— Так, — отмер Найло. — Это не шутка, значит? А если я не собираюсь тут ничего углядывать, если я просто развернусь и уйду?

— Скатертью по гузну, — сердечно напутствовал Якари. — Подожду другого учёного умника, который приедет за письмом.

Илидор хрустнул пальцами и подался вперёд, но Якари и бровью не повёл, вообще едва ли обратил на него внимание.

— Я на тебя Университету нажалуюсь, — запальчиво заявил Йеруш.

— Жалуйся. Мне твой эльфячий университет не указ и власти у него тут нет, да он и не услышит тебя здеся. Кто почту от него привозит, как думаешь, — университетский посыльный? Как бы не так. Обычный человечий поштарь возит, через пятые руки.

Дракон хрустнул пальцами другой руки. Йеруш оскалился.

— Да что такое-то! Ну скажите про эту лихоту местным властям и не морочьте мне…

— Сказывали, — перебил Якари. — Те и слушать не стали. Если б лихота нам головы отжирала, вот тогда б владетели почесались, но она лишь по мелкости шалит. То садок рыбный отвяжет, то бельё в реку утащит. Или вот бабу по ляжке шлёпнет — какой с того вред?

— И правда, — почти промурлыкал дракон. — Какой с того вред?

— Зима идёт, — глухо ответил Якари. — Волчье время, смутное, колдовское. Ни к чему нам на пороге зимы незнамая лихота — кто ж ведает, а вдруг она на зиму не приляжет? Или приляжет прям тут?

Илидор и Йеруш, быстро переглянувшись, убедились: никто из них не имеет представления, о чём говорит Якари. А тот добавил:

— Да ещё и время свадеб на носу. Сына мельника женим уже завтра, а через три дня выдаём замуж дочку Талимы-вдовицы, а затем…

— И что, на свадьбе из-под стола вылезет речная лихота и заухает?

— Заухать она, мож, и не заухает, а от если к молодым прицепится, так всему селу житья не станет, и не видать нам боле ни урожая, ни приплода, и мало будет таких, кто доживёт до будущей осени. Не отдам письмо, говорю я, пока не скумекаете, что за лихота у нас завелась и как её прогнать её! Повертитесь тута, посмотрите, как чего. Завтра на свадьбе погуляете опять же, будете сыты-пьяны, оно вам плохо, что ли? А заодным делом, может, чего и узнаете. Тока говорить об этом никому не надо, ага. Боюсь я, лихота уже кой-кому из наших яйцев-то в ухи пооткладывала…

По улице шли девицы, пели что-то негромко и развешивали на заборах яркие тряпочные венки с длинными лентами — украшали Большое Душево к завтрашнему свадебному гулянью. Илидору чудилось нечто зловеще-неправильное в неживых цветочных венках, в тягучих песнопениях.

Они с Йерушем шли к реке, и девки, не прерывая своего занятия, не прерывая пения, поворачивали головы им вслед. «Как будто магичат нам издохнуть в страшных корчах», — неожиданно Найло оформил в слова мутненькое ощущение Илидора.

Хотя оба знали, что невозможно намагичить ничего подобного.

Взвилась мелкими брызгами стайка воробьёв, расселась на невысокой уводной вербе. Медленно прошествовала им вслед грязно-белая кошка: хвост трубой, ноги клешнями. Воробьи переливчато ругались и качались на ветвях. На приречных мостках бабы полоскали бельё, тревожно зыркая по сторонам.

Из-под воды слева поднялся вдруг пузырь воздуха, распластался по поверхности воды и вместе с течением медленно поплыл к мосткам, покачиваясь. Через прозрачную воду видно было, как илисто-песчаное дно медленно взошло бугорком размером с кошку и тут же осыпалось, исторгло новый пузырь. Йеруш покосился, не замедляя шага.

Якари их предупредил: «В песке зарыта рыба-глот, что со времён наших дедов там живёт. Она безобидная. Если тока близко не подходить и песок не каламутить».

— А если подходить и каламутить? — спросил его тогда Найло и получил исчерпывающий ответ:

— Тогда обидная.

Осень гнала с севера и запада стылые ветра. Йеруш был бледен, заброшен и зяб. Он старался лишний раз не смотреть на Илидора: от вида дракона делалось ещё холоднее, поскольку у того не было тёплой одежды. Илидор пока и не особенно в ней нуждался, ведь драконы созданы выживать в подземьях Такарона, а там бывает уж куда как холоднее, чем в южных людских землях в конце сезона горького мёда. Хотя и было непривычно-неуютно среди осенней зябкости, дракон бы не отказался от стёганой куртки и тёплых штанов, которые полагались донкернасским драконам в осенние и зимние сезоны.

Песок. Камыши. Мёрзлые осенние водоросли. Чуть наклоняя голову, Илидор выслушивал что-то под землёй, а Йеруш брёл вдоль берега, ворча себе под нос, ёжась от колкого приречного воздуха. И вдруг подобрался. Сверкнул глазами, вытянул шею из тёплого ворота куртки. Сделал шаг к воде, другой.

— Интер-ресненько!

Ноги Йеруша разъехались, подломились, он рухнул в прибрежный песок, растопырив колени под разными и одинаково неудобными с виду углами. Уставился на что-то в воде, чуть приоткрыв рот, склонил голову к одному плечу, к другому, надул щёки, задёргал носом. Илидор, ушедший вдоль берега дальше, вернулся.

— Что там?

Найло протянул руку со спазматически скрюченными пальцами, посмотрел на неё неодобрительно, потряс ладонью. Указал на цилиндрические, с палец длиной предметы, торчащие из песка. Илидор сначала принял их за камешки, но потом разглядел поднимающиеся к поверхности пузырьки — словно внутри камешков кто-то дышал.

— Это моллюски, Илидор. Называются «ногти русалки», и ты знаешь, что с ними не так?

— Да, у них идиотское название.

Йеруш ещё какое-то время смотрел на раковины, сидел и смотрел, сложив пальцы шалашиком и едва касаясь их губами, а потом вдруг принялся рисовать сердечки на песке.

— Ты сломался? — с надеждой спросил Илидор.

Внутри сердечек Йеруш быстро-быстро чёркал цифры и незнакомые дракону закорючки — косые линии с кружочками в верхней и нижней части.

— Эти моллюски — морские. Наглухо, до невозможности и бесповоротно морские.

Илидор присвистнул. Глаза Йеруша сияли, щёки чуть разрумянились, пальцы зарылись глубоко в холодный песок.

— Какого шпыня морские моллюски делают в речке? Это великолепный вопрос, о, какое счастье, когда в мире есть такие невозможно убийственные вопросы, какое счастье, что ты не способен двинуться с места, пока не найдёшь ответов! Или пока решишь их не находить! Чтоб этот Якари был здоровенький, как хорошо, что он не отдаёт мне письмо, у-у-у, я бы загрыз его за это!

Дракон хлопнул крыльями.

— Я могу придушить этого увальня или треснуть разок по черепушке, или просто мечом ему помахать. Он тут же отдаст твоё письмо и ещё десяток чужих сверху, в качестве аморальной компенсации, и мы пой…

— Нет! — отрезал Найло и с силой ахнул кулаками по песку, сминая начёрканные в сердечках цифры. — Не надо никого душить! Не смей!

— Но так же нечестно, — крылья плаща снова хлопнули. — И тебе наплевать с высокой горки на проблемы этого посёлка. Может…

— Нихрена ты не понимаешь, — прошипел Найло, отбивая каждое слово ударом ладоней по песку. — Да, мне наплевать на этот посёлок, и я сам хочу треснуть Якари, но если здесь завелась водная аномалия? Неужели ты думаешь, что гидролог в здравом уме…

— В каком-каком?

Подбежали двое мальчишек лет десяти, остановились в нескольких шагах, горячо о чём-то споря, потом подошли к Илидору и Йерушу, одобряюще подталкивая друг друга.

— Дяденьки, а дяденьки! Мы давеча в лесу логово видели.

Йеруш обернулся, как укушенный в зад, и мальчишки отпрыгнули.

— Чьё логово?

— Незнамо чьё.

— Но вонючее.

— Оно тама, у излучины, прям над берегом!

— Тока ветками завалено и будто обрыв!

— С воды видать, а с берега не видать!

— И воняет так, словно в ём подохло чего-т нехорошее!

Всё это мальчишки тараторили, пятясь под бешеным взглядом Йеруша, и наконец, развернувшись, убежали к приятелям, увязая в песке и постоянно оглядываясь, словно боялись, что эльф за ними погонится. Перед обиталищем рыбы-глота уже носились другие мальчишки в непоразмерных осенних одежках с плеч старших братьев, чумазые, тощие и громкие, как осы.