Или просто не рисковали быть недружелюбными с драконом.

Приезжие распаковали свою кладь. С восточной, наветренной стороны перекати-дома, где стоял одинокий торговый столик, два эльфа закрепляли сверху навес. За ними присматривал третий, раздувавшийся от осознания собственной важности.

— Тут вот какое дело, — замялся Конхард. — Словом, это… Ну, когда векописцы стали разговаривать с живыми-то гномами, а не только со своими пыльными архивами, так на свет выплыло много всяких удивительностей. Не только о подземьях. Вот про металлы хотя бы мы тоже кой-чего… ну не то чтобы прямо уж новое узнали, а развили, скорее, продолжили… Да ты потом увидишь, я тебе покажу одну интересную вещицу, да и ты тоже говорил. Вот. Ну и там, словом, в векописных архивах отыскалось кой-чего про Старый Лес.

— В гномских векописях? — поразился Илидор так громко, что на него нервно рявкнул один из сторожевых псов.

— Не в векописях, конечно, а в заметках давней давности, из тех времён, когда мы ещё только начали выбираться наружу, когда ещё только налаживали надземную торговлю, — торопливо пояснил Конхард, и дракон понял, что теперь его приятель говорит не своими словами, а повторяет то, что ему велели заучить перед путешествием. — Так вот, недавно один гном, да ты помнишь его, Палбр Босоног, он нарисовал векописцам хробоида. И тут старший векописец, Брийгис Премудрый, он вспомнил, что прежде уже видал похожий рисунок в заметках про Старый Лес. И описание похожее видал, да и кто ж из гномов Гимбла не слыхал про хробоидов, а только Брийгис не со… не состо-павил эти описания и картинки, потому как в архивных заметках хробоиды… ну, они нестрашные совсем.

Сторожевой пёс, гавкавший на Илидора, подбежал мириться. Боднул дракона круглым лбом в ляжку, метнул хвостом, потёрся боком о ногу над коленом. Илидор рассеянно потрепал пса за острым ухом, и тот, довольный, потрусил дальше по своим сторожевым делам.

— Как хробоид может быть нестрашным, Конхард? Как может быть нестрашным червяк размером с дерево, который хочет тебя съесть?

— То-то и оно! — гном обрадовался так, словно Илидор решил сложнейшую задачу. — То-то и оно! На тех старых рисунках из архивов, там хробоиды — маленькие совсем, навроде змей или даже гусениц! И выходит по всему, что срисовали их у одного озера тут, в Старом Лесу… У меня и карта есть, вот всё на ней указано, векописцы сделали списку!

— Я думал, хробоиды появились от болезни отца-Такарона, — сбитый с толку дракон потёр виски.

— Во-во! — ещё пуще обрадовался Конхард. — А теперь выходит, что они, может, вызвали его болезнь, если попали в Такарон через подземные воды и отожрались там на… ну что там вкусного есть в подземьях? И вот, словом…

Тут гном вдруг окончательно смутился, сдулся, словно проколотый шилом бурдюк.

— Словом? — до Илидора наконец дошло, к чему клонит Конхард, почему ему неловко и почему он тянет время — и от пришедшего понимания Илидору и самому отчаянно захотелось потянуть время.

— Словом, — гном сделал медленный неохотный вдох и веско, чётко проговорил: — Гимбл послал меня попросить тебя попросить того бешеного эльфа исследовать ползучую живность у этого озера, потому как оно, видно, несёт свои воды прямёхонько под землю, в Такарон, и с водою несёт туда всякую погань. И не делай такого лица, дракон! Тебе, я так думаю, тоже не всё равно, что происходит с нашим отцом-Такароном из-за этой хробоидской заразы!

***

Пока Илидор ожидал, что Конхард устроится в перекати-доме, разгрузит свои драгоценные ящики, сменит дорожную одежду на свежую, пока вёл своего приятеля на храмовую стоянку — гном неумолчно трещал, делился новостями из Гимбла, передавал многочисленные приветы и пожелания от знакомых, а в заключении принялся подробно объяснять, каким образом умудрился добраться в глубину Старого Леса и отыскать дракона.

— Ты не думай, — как бы между прочим уронил гном, заметив немой вопрос в глазах Илидора, — я никому не говорил, что ты дракон. Едва ль вашего брата тут обожают сильнее, чем в Эльфиладоне, эге?

Гном шагал рядом, крепко впечатывая в землю свои башмаки, и с цепким торговым интересом рассматривал волокушинский посёлок.

— Я ж соображаю: тебе ни к чему молва! — степенно гудел Конхард. — Те эльфы из Донкернаса, небось, всё ещё ищут тебя, как считаешь, м-м? Я так думаю, они ищут тебя ещё усердней, чем прежде, когда ты только-только сбежал. У них с тех пор появилось столько новых причин разбить тебе лицо, верно я говорю?

Илидор улыбнулся уголком рта, глаза его чуть сощурились, как бы говоря: «О, я даже почти хочу, чтобы они попытались», выражение лица сделалось плотоядно-хищным, и Конхард решил не развивать тему. Хотя ему очень даже было что ещё сказать по поводу донкернасских эльфов — начиная хотя бы с вопроса: а чего это вдруг Илидор сам, своими двумя крыльями улетел из родных такаронских гор, чтобы оказаться в компании Йеруша Найло, одного из своих прежних тюремщиков?

Но сейчас Конхард вовсе не был уверен, что хочет знать, какие побуждения двигали золотым драконом.

Потому гном проявил в этом вопросе сдержанность и даже мудрость, которые, без сомнения, порадовали бы его жену Неллу, выбросил из головы тревожные вопросы вроде «А не рехнутый ли этот дракон?» и принялся рассказывать, как отыскал Илидора в бесконечном Старом Лесу. Конхарду очень хотелось поговорить о затеянной им ловкой поисковой кампании: у гнома в этой истории было несколько поводов гордиться собственной смекалкой, хорошо подвешенным языком и весьма впечатляющими связями в надкаменном мире. Порою Конхард и сам не сознавал, насколько густо оброс полезными знакомствами за годы своих торговых странствий по Эльфиладону и прилегающим людским землям.

— Так вот, — с удовольствием рассказывал он, — хоть по эту сторону Такаронских гор мне бывать ни разу не приходилось, сам понимаешь, однако вдруг оказалось, что даже в этих краях у меня отыщется сколько-то знакомцев, ежели хорошенько пошукать! Знавал я когда-то одного человека по имени Шармил, давненько дело было — он в те времена специями торговал, возил всякие травки от степных человечьих племён в Эльфиладон. Были у Шармила какие-то завязки с самыми южными степняками, самыми свирепыми — они, ты слыхал, быть может, из степей вообще никогда не выходят и к себе почти никого не пускают, а травы растят как-то по-хитрому, такого никто больше делать не умеет даже в самих степях. Шармил всё хотел наладить поставку этих специй до самой Кеды, только вечно ему что-то мешало, ну да ты знаешь, как оно бывает в торговом деле.

Илидор понятия не имел, как оно бывает в торговом деле, да и вообще едва ли слышал последние слова Конхарда — до того пустым взглядом посмотрел на гнома. Тот, однако, ничего не заметил, увлечённый своей историей. А перед глазами Илидора мельтешило пламя степных костров и мелкие косички, перетянутые цветными нитями, и хитросплетения шрамовых узоров на тонких руках Жасаны. И влажное тепло осеннего леса сменилось сухим жаром летней степи, и в воздух лесной поляны ввернулись запахи горьких трав, разгорячённых танцем тел и пыльных шкур, наброшенных на шатры за танцевальным кругом…

В тот день он думал, что степь, где обитают человеческие кочевые племена, могла бы стать его домом. Думал почти не всерьёз тогда, но позднее оказалось, что степь прочно поселилась в сердце дракона — серовато-зелёный простор, полный запахов горьких трав, сухой земли и сладкого мёда, а над этим простором — лишь бесконечное небо и больше ничего. В степи обитали основательные и серьёзные люди с жёлтыми глазами — эти люди, кажется, принимали золотого дракона за некое степное божество. Конечно, тоже не всерьёз, но…

— Знаешь чего, — врезался в воспоминания Илидора голос Конхарда.

Картинки, только что стоявшие перед глазами дракона, растаяли в звонком лесном воздухе. Илидор обнаружил, что Конхард остановился и сейчас стоит в нескольких шагах позади, уперев руки в бока. На висках с вытатуированными наковальнями поблёскивает бисером пот — видно, среди пышущих теплом кряжичей гному жарковато, а может, горячность исходит изнутри, из его бурных эмоций и волнующих историй, которые он излагал, пока дракон его не слушал. Илидор устыдился, что выпал из разговора и не узнал, как неведомый Шармил помог гному попасть в Старый Лес и пройти по следу Храма, а также чем закончилась попытка Шармила продавать специи в заморскую Кеду.