Тут Конхард Пивохлёб сгрёб за грудки всех людей и эльфов, до которых дотянулся, случайно стукнул их лбами в порыве чувств и вежливо попросил немедленно и ясно пересказать ему все-превсе подробности, особенно про прежних храмовых друзей. Чуть позднее, бурча и быстро-быстро перебирая ногами, гном выкатился из перекати-дома и стал хватать за грудки встреченных волокуш, пока не добрался до дозорных и не выяснил действительно все-превсе подробности.

А потом со словами «Ну мать вашу ёлку, ни дня без приключений!» Конхард потребовал сообщить ему, насколько близко к храмовой башне можно добраться на перегонных кряжичах и когда пройдёт ближайший сгон в юго-западном направлении.

***

— Кастьон, Базелий, помогите его одеть.

Дрожащий свет ламп режет глаза сквозь сомкнутые веки. Звякают железки, ноги над коленями перестают удерживать давящие кольца, тело чуть сползает вниз по наклонной поверхности. Шуршит ткань.

— Это что, рубашка? Чего у неё дырки на спине?

— Для крыльев.

Холодная ладонь деловито обхватывает плечо дракона, чуть приподнимает его и отпускает обратно. Как хорошо просто лежать.

— Крылья? Эти лохмотья?

— Базелий, пожалуйста, просто помоги его одеть и спустить во двор.

Холодная рука касается локтя.

— И как вот это месиво засунуть в рукава?

— Пуговицы расстегни. Нужно будет натянуть рукава пониже. Не следует пугать наших друзей, которые ждут во дворе.

— Если ты не хотел их пугать, то нахрена бил его по лицу?

— Прикроем волосами. Почти незаметно.

— Ну да, конечно. На шее тоже незаметно?

На ноги натягивают что-то мягкое. Другие руки, тёплые и злобно-твёрдые, поворачивают дракона набок. Чужие пальцы впиваются в глубокие порезы между рёбер.

— А можно я ему яйца выдавлю? — спрашивает новый голос.

— Кастьон!

— Что? Ему-то уже всё равно, а мне радостно будет.

— Кастьон, не пристала подобная кровожадность жрецу, в чьём сердце горит…

Отрывистый, лающий смех. Едкий, как щёлок.

— Ты мне будешь говорить про кровожадность? А кто его истрепал, не ты, что ли?

— По необходимости. Безо всяческой радости.

— Да. Разумеется. То-то весь светишься.

Илидора долго вели по холодным коридорам. Вися на чьих-то плечах, он едва перебирал ногами, не открывая глаз, свесив голову на грудь. Он весь превратился в большой пульсирующий ком мрака и воспоминаний о боли, от которой сорвался и закончился голос, а тело оглохло, отупело и разделилось с сознанием дракона, потому что никак иначе нельзя было сохранить ему рассудок среди боли. И сейчас у Илидора не было сил даже открыть глаза. Все силы остались в холодной комнате с запахом железа, пыли и безысходности.

Но когда Кастьон и Базелий вытащили дракона во двор и ночной старолесский воздух хлынул в его лёгкие — Илидор встрепенулся. Тело очнулось и соединилось с сознанием, дракон заморгал на свет фонарей, увереннее опёрся на ноги. Закинутые на плечи жрецов руки, на которых он до сих пор просто висел, дернулись, напряглись.

Кастьон злобно заворчал. Базелий перехватил поудобнее плечо Илидора и пропыхтел: «Вот же живучая тварюка».

Илидор попытался сжать кулаки, но не смог — рук ниже локтей он не чувствовал. Вяло удивился этому, и тут же вспомнил — щипцы и клещи для ногтей, тесало для сдирания кожи, дробилка для пальцев… Хорошо, что теперь он просто не чувствует кистей. И хорошо, что ноги целы — Юльдра, видимо, знал, что в конце нужно будет вывести Илидора во двор, и постарался сохранить какую-то видимость приличий в глазах жрецов, котулей и людей-старолесцев которые увидят дракона там, во дворе.

На кой нужно тащить его на улицу?

Неважно. Важно, что ноги целы, а значит, он сможет убраться отсюда. Только немножко полежит…

***

Йеруша разбудил предрассветный холод и промокшая от росы трава. Найло позволил себе ещё немного посидеть, поёжиться в одеяле, отчаянно зевая, протирая глаза, дыша влажно-листвяными запахами утреннего леса и тыкая в бок удивительно невозмутимого полосатого жука, который собирал капли росы в большой шар. Потом поднялся, скатал одеяло и пошагал дальше по недоходимой тропе. Сейчас, когда она снова была видна под серо-голубым небом, Йеруш отказывался верить, что тропа недоходимая.

***

Кастьон и Базелий сгрузили дракона наземь шагах в десяти от гигантского плотоядного дерева. Оно зачавкало, задёргало щупальцами. Базелий покачал головой, глядя на Илидора, и отошёл. Кастьон с трудом сдержался и не отвесил дракону пинка — только потому сдержался, что на них смотрели другие жрецы, котули и люди-старолесцы. Фодель смотрела. Лицо её было непроницаемым, словно Кастьон и Базелий притащили во двор не окровавленного полубесчувственного дракона, а корзину подвявших полевых ромашек. Маленький Аадр, сжимая в ручонке зеркало, стоял, уткнувшись лицом в складки мантии Фодель.

Сверху на дракона смотрели умирающие предутренние звёзды.

Снаружи, из-за башенной стены, грянули звуки.

Жрецы не могли видеть, что там происходит, — разве что догадывались и досадовали, что происходит оно слишком быстро, раньше, чем рассчитывали.

Со всех сторон к храмовой башне тянулись старолесцы. Катились шарами шикши, размахивали торчащими из шаров плевательными трубками и дубинами. Среди шикшей мелькали люди в голубых мантиях. Их вела за собой женщина с рыжими короткими волосами, торчащими, словно птичьи перья. Рядом с ней трусили гигантские волки с человеческими глазами. В руках женщины не было пустого свёртка, спелёнутого на манер младенца. Последними поспешали полунники, сжимали в руках дубинки, короткие луки и пращи, кричали в спины катящимся шарам-шикшам: «Мы не договаривались на оборотней! Не по уговору!».

В небе метались-кричали четыре волокуши-дозорных — волокуши не принимали ни одной из сторон и не могли остановить взбурливший хаос. Свет фонарей и факелов только ещё больше ослеплял их, зато котули в темноте видели очень хорошо, и стоило дозорным подлететь к башенной стене на расстояние броска камня — котули со стен тут же бросали в них камни. Этого добра во дворе было в изобилии, ещё вечером на стены притащили несколько корыт с булыжниками.

Высокая башенная стена и крепкие ворота — надёжная защита, прочный мирораздел. Пускай никакая стена и никакие ворота не могут держаться вечно — но Храму Солнца не нужна вечность.

На востоке нарождался новый рассвет. Особенный рассвет.

***

Источник совсем не похож на источник, и покажи его кто-нибудь Йерушу с самого начала — Йеруш бы просто прошёл мимо. Да, в начале этого пути он очень плохо понимал, как всё устроено в Старом Лесу, а теперь… не то чтобы разобрался в старолесском устройстве, но определённо стал смотреть на происходящее куда более пытливо. В большей степени ожидать, что каждый предмет может оказаться не тем, чем выглядит.

Впрочем, теперь-то он почти точно знал, куда шёл. Теперь он знал, что источник живой воды — вовсе не в сердце Перводракона.

Тропа, размеренно петляя, вела его в спуск небольшого кратера — сюда как будто грохнулось нечто увесистое, а потом ещё хорошенько поплясало в углублении, устраиваясь поудобней. В центре кратера лежал драконий череп размером с комнату заезжего дома в людских землях Чекуан. Длинная морда с торчащими кверху и книзу клыками, раскосые глазницы, внушительный гребень. Череп выбелен, вылизан до гладкости прошедшими столетиями, а может быть, ветрами. Йеруш не взялся бы сказать, настоящий этот череп, костяной или вытесанный из камня вроде доломита. Вполне возможно, что это безумие — всего лишь творение местных ушибленных скульпторов. А возможно, предание Старого Леса — не просто история выжившего, а точное отражение событий, которые случились в давно минувшие годы, и драконий череп — самый что ни на есть настоящий.

Кратер окружён лесом, но в нём самом ничего не растёт — только шагах в сорока от черепа корявым частоколом торчат кверху толстые стебли тростника, на который наколоты, словно мушки на булавки, три скелета: один человеческий и два эльфских. По виду очень старые, один вовсе наполовину рассыпавшийся. Подле драконьего черепа сидит, скрестив ноги, светловолосая женщина в длинной холщовой рубашке, подпоясанной чёрным кожаным ремнём. Она что-то переставляет на земле. Рядом с нею лежит короткий лук.