – Не понимаю, зачем Салиэль вообще понадобилось замуж. Всю жизнь она бредила мазями, травами и прочей этой скляночной премудростью. И еще единением с природой.

– Да уж, в Даэли без единения никак, – едко отметил Кинфер. – Сплошное единение наступает на тебя со всех сторон и того гляди соединит с природой по самые потроха.

– Ты много еще не видел, маг. Я сколько кочую, столько уверяюсь, что есть у дриад своя мудрость. Знаешь, сколько призорцев осталось нынче в Идорисе?

– Знаю. Мало.

– Верно. Много меньше, чем было при наших дедах. Люди перестают нуждаться в призорцах. Забывается суть обычаев, на смену вере и знаниям приходят сомнения. А призорцы существуют до тех пор, пока в них верят. Вот и скажи: на что начинает походить нынешний мир? В городах нет ни хатников, ни банников, реки текут бесхозные, лешаки побросали леса подле трактов. Ютятся призорцы по диким местам, по здоровым лесам, по деревням далеким, подальше от езженых дорог и городов.

– Видал я таких ютящихся, – отмахнулся Кинфер. – Целую деревню скрутили в рог: подавай им почет, уважение, ритуальные поклоны и человеческие жертвы. Дикость!

– Не дикость, а единение, – уперся Дег. – Исконные правила уживания людей и призорцев. Традиции уважать надобно, и если призорцы озлились – значит было за что. Конечно, они ждут к себе почета. А как иначе? Мы ж ведь только изгаживаем все вокруг, а они – чистят, правят, порядок блюдут. Ты представь, маг, куда Идорис прикатится лет через полсотни! Когда остатки призорцев уйдут в Даэли, а кто не успеет – того попросту не станет, – так что с нами-то будет? Реки без водников обезрыбеют и загниют, в лесах станут кишеть клещи да зайцы, в городах зацарюют обнаглевшие крысы… Я десять лет кочую, и то уже вижу, как меняется мир!

Кинфер только рукой махнул.

– Так что еще и поэтому Салиэль всегда тянуло сюда, в Даэли. Тут бегает и растет много всякого, что приспособить для зелий, а призорцы не переведутся никогда. Ну и вот скажи: кто ей мешал те десять лет назад перебраться сюда вместе со мною, а? Даже в голову ей не приходило, видишь ли. А теперь вот приходит, да только все уже не просто…

Кинфер неспешно, чуть тщательней необходимого отжал тряпку и принялся обтирать Вжину.

– Выходит, Салиэль с тобой ничего не светит, так? Потому как, даже если ты решишься переступить через Айфу, дочь не оставишь. Но ты не можешь уйти от Айфы, не оставив Вжину, потому что Салиэль не нужны чужие дети. Так получается?

Дег поморщился.

– Ну пнул же прям точненько в самую рану сапогом. И что ты за спаситель такой, Кинфер?.. Придумается что-нибудь. Вжина подрастет – там видно будет.

– Ну да. – Кинфер шлепнул тряпку обратно в ковш. – И когда ты посчитаешь дочку достаточно взрослой, лет через десять? Салиэль уже согласилась дождаться того светлого вздоха или вы ничего такого не обсуждали?

– По правде-то, – признал Дег, – когда нам выпадает возможность увидеться, мы мало чего успеваем обсудить.

– А стоило бы, – протянул эльф. – Ох как стоило бы.

– Хм?

Ильдомейн, ввалившийся в шатер с грацией цепного волкодава, избавил Кинфера от необходимости что-либо объяснять.

– Эй, маг, – Ильдомейн поманил эльфа, – пойдем-ка со мной. Ты, Дег, присмотри за дитем сам пока. Недолгенько.

На улице в глаза Кинферу брызнул желтый солнечный свет, вкатился в легкие вкусный лесной воздух. Эльф на несколько вздохов замер, отчаянно щуря глаза. Бдыщев хвост, как же, оказывается, тяжко под кожаным пологом шатра и как хорошо снаружи, на теплой, почти летней еще поляне!

Надо вытащить Вжину на воздух. Срочно.

– Эй, а ну стой! – Коренастый Ильдомейн повис на плечах Кинфера, чуть не повалив того наземь. – Я тебя глаза пожмурить вызвал, что ли? А ну пошли со мной сей вздох!

– Девочку нужно вынести на воздух.

– Успеется, – отрезал Ильдомейн и чуть ли не вприпрыжку потащил эльфа через лагерь.

Какие-то люди, попадавшиеся навстречу, зигзаги между шатрами, пара лошадей, щипающих травку, коряги, пенек… Салиэль.

Ильдомейн остановился перед эльфийкой, и Кинфер остановился тоже.

На ней было другое платье, льняное, с плетеным нитяным пояском. Волосы, с утра завязанные в косу, эльфийка закрутила в пучок над самой шеей и стянула широкой лентой.

Глядя на ее опрятный наряд, эльф подумал, что сам он должен выглядеть пугающе. Все в той же походной одежде, наверняка смявшейся и чем-нибудь заляпанной. С красными опухшими глазами. Смертельно бледный после напряженного колдовства. Дивное зрелище.

– Что, решила бросить гнетущий покой и присоединиться к кочевникам? – недружелюбно поинтересовался Кинфер. – А меня на кой хвост приволокли сюда? Маговское благословение надобно? Или заколдовать ее в коняшку, чтоб Айфа ничего не заметила?

– А ты умеешь? – заинтересовался Ильдомейн.

Кинфер поглядел на мужчину с доброй жалостью, и тот смущенно потупился.

– Поговорить с тобой хочу, – голос эльфийки звучал глухо и тоже не шибко приветливо.

– Говори.

Салиэль посмотрела на Ильдомейна. Тот пару вздохов тоже пялился на эльфийку, потом смущенно хекнул и повернул обратно к лагерю.

– Ты зря мне не веришь, – заговорила она негромко. – Даэли не похожа на другие края Идориса. Здесь встречается такое, что в страшном сне бы не привидится тому, кто вырос в Меравии или… откуда ты родом?

– Неважно, – эльф со скучающим видом рассматривал подлесок. – Не только в Даэли встречается всякое. В Недре вон драконы в горах дрыхнут. И я знаю, что на свете есть много такого, что мне не встречалось и, дай Божиня, не встретится. Но вот вурдалаки… вурдалаков не существует, Салиэль. Нигде. Кровь пьют лишь комары, бабочки-совки да нетопыри-резуны вроде того, что у тебя в лавке. Но они не ядовиты.