Рохильда тоже всё не появилась, хотя обещала прийти в сонное послеобеденное время, и разве сейчашнее время всё ещё недостаточно сонное? Оно умудрилось разморить даже Йеруша Найло! А вдруг бой-жрица не придёт, передумает, побоится рассказать ему эту историю — ну не зря же она столько времени отказывалась говорить про драконов хоть что-нибудь внятное! Да, она решила, что всё-таки должна рассказать её Йерушу — но вдруг передумала?
Но она не передумала. О приближении Рохильды Йеруша оповестил хруст веток под уверенными широкими шагами и сонно-ворчливое кряхтение кряжичей. Когда монументальная фигура в короткой голубой мантии выплыла из-за его шатра, Найло едва не подпрыгнул, едва не завопил «Как я рад тебя видеть!» и не бросился обнимать бой-жрицу. Но это было бы уже очень-очень-очень слишком.
Осознав, что чуть не кинулся к Рохильде, Йеруш мысленно отвесил себе пинка. Отложил бумаги, развернул плечи, заставил себя разжать зубы и подвигал туда-сюда языком, чтобы немного размягчить голос. Смотрел, как она подходит, массивная, серьёзная, исполненная сознания своей важности.
Найло всегда немного терялся перед такими людьми, уверенными в собственной значимости, принимающие её как данность вроде пары рук и ног. Йеруш от души завидовал таким людям. Завидовал уверенности, с которой они несут себя миру, тому невозмутимому упорству, с которым они заявляют свои притязания на других людей и эльфов, на чужое время, внимание и прочие важные ресурсы, посягать на которые у Йеруша обычно не хватало самоуверенности.
С неожиданной ловкостью опускаясь наземь рядом с эльфом, бой-жрица прошептала очень-очень тихо, так, что он вынужден был наклонить голову, приблизить ухо к её губам, чтобы услышать:
— Вот, Йерушенька, решилась я. Поведаю тебе, поведаю про то, про что вслух не говорят. Время сейчас подходящее, тихое, сонное.
Бой-жрица размашисто отёрла блестящий лоб предплечьем, оставив влажную полосу на голубой мантии, покосилась на кряжичи и пронзительным шёпотом добавила:
— Авось Лес и не услышит.
***
Негромким монотонным голосом, то и дело умолкая, непрестанно оглядываясь и перескакивая с одного на другое, Рохильда принялась рассказывать историю о давних-давних временах, когда Старый Лес был молод, слаб и восторжен. Про лес и его друга Перводракона, который пришёл из глубины подземных нор, когда тоже был совсем мал и юн. И было видно, что одни слова Рохильда говорит от себя самой, а другие слова — чужие, когда-то заученные ею. Что она не помнит в точности всех чужих слов и связывает их своими, хотя старается при этом сказать своих как можно меньше, словно снимая с себя всякую ответственность за эту историю.
Рохильда рассказывала, как к маленькому лесу, который возник когда-то давно на левобережье Джувы, пришёл маленький дракон — первый дракон, которого увидел надземный мир, и потому прозванный Перводраконом, хотя у него было и настоящее драконье имя, которого уже никто не вспомнит. Юный Лес и маленький дракон подружились, потому что были совсем одни в большом-пребольшом мире, который им ещё предстояло узнать, а ведь узнавать мир вдвоём — значительно веселее, чем поодиночке.
Лес не мог путешествовать вместе с драконом, зато лес умел его ждать, любил слушать истории и умел слушать их, как никто другой. А ещё лес мог сохранять в себе кусочки воспоминаний дракона, маленькие кусочки его приключений из разных краёв и земель.
Дракон путешествовал по разным землям, сперва самым ближним, а потом всё более далёким, но отовсюду возвращался к своему другу лесу, нёс ему истории и всякие интересные вещицы из чужих краёв. Дракон приносил Юному Лесу семена удивительных растений, и они прорастали в любопытной питательной почве. Перводракон приносил своему другу редких животных из заморских краёв: крылатых и зубастых, похожих на живые грибы и ягоды, похожих на тощих птиц и не похожих не на что.
Юный Лес бережно сохранял и умножал кусочки воспоминаний, которые приносил Перводракон из разных краёв: редкие деревья, грибы, ягоды и необычных зверей. Лес слушал истории о путешествиях Перводракона, снова и снова прося повторить их: Лес был жаден до знаний, но не мог пойти за ними сам, потому он старался добыть каждую крупицу знаний у того, кто готов был ими делиться. И дракон с удовольствием пересказывал свои приключения вновь и вновь, бродя в своём человечьем обличье среди кряжичей — проросших кусочков собственных воспоминаний.
Годы шли, но Перводракон непременно возвращался к Лесу из своих странствий, приносил с собой новые и новые кусочки воспоминаний, новые и новые истории, которых никто другой не слушал с таким вниманием и жадностью. Никто и никогда не хранил слова Перводракона в памяти так бережно, как Юный Лес.
Смешные звери, принесённые Перводраконом из странствий, росли и множились. Они с любопытством слушали долгие беседы дракона и леса, а когда дракон отправлялся в новые странствия — лес сам пересказывал зверушкам драконьи сказки, и зверушки слушали их так же внимательно, как Юный Лес слушал дракона.
В ожидании возвращения друга лес становился всё больше, он растил новые деревья и новых зверушек. Из воды, которую давала текущая неподалёку река Джува, лес создавал красивые озёра, в которых любил плавать дракон, принимая человеческое обличье. Новые зверушки, растущие на историях Молодого Леса, становились всё умнее и смекалистее и сами начинали рассказывать истории друг другу и своим малышам. Давали новую поросль кряжичи и плотоядные деревья, не растущие больше нигде по эту сторону моря. Прибегали и прилетали в лес обычные звери и насекомые из других лесов — некоторые звери и насекомые потом возвращались обратно, а некоторые оставались, селились и множились под кронами кряжичей.
Перводракон, возвращаясь к своему другу Молодому Лесу из дальних странствий, очень радовался тому, как растут и плодятся когда-то подаренные им растения и звери. Перводракону льстило, что теперь его новых историй о дальних странствиях ожидают ещё больше, ведь зверушки, привезённые им много-много лет назад, дали обильное потомство, и благодаря сказкам Молодого Леса каждое следующее поколение было умнее предыдущего.
Спустя много-много лет дети леса обрели разум и самостоятельность. Смешные прыгучие ягоды сделались полунниками, колонии грибов превратились в грибойцев, а костлявые птицы стали волокушами, и тогда Перводракон добыл для них горикамень в иссохших землях за дальними кипящими морями. Дракон сильно обжёг лапы, пока нёс горикамень через моря своему другу лесу, но боль от ожогов была малой платой за то счастье, которые принесли свет и тепло лесным народам.
Молодой Лес научился делать горикамень внутри своих скальных утёсов, чтобы его другу дракону больше не пришлось жечь лап. А на свет горикамня скоро в лес пришли люди из народа холмов, и люди тоже стали жить в лесу. Иногда дракон ходил к ним в своём человеческом обличье, и тогда лес думал, что однажды его друг останется в одном из людских поселений навсегда. Лес не знал, хочет ли он, чтобы такой день настал. Что может быть лучше, чем проводить бесконечность времени со своим лучшим другом, — но кто будет приносить новые истории жадному до знаний лесу, если дракон перестанет видеть новые земли?
Когда ожоги сошли с лап Перводракона, он снова пустился в странствия. В этот раз его не было очень-очень долго, много-много лет, поскольку мало осталось на свете таких мест, в которые ещё не приносили выросшего дракона его могучие крылья. А Молодой Лес скучал без своего друга, ведь никто не рассказывал ему новых историй про дальние края, а те сказки, которыми развлекали друг друга лесные народцы и люди, были слишком простыми и детскими для леса, прожившего много веков. Разве можно сравнить их с настоящими историями дракона-путешественника, видевшего так много! И ещё, когда рядом не было дракона, никто не приносил Молодому Лесу новых невиданных зверушек, а ему очень хотелось новую зверушку. Лес пытался создавать их сам, но получались только шикши, трескучие и сердитые.
