Открытый всем ветрам стол — чистый, словно его кто-то заботливо протирал тряпочкой к приходу Йеруша. Протирал столешницу и ножки, скрещённые знаком Х, который означает аффикс «не». Кто-то протёр также все склянки, горшочки, подставки — блестело на солнце стекло, играл на глазурованных боках посуды дневной свет.

Йеруш стоял шагах в пяти от стола, стараясь не опираться на укушенную ногу, и смотрел на всё это невыразимое изобилие, с трудом веря, что не спит или что ему не напекло основательно голову в этом долгом, долгом, пыльном и молчаливом путешествии.

Ньють за спиной Найло стоял так же недвижимо, как серо-белая фигура у стола. И Йеруш вдруг, как-то совершенно спокойно и очень отстранённо понял: как он не видит, чтобы двигалась от вдохов-выдохов спина серо-белой статуи, как не слышит её дыхания — так же он не слышит дыхания Ньютя.

Ни разу за всё время пути он не слышал от Ньютя не только слов, но и вздохов, хрипов, хмыканья, фырканья, сопения, котуль не храпел, не кашлял, не прочищал горло, не шмыгал носом — не издавал ни единого звука, который издают живые существа.

Йеруш осторожно скосил взгляд, пытаясь понять, насколько далеко стоит котуль. Ничего не понял и стал разглядывать мешки и ящики, наваленные в беспорядке неподалёку, справа у стола. В отличие от него, мешки и ящики были прикрыты истрёпанным навесом — чья-то скверно выделанная, сморщенная кожа, кое-как закреплённая на иссохших деревяшках. Вокруг деревяшек навалены камни. Из-под одного торчит не то лямка рюкзака, не то узкий ремень. Земля вокруг навеса выглядит основательно и многократно перекопанной.

Неожиданно в нос лезет запах нагретой почвы, подгнившего дерева, подгнивших шкур.

Йеруш непроизвольно дёргает верхней губой, обнажая мелкие, округло-острые зубы. Он хочет сделать шаг назад, а потом ещё и ещё, и так шагать до тех пор, пока не выберется обратно на дорогу между серо-жёлтых холмов, а потом – ещё дальше, по тропе, прочь от этого места.

Но Йеруш делает только один шаг назад, потому что за его спиной стоит Ньють и Йеруш не слышит его дыхания.

Над столом начинает виться невесть откуда прилетевшая зелёная муха, и её жужжание кажется оглушительным.

Найло сердито, рывком разворачивает плечи и шагает вперёд, к столу со склянками, к серо-белому изваянию с коричневыми отметинами вдоль хребта, на локтях и верхних рёбрах.

Под ногами Йеруша шуршат мелкие камешки, и замершая у стола фигура вздрагивает.

Найло останавливается как вкопанный. В первый миг ему кажется, что солнце слишком напекло голову, во второй — что движение статуи ему почудилось. В третий миг Йеруш теряет дар речи, потому что стоящее перед столом существо медленно оборачивается — неживое серо-белое тело, волосы-пакля, коричневые отметины на ключицах, нижних рёбрах и скулах.

Оно смотрит на Йеруша жёлтыми глазницами-светляками без всякого намёка на зрачок.

***

— Ого! — восхитился Илидор, поднялся на шаткие со сна ноги и, запахнувшись поплотнее в одеяло, подошёл к сияющему символами древесному стволу.

Это был не кряжич. Очень старая липа – до сих пор дракон не видел таких старых лип в лесу.

Огромная птица следила за драконом блестящими круглыми глазами.

— Интересно!

Он медленно вёл по сияющим знакам самыми кончиками пальцев, и пальцам делалось тепло, словно кто-то дышал на знаки с той стороны, как на стекло.

Птица следила за рукой Илидора, не мигая.

Он медленно, задумчиво оглаживал пальцами линии, словно считывая каждый потаённый смысл каждого знака: вот плетение, означающее не то воду, не то девичью косу, вот солнечный круг с оборванным краем, вот кувшин с растущим из него деревом.

Много знаков, которые ничего не означают, — или же золотому дракону неизвестен их смысл, ведь он чужак в старолесье.

Дракон оборачивается ко взъерошенному птичьему силуэту — тоже взъерошенный ото сна, и какое-то время они молча смотрят друг на друга. Потом Илидор спрашивает:

— Это ты нарисовала знаки? Что они означают? И какой кочерги ты тут делаешь, Нить?

***

Йеруш смотрел в глаза-светляки голема и ощущал, как изнутри головы шарашит в затылок обитой ватой молоточек. Каждый удар отдаётся в висках, а потом утекает в хребет и резонирует почему-то в локтях, делая их мягкими и безвольными, как вата, которой обит молоточек. Другая часть головы деловито формировала варианты действий: рублеными безэмоциональными блоками ставила друг на друга факты, как кубики, и сформировав один блок из фактов, тут же начинала возводить рядом другой. Ещё какая-то часть сознания Йеруша добросовестно отрабатывала самую очевидную реакцию на происходящее: бегала кругами в своём закутке и орала бессвязное.

— Ну и какого ёрпыля ты тут происходишь? — Требовательно спросил Найло и сложил руки на груди. — Ты самая важная штука в этих краях? А кто-нибудь живой тут есть?

Судя по движениям век, голем посмотрел на острые локти Найло — возможно, прикидывал, могут ли они его продырявить. Синепузые птички на осинах вдруг принялись наперебой чирикать.

Йеруш ткнул большим пальцем за своё плечо:

— Этот тупой кот взялся отвести меня к кровавому водопаду. Но это место как-то не похоже на кровавый водопад, это место похоже на нечто совсем другое, тут очевидные проблемы и с водой, и с кровью.

— Ньють не обещал вести коротким путём.

Голос у голема оказался скрипуче-гулким, как если бы крупный обломок скалы тёрся о другой обломок скалы, а эхо разносило каждый звук на переходы вокруг.

— Так. Мне нужно к источнику живой воды, — очень ровным голосом произнёс Йеруш. — Приблизительно немедленно.

— Невозможно.

— Невозможно, значит. — Деловитая морщинка прорезала лоб Йеруша между бровей. — Так-так-так. Когда кто-то говорит «невозможно», он обычно не имеет в виду «нельзя вообще». Он на самом деле говорит: «Эй, это долго, дорого, хлопотно, заморочено, я не хочу с этим возиться. Просто отстань», — вот что на самом деле говорит тот, кто произносит слово «невозможно». Потому спрошу так: какие есть варианты, если я не отстану?

Йеруш приятно улыбнулся, и на ближайшем дереве, поперхнувшись, умолкла синепузая птичка.

Лицо голема взрезал оскал — улыбка, открывшая неровные, стёсанные зубы-щебень.

— Мне очень нужно к кровавому водопаду, — повторил Йеруш. — Кот повёл меня длинным путём, чтобы я договорился с тобой? Ну, давай договариваться.

От усилий, которые Найло прилагал в попытках угадать, какой уговор сможет устроить это странное существо, у него начало позвякивать в ушах. Хотя, конечно, ломать голову не было никакого смысла, ведь для этого нужно понимать прорву вещей, которые не могут существовать в действительности: например, что это за штука стоит перед ним, откуда она взялась, почему разговаривает, чего ей не хватает в жизни для счастья и при чём тут Йеруш Найло.

— Ты должен взять с собой других. Потерянные дети леса помогут тебе, если ты поможешь им.

То, что Йеруш сначала принял за травянисто-соломенную кашу у основания валунов, пришло в движение.

Это месиво из сухой травы, опавших осиновых листьев, кусочков скорлупы, пыли, ошмётков кореньев, обрывков пакли смешалось и тут же разделилось на тонкие, хрусткие, едва ли не полые внутри клубки вроде перекати-поля. В этом состоянии продержались миг или два — рассыпались и сжались, стали месить-перемешивать себя, словно тесто, и отчётливо вонять мокрой шерстью.

Йеруш смотрел на них и не понимал, что именно видит. Даже предположить не мог, хотя очень старался.

Месиво застыло, содрогнулось, словно сглатывая комок шерсти, и выплюнуло… котулю. Старую, сухонькую, с серой и местами свалявшейся шерстью. Котуля поёжилась, прищурилась от солнца и медленно побрела к голему. Дошаркала до стола с пробирками, ткнулась в него бедром и встала, не поднимая глаз. Котуля не дышала и не издавала звуков.

Йеруш снова покосился за спину, но снова не увидел Ньютя, а обернуться и посмотреть отчего-то было неловко — как будто тем самым Йеруш бы показал, что подозревает котуля в чём-то плохом. Хотя какой же тут может быть подвох, право, о чём вы.