Если бы только Йеруш знал, как показать диагносту, что он не безнадёжен, что он понимает свою ответственность перед семьёй, совсем не хочет расстраивать родителей и будет очень стараться, чтобы оправдать ожидания, — он бы показал, он бы всё сделал как надо, старался бы изо всех сил! Но, как Йеруш ни пытался уловить от диагноста какие-то сигналы — ничего не мог понять. Приземистый эльф со скрипучим голосом лишь просил сделать то или это и одинаково спокойно воспринимал любой результат или его отсутствие.

Это длилось несколько дней кряду, многие опыты повторялись на улице, вечером, ночью, после чашки ромашкового отвара, от которого Йеруша едва не стошнило, на голодный желудок, сразу после сна, на свежем воздухе, в подвале, после беготни вокруг дома…

Наконец диагност оставил Йеруша в покое и Йеруш ушёл плавать в пруду с красно-жёлтыми рыбками, чтобы немного восстановить душевное равновесие. Что этот эльф понял из проверок? Что он скажет родителям? Как поступят родители, когда узнают, что их сын никогда не станет достойным своих предков и предназначения, потому что уродился ущербным, неудачным, бесполезным?

Вода в пруду приветливо обнимала тело Йеруша, разбивалась крошечными волнами о плечи, норовила залиться в уши, и ей было совершенно неважно, что Йеруш — безнадёжная бестолочь, которая не умеет радовать родителей или отсчитывать какие-то захухрые ритмы.

***

У самой лесусветлой прогалины, где разбили лагерь котули, золотой дракон встретил Нить, волокушу с серо-зелёными волосами — ту самую, которую другая волокуша недавно называла «грузножопой». Точнее, не то чтобы дракон её встретил — скорее, юная крылатая дева рухнула с кряжича в четырёх шагах от Илидора. Сверху что-то орали дозорные — непонятно, этой волокуше или друг другу. Скорее друг другу: её едва ли было видно под густыми ветвями.

— Неудачная посадка? — учтиво спросил дракон.

Нить, шипя что-то через стиснутые зубы, отряхивалась. Ладони, колени, плечи её были покрыты мелкими ссадинами, травинками и корой, словно она долго-долго ползала между колючих ветвей или по сухой лесной подстилке. Дракон стоял и смотрел на волокушу, смотрел, как двигаются её крылья, балансируя тело, как колышутся зеленовато-серые пуховые пёрышки и степенно отражают свет широкие маховые перья, серые, как у голубя. От волокуши пахло свежевзбитой подушкой и свежеочищенными орехами.

— Зачем чужаку тут быть?

Она наконец прекратила отряхивания, видимо, поняв, что сам собой Илидор не уберётся, сложила крылья за спиной и уставилась на него. Глаза у Нити были круглые и серо-прозрачные, ресницы и брови — цвета стали, и дракон в который раз удивился, как малейшее изменение привычных черт делает старолесцев такими непохожими на людей. Даже если всех отличий волокуши от человека — крылья, цвет волос и форма глаз. Подумаешь! У Илидора вот тоже крылья, волосы и глаза, каких не бывает у людей, но золотого дракона всегда принимают за человека. А волокуши похожи на птиц, и всё тут.

Сейчас, когда Нить стояла прямо перед ним, дракон понял, что она выше своих сородичей — а ведь когда её отчитывала взрослая волокуша, Нить скукоживалась в такой крошечный комочек стыда и раскаяния. Сейчас же этот комочек развернулся в неприветливую крылатую девушку, которая пристальным-стальным взглядом требует у чужака ответа: какой кочерги ты шатаешься по этим землям?

Хотя какой бы кочерги ему не шататься, спрашивается.

— Гуляю, — коротко ответил Илидор.

Юная волокуша Нить смотрит на Илидора серо-стальным взглядом хищной птицы, едва заметно наклоняет голову набок, по-птичьи. Дракон сильно стискивает зубы и старательно держит рот закрытым, хотя на языке вертится пара смешных шуток про рассыпанные зёрнышки и «ко-ко-ко».

— Тогда же погуляем, — говорит вдруг Нить. — Я о тебе знаю. Ты Поющий Небу. Матушка Пьянь так тебя зовёт.

Дракон едва заметно вскидывает брови, сверкает улыбкой и следует за волокушей вдоль прогалины, с которой доносятся взмявы котулей. Дракон и девушка-птица идут под сенью кряжичей, и Илидор почти уверен, что ни котули, ни дозорные в вышине сейчас не видят их с Нитью. И дракон задумывается, какой смысл в дозорных, которые ничего не видят под кронами деревьев.

Нить выводит его к правой части лесусветной прогалины, которая заканчивается не кряжичами, а плотоядными деревьями.

— Там воины наши и наша война остались, — говорит Нить и указывает пальцем на плотоядные деревья, чтобы у дракона не осталось сомнений, где именно «там». — Кто насмерть бьётся — питать корни леса скорее уходит. Которые волокуши и котули насмерть бились, теперь корни леса вместе питают.

В глазах Нити блестят слезинки, она несколько раз глубоко вдыхает, с усилием отводит назад плечи, и в шее у неё звонко хрупает. До сих пор такой громкий суставный треск Илидор слыхал только в исполнении донкернасских библиотечных старичков.

— Каждый путь в земле нашего леса кончается, — снова подаёт голос Нить. — Всех земля примирит и всех перемешает.

— То есть вот там, — как только что Нить, Илидор протягивает руку в направлении мрачной стены плотоядных деревьев, — там закопали волокуш и котулей, которые поубивали друг друга?

Дракон качает головой и смотрит на плотоядные деревья. Те, словно чувствуя его взгляд, начинают сильнее пульсировать отростками. Котули на прогалине занимаются своими делами и не обращают никакого внимания на деревья, под которыми когда-то закопали их родичей, и которые, пожалуй, не прочь схарчить ещё котуля-другого, если тем случится потерять осторожность и забрести под сень плотоядных деревьев.

Но, наверное, дракон просто надумывает и плотоядные деревья неопасны. Ведь из их коры делают прочные верёвочки и плетения – едва ли кто-то будет собирать сброшенную кору дерева, которое отжёвывает по части тела от каждого, кто к нему приблизится. Да и когда хоронили жрецов — деревья не покушались на живых

— Котули сами решили устроиться здесь, или вы им указали место? — спросил дракон.

Нить посмотрела на него непонимающе и не ответила, утвердив Илидора в мысли, что прогалина — обычное место остановки котулей. Она выглядела обжитой, если можно так говорить о пространстве, открытом всем ветрам: широкие ямы кострищ, протоптанные тропинки, проплешины в траве в тех местах, где, видимо, устанавливали походные навесы.

Над лесусветной прогалиной появились дозорные волокуши, и Илидор едва сдержал завистливый стон. Волокуши могут раскинуть крылья и упасть в небо! И никто не говорит им, когда это делать можно и когда этого делать нельзя! Никому в целом свете не нужно, чтобы волокуши находились в человеческом обличье, им не приходится выбирать, чьи желания поставить во главу угла сегодня… ну да, обличье у волокуш одно-единственное — и что это меняет?

А небо сегодня такое полётное, такое приглушённо-чистое, серовато-голубое, в лёгких комочках облаков, безветренное, тихое, бескрайнее!

Илидор крепко-крепко стиснул зубы и крепко-крепко сжал кулаки, заставляя себя спокойно стоять на земле. Крылья его приподнялись, надулись куполом, словно наполненные ветром, и мелко подрагивали. Дрожь передавалась спине над лопатками, щекотала хребет, толкала под рёбра: взлетай же! Взлетай! Дракон крепко сжимал кулаки, крепко упирался в землю широко расставленными ногами, размеренно дышал и следил за волокушами жадным завистливым взглядом.

Ох, да разве можно сравнивать грациозный и лёгкий полёт дракона с неловким подёргиванием этих полулюдей-полуптиц? Дракон величественно парит в небе, вливается телом в дыхание ветра, длинной лентой вьётся между потоками воздуха, и небо принимает дракона в своё дыхание, как исконную частицу собственной сущности — а волокуши висят в небе, как нелепые курицы, каждый взмах крыльев даётся с явным усилием, и кажется, небо пытается стряхнуть с себя этих нелепых пернатых созданий, которые поднялись ввысь не иначе как по недоразумению.

На поляне замерли котули, смотрели на дозорных широко распахнутыми глазами, едва заметно подёргивали хвостами и поводили головами вверх-вниз, вслед за движениями волокуш в воздухе.