Илидор изогнул бровь, но Йеруш не увидел этого в сумерках и продолжал трещать:
— Или никакой он не учёный, а разводил спрутов на продажу, к примеру! Они же вкусные, да, ты ел спрутов? Нет? Правда? Ну, может, ты хотя бы слыхал, что спруты вкусные, если их не переварить и подавать с уксусом…
Илидор отошёл подальше от пещеры и от Найло, стоял и рассматривал выставленное на постаменте чучело. Оно выглядело каким угодно, но не вкусным. Впрочем, под всеми слоями смолы и таксидермистских составов от него едва заметно пахло рыбой, так что всё могло быть.
— Ну и что нам с этим делать?
Йеруш, сопя, прижал покрепче к затылку тряпицу.
— Вот знаешь, честно говоря, мне уже совершенно наплевать, что именно местный народец будет со всем этим делать. Я предлагаю просто настучать Якари по башке и забрать моё письмо.
— Стучи, — легко согласился дракон.
Пока Йеруш искал подходящие к случаю слова, Илидор шкодно хмыкнул, вскарабкался на постамент и стащил с него чучелизированного спрута.
— Ну что, пойдём?
* * *
В праздничном коле перепились уже все, включая маленького фокусника, который хохотал, смешно таращил узкие глаза и обещал всех научить своему любимому трюку с платком и арбалетом.
Два амбала, горбоносый и черноусый, тоже очень навеселе, рыскали туда-сюда, натыкаясь на столы, гостей и лавки, в тревоге всматривались в лица и, судя по всему, плохо понимали, кого именно потеряли в толпе.
Когда в коле появился Илидор, волочащий за щупальце чучело спрута, разговоры и хохот быстро стихли. Никто даже не заметил Йеруша, прижимающего к затылку тряпку, пока он не заговорил:
— Мы тут гуляли и случайно узнали, что в поместье какой-то дегенерат порезвился летом не в меру. Устроил котлован с морской водой. Наверняка магов натащил в обход всех разрешений и правил, поскольку грунтовые воды и река ему точно не принадлежат. Хорошая новость в том, что магия постепенно истощится и морская вода перестанет поступать в реку. Плохая новость в том, что он там натворил ещё каких-то дел и перепугался так, что бросил всё и забрал из поместья всех.
Поморщившись, Найло нашёл взглядом четверых очень побледневших людей и добавил язвительно:
— Подробности может знать кто-то из ваших соседей, и я очень советую списаться по этому поводу с владетелем земель. А мы так, мимо проходили.
Силы закончились разом, как это обычно бывает после мощных переживаний и большого умственного напряжения. Йеруш стёк за ближайший стол и стал с отсутствующим видом цедить слабенький фруктовый эль. Поселяне, галдя, клубились вокруг чучела спрута, бравая четвёрка отступала за пределы праздничного кола, Илидор сидел на ближайшем столе, болтал ногами, уминал пирог с рыбой.
К Йерушу подошла черноволосая девица, которая хитро ему улыбалась возле стола ворожеи. Она и теперь улыбалась, только не хитро, а сочувственно, и вела за собой хромого расхристанного мужичка. Мужичок предложил осмотреть рану на голове Йеруша и зашить её, если имеется нужда.
Пастух, понял Найло и после короткого раздумья убрал от головы пропитанную кровью тряпицу. Сразу заболело и захолодило. Пастух просил черноволосую девушку подсветить так и тут, осторожно трогал съехавший с черепа лоскуток кожи и наконец заключил, что шить его не обязательно, требуется лишь срезать волосы и хорошенько заклеить рану смолистым воском. Такового воска у него в достатке, вот: на вишнёвой смоле, на сливовой…
Йеруш дал пастуху две монетки, и у того немедленно нашлась наицелебнейшая мазь на свежайшей облепиховой смоле и с перетертой травой чистотелки. Пастух вился вокруг взволнованно, но без суеты, рану обработал уверенно, велел ближайшие пять дней ей не тревожить и не спать на спине. А девушка прыснула и сказала, что затылок Йеруша теперь выглядит, словно лишайный, «А уши торчат даж мило». Йеруш на это вяло пожал плечами, и девушка ушла вместе с пастухом.
Найло поймал взгляд Илидора. Тот быстренько дожевал очередной рыбный пирог, кивнул и уверенным движением выдернул Якари из толпы поселян, всё шумевших вокруг спрута.
Втроём они быстро шагали в спальному дому и отошли за пределы слышимости кола молча. А потом Илидор остановился и обернулся таким текучим, кошачье-змейским движением, что Якари почудился звук трещотки на змеином хвосте. Хотя он никогда и не видал змей с трещотками на хвостах, а лишь слыхал о них от путников из сам-южных краёв. Якари застыл и ослабел коленями, увидев, как глаза Илидора наливаются недобрым оранжевым светом, точно разгораются в очаге едва теплившие угли.
— Ты, конечно, знал.
Якари сделал полшага назад, но в спину ему тут же упёрлись пальцы Йеруша — пускай Найло и не был сколько-нибудь угрожающей боевой единицей, да такого эльфа Якари мог бы просто пополам переломать, словно сухую ветку, — но когда тебе в спину втыкаются твёрдые, злобные, цепкие пальцы, словно готовые сей миг вырвать твой хребет, поневоле передумаешь совершать резкие движения.
— Ты знал, что ваша лихота лезет из панс-ской усадьбы, — прошипел Илидор.
Голос его тоже сделался змейским, и вечер вдруг перестал быть прохладным, а лоб Якари покрылся испариной. Мелькнула глупая и стыдная мыслишка, что сейчас эти двое чужаков разорвут его пополам, сожрут и остатки закопают, и никто в Большом Душеве не узнает, куда подевался добрый владелец спального дома Якари, никогда никому зла не чини…
Отступать было некуда, в спину втыкались пальцы Йеруша, едва не пробивая насквозь кафтан, рубашку и кожу.
— Ты знал, кто из жителей бывал в этой усадьбе, — Илидор почти навис над скукожившимся Якари, и крылья плаща вдруг захлопали сами собою, чисто колдовские, и лицо Илидора заострилось, сделавшись будто не совсем человечьим, а… — Да вы все знали! Но вам духа не хватало пойти в усадьбу самим — вы что, всем поселком одной псины боялись? Или боялись прижучить этих увальней, хотели чужими руками угли загрести?
— Так ну ж его! — Возопил Якари. — Тут же кажный у кажного на ладони! Всю жизнь плетнями трёмся! Думаешь, можно взять да такой разговор повести с соседями? За такое красного петуха в хату пустят, або ж здороваться бросят, жизни ж не станет, ну! Или земельным владетелям писать? Так они сами с паном усадебным дружкуюся! И чего? От одних и других достанется разом да поочерёдно!
Крылья Илидора чуть опустились, пальцы Йеруша перестали давить в хребет Якари, и мужчина встряхнулся виновато, как пристыжённый пёс. Добавил жалобно:
— Вы люди пришлые. С вас какой спрос? Шли мимо, увидели непотребство да написали кому след! И дальше двинулись по своим делам, и кто вас в чём завиноватит, кто вам чего сделает?
— Кто нам чего сделает? — вскричал Найло, вскинул руку к свежезаклеенной ране на затылке.
Рана пульсировала тянущей болью, холодный воздух пробирался под кожу, сквозь выстриженный клок волос, выстуживал череп до самых мозговых складок.
— Я уже всем сказал, — бормотал примирительно Якари, — уже сказал: ну чего ж, так вот вышло: делишки панские вскрыли пришлые люди, ну не удержалось шило в мешке, чего ж ты делать будешь, коли явились до нас такие любопырные путники, да ещё по воде учёные? Ровно ничего не можна было поделать: всё сами разведали, до всего докопались, все ж это видели! Все видели, как вы ходили по селу бестолково, а вовсе не сразу к усадьбе пошли. А я сказал соседям, дескать, вы уж и владетелю земель послание отправили… От вашего имени я его с циркачам дал ишшо засветло, штоб они вручили в городе поштарю. Уж не серчайте, а тока никак было иначе-то. Тока так и можна, штоб пришлые всё грязищу раскопали и разведали, штоб всё было по-правдашнему. А я чего, с меня спроса никакого, я тока поселил вас в спальном доме, бо где ж ещё вам было жить?
Йеруш взглядом попросил Илидора вколотить Якари в землю по пояс. Какого, спрашивается, жварного шпыня позволяет себе этот захухрый владелец ёрпыльного спального дома в бзырном поселке? Найло даже не понимал, что разозлило его сильнее — та ловкость, с которой его использовали, или что его, гениального Йеруша Найло, привыкшего смотреть на селян вроде Якари очень сильно сверху, этот самый Якари мгновенно и безошибочно раскусил, лишь только увидев на пороге спального дома. Ведь Якари сразу понял: Йеруш не станет болтать лишнего, не расскажет местным, что шатается по посёлку не от скуки, что владелец спального дома скотски не отдаёт ему важное послание…