— Знаешь, чего, — повторил Конхард, убедившись, что взгляд дракона снова стал осмысленным, — когда ты ушёл из Гимбла, Нелла мне сказала: «Так и думала, что он не останется. Так и думала, что он больше привык искать, чем находить». Я вот только теперь понял, о чём она говорила, моя Нелла.
***
Йеруш сидел в полутьме своего шатра прямо на полу, скрестив ноги, и о чём-то размышлял. Одну руку он держал на колене, во второй вертел стеклянную пробирку, и она, как живая, мелькала в его длинных пальцах. Смотрел Найло на свой рюкзак — тот лежал поодаль открытым, внутри виднелись сложенные вещи, складной нож и уголок красного замшевого конверта. Илидору показалось, Йеруш смотрел именно на конверт и был погружён в свои мысли настолько глубоко, что даже не понял, когда в его обиталище вошли незваные гости.
А когда понял — никак на них не отреагировал, только перевёл ничего не выражающий взгляд на дракона и гнома. Илидор ожидал от Йеруша ядовитых слов, ругани — или же того, что Найло молча укажет ему на дверь, то есть на выход, но Йеруш просто сидел, вертя в пальцах стеклянную пробирку, и молча пялился на дракона ничего не выражающими сине-зелёными глазищами. Только губы едва заметно шевелились, и непонятно было, то ли Найло шёпотом произносит какие-то слова, то ли его рот дёргается сам по себе. И ещё его брови, аккуратные, словно терпеливо кем-то прорисованные на чистом лбу, слегка подрагивали.
— Илидор, гм, — Конхард дёргал дракона за крыло и делал страшные глаза. — Илидор, можно тебе сказать словечко?
Они вышли из шатра, на что Найло, кажется, не обратил ни малейшего внимания. Илидор вообще не был до конца уверен, что Йеруш их заметил.
Конхард упёр руки в бока и сердито зашептал:
— Слушай, я просил отвести меня к тому эльфу, что в Гимбле был, а ты чего?
— А чего? — не понял дракон. — Вон же он, сидит в шатре.
— Это не тот эльф, — топнул ногой гном, и неподалёку от него что-то пискнуло, быстро-быстро ввинтилось в траву и ушуршало вдаль. — Тот эльф был бешеный, орал и дёргался! Я ж помню! И умники-векописцы меня научили, как говорить с теми, кто орёт и дёргается. А ты меня к другому эльфу привёл! А мне тот нужен! Бешеный учёный!
Илидор потащил Конхарда обратно в шатёр Йеруша.
— Поверь, дружище, иногда я тоже думаю, что его подменили добрым братом-близнецом. Но нет, к сожалению, на свете есть только вот этот Йеруш-на-всю-башку-Найло.
— Тот, что был в Гимбле, и впрямь на всю башку, — бухтел Конхард, упираясь пятками и не давая затащить себя в шатёр. — А этот — не тот, я тебе точно говорю. Точно говорю тебе, не может такого бывать, чтоб один человек, ну или эльф, был как разные! А если такое случается — тогда этому человеку, ну или эльфу, ему, значит, лекарь нужен, а не доверие векописцев, вот как я тебе скажу!
Йеруш Найло сидел на полу, уставившись на щёлку света, который падал через недозадёрнутый полог. Ему ужасно хотелось что-нибудь швырнуть в эту щель света — к примеру, жаровню, чтобы дурацкий дракон и дурацкий гном перестали думать, будто могут молоть своими идиотскими языками всю ту чушь, которая приходит в их идиотские головы.
Он прекрасно слышал, о чём говорили гном и дракон. Неужели они и впрямь думали, будто переговариваются вполголоса?
И какого хрена все вокруг считают, что у Йеруша Найло не в порядке с головой! Да всем бы такой порядок с головой, как у Йеруша Найло!
Его голова достаточно в порядке, чтобы понимать, когда перед ним оказывается очередной осуждатор. Очередной эльф, ну или человек, или гном, или даже дракон, который сейчас примется так искренне и негодующе не понимать, почему это Йеруш Найло — не такой, каким его ожидали видеть, и не старается сделаться «таким». Почему Йеруш Найло не желает немедленно стать оправдывающим ожидания, удобным, одобряемым, накормленным пирожками, почуханным по холке, хороший Йеруш, хороший, служить, служить!
Будь таким, каким нужен нам, Йеруш. А таким, какой не нужен, — не будь. Или нам придётся озаботиться вопросом, всё ли с тобой в порядке, всё ли в порядке с тобой в самом что ни на есть прямом смысле слова!..
…Во всех крупных городах Сейдинеля при смене сезонов проводились торжественные мероприятия с игрой инструменталистов, весёлыми певческими состязаниями и танцами. Йеруш, уже вышедший из раннего детского возраста, должен был появляться на этих мероприятиях вместе с родителями.
Это были совершенно особенные вечера, пахнущие пудрой, духами, охапками сезонных цветов и трав. Мать облачалась в какое-нибудь длинное струистое платье несказанной красоты и делала высокую причёску, которая открывала её лицо и привлекала внимание к огромным синим глазам, из-за чего мать казалась хрупкой и очень молодой. На запястьях её звенели браслеты, а в ушах покачивались прозрачно-голубые серьги в форме капель. Перед выходом мать заботливо поправляла отложной воротник рубашки Йеруша, без всякой нужды приглаживала его мягкие волосы, на секунду брала лицо сына в свои ладони и одобрительно говорила: «Красавчик!»
А потом они втроём ехали в центр города в повозке, которую тащили крепкие слуги-эльфы в ярких нарядах, специально нанятые и наряжённые организаторами праздника: на узких центральных улицах города запрещалось появляться конным экипажам.
Йеруш обожал подготовительные волнения, яркие рубашки с отложным воротником, ласковое прикосновение материных рук к волосам и щекам. И то, как расслабленно улыбался отец, когда они ехали на праздник по сумеречным улицам, освещённым стеклянными фонарями. Йеруш любовался роскошным убранством залов, всякий раз не похожим на прошлосезонное, и красивыми эльфами, которые степенно разгуливали по площадкам, пили тёплую воду с мятой, угощались фруктами в меду и солёными крендельками, перекидывались приветствиями и добродушными замечаниями, а потом медленно растекались по залу, по своим мягким креслам с бархатистыми обивками и закруглёнными подлокотниками. Йеруш замирал от счастья, когда родители с гордостью представляли его своим друзьям и знакомым, клали тёплые ладони на его плечи, одобрительно приобнимали и называли своей надеждой и опорой.
Потом начиналось музыкальное действо, и вот оно нагоняло на Йеруша безумную тоску, укрепляло подозрение, что всем вокруг доступны какие-то знания о звуках, которых у самого Йеруша нет. Он не понимал красоты музыки, не улавливал ритмики пения и танца, не умел петь и танцевать сам. Он понятия не имел, где их взять, эти знания о звуках и ритмах, и ответа ему не смог дать ни один учитель музыки и танцев.
Точнее, учителя пытались дать ответы, просто Йеруш не понимал, о чём они говорят.
Йеруш старался. Но ему не хватало чего-то важного для понимания, не хватало какого-то связующего звена, которое могло бы проложить мостик между словами учителей, между звуками музыки и тем местом в голове Йеруша, в котором должны были отзываться слова о музыке и её звуки.
Вторым учителем музыки, который появился года через три после волоокой эльфки, был молодой танцор местного балетного театра, весёлый, подтянутый, подвижный. Он честно и добросовестно терзал Йеруша в течение года, после чего признал свою неспособность обучить столь тугого на ухо ученика и посоветовал его родителям обратиться к кому-нибудь из профессиональных преподавателей.
Таким был третий учитель музыки, немолодой, с добрыми глазами и бесконечным терпением. Полтора года он честно старался добиться от своего ученика хотя бы отдалённого понимания предмета, в чём потерпел первое в своей жизни сокрушительное поражение. Как заявил он родителям Йеруша в довольно резкой форме, растеряв изрядную долю своего бесконечного терпения: за это время он бы сумел обучить вальсу рыбу, но не Йеруша Найло. При этом, опять же, не то чтобы Йеруш не старался. Он очень хотел овладеть музыкальными премудростями хотя бы для того, чтобы понять, о чём весь этот шум и все эти концерты. Да и родители уже несколько раз ставили Йерушу в укор, что он так и не продвинулся в музыке и танцах ни на шаг, в то время как его кузен уже вовсю играет на свирели, а ведь он моложе Йеруша на год.
