– А что, подобная возможность у вас имеется?!

Лицо майора не отразило никаких эмоций. Он что-то стал быстро просчитывать в уме, а затем с беспристрастностью арифмометра сообщил изумленном премьеру:

– Да, сэр. И это можно сделать в самое ближайшее время и чужими руками.

От этих слов премьера охватило двойственное чувство. С одной стороны, он был безмерно рад расквитаться с человеком, причинившим столь много вреда его родине. И одновременно его охватило смешанное чувство страха и неуютности от того, с каким видом Скотт предлагал устранить Корнилова, словно собирался смахнуть с обеденного стола крошки. Это давало пищу к глубоким размышлениям.

Видимо, майор увидел ту гамму чувств, что промелькнули на лице премьера, и впервые за все время своего пребывания в кабинете Ллойд-Джорджа он позволил себе улыбнуться.

– Сейчас идет война, сэр. И это нам несколько развязывает руки в нашем служении империи, – тихо пояснил службист. – Что касается генерала Корнилова, то мы можем устранить его руками немцев, которые даже не будут подозревать об этом. Поэтому мне нужно от вас твердое да или твердое нет.

В последних словах майора Ллойд-Джордж уловил скрытый упрек в нерешительности, а потому, откинувшись на спинку кресла, он зло произнес, будто вколачивая гвозди в крышку письменного стола:

– Да, черт возьми! Пусть русские платят за всю разбитую посуду.

Скотту было неизвестно, о какой посуде говорит господин премьер, да, собственно говоря, его это мало интересовало. Приказ был получен, и его следовало исполнять, пока к этому располагали события, а они развивались своим чередом.

– Одновременно с прорывом бронепоездов к Рейну русские сумели сильно потеснить наши войска и в центральной части Германии. Прорвав оборонительные заслоны под Виттенбергом, к вечеру 18 декабря они взяли Лейпциг и продолжают наступление на Галле и Эрфурт, – рука в кожаной перчатке быстро коснулась указкой нарисованных на карте синих стрел, чьи острия хищно нацелились вглубь Германии.

В ставке германского кайзера в Шарлоттенбурге проходило одно из последних совещаний имперского командования. Вместо застрявшего на севере страны фельдмаршала Людендорфа доклад производил его заместитель генерал Штауфенбах. Грузный Гинденбург понуро сидел в массивном кресле и без всякого интереса слушал доклад генерала. Ему уже все было ясно, и только прусская дисциплина и впитанное с молоком матери понятие чести и долга офицера не позволяли старому фельдмаршалу заговорить с кайзером о капитуляции.

Сам Вильгельм сильно осунулся за последние дни русского наступления. Его знаменитые усы уже не стояли по стойке смирно, подобно прусским штыкам, а безвольно обвисли, чего нельзя было сказать о глазах кайзера. Они по-прежнему пылали жаждой действий, несмотря на плачевное положение на фронтах. Войска генерала Сверчкова вышли к Рейну, а фон Хорн не мог сделать последнего шага в покорении английской столицы.

Штауфенбах тем временем стал докладывать кайзеру о том хаосе и неразберихе, возникшей в немецких частях в результате русского наступления, рука об руку с которыми шла черная измена гражданских властей центральных земель Германии. В связи с тем что фельдмаршал Людендорф временно утратил связь со своей ставкой, будучи изолирован русским наступлением на севере страны, лишенные общего командования командиры немецких соединений были вынуждены принимать самостоятельные решения по борьбе с врагом. И тут выяснилось, что многие командиры посчитали, что их служение империи окончилось, и без всякого угрызения совести принялись сдаваться в плен. Те же, кто остался верен кайзеру и рейху, столкнулись с небывалым для себя явлением, как неподчинение гражданской администрации.

Словно по мановению волшебной палочки в городах империи возникли массовые выступления населения, требовавшего немедленно прекратить войну и заключить мир. Эти требования немедленно подхватывали бургомистры, объявлявшие города свободными от войны, и призывали городские гарнизоны либо сложить оружие, либо покинуть город. Будь это только требование властей, немецкие военные без всякого разговора арестовали бы бунтарей и судили их по законам военного времени. Но позади них стояли толпы мирного населения, и генералы не были уверены, будут ли стрелять солдаты по своим отцам, матерям, сестрам и женам. Оказавшись в столь непростой ситуации, они предпочли отступить на запад.

Волна капитуляций, словно прожорливая ржа, стремительно разъедала былое единство императора и народа. Если восемнадцатого декабря свободные города можно было пересчитать по пальцам, то к двадцатому счет их пошел уже на десятки. К моменту проведения совещания свободными от войны городами стали такие важные центры Германии, как Кассель, Вюрцбург, Нюрнберг и Регенсбург.

– Измена! Какое черное предательство, когда мы находимся в шаге от победы! – гневно бросал короткие реплики Вильгельм, слушая доклад Штауфенбаха стоя, опершись о край стола. – Но ничего, предатели еще горько пожалеют о своей измене. В нашем подчинении еще север с Бременом и Вильгельмсхафеном, Бавария на юге и Вестфалия, Саар, Гессен и Вюртемберг в центре, и то, что русские вышли к Рейну, ничего не значит! Их ручеек слишком тонок, и наш совместный удар с севера и юга легко перережет его, и мы восстановим Восточный фронт по Эльбе. Мы еще покажем крепость прусского духа, Гинденбург, и заставим наших врагов трепетать перед мощью германской армии.

Говоря эти слова, Вильгельм разительно менялся. Его ранее сгорбленная фигура распрямилась, и, развернув плечи, он увлеченно показывал здоровой рукой, куда следует нанести разящие врага удары.

– Запишите мой приказ, Штауфенбах, и передайте в Бремен фельдмаршалу Людендорфу и в Мюнхен фельдмаршалу принцу Рупрехту о нанесении совместных ударов по противнику не позднее 22 декабря. Наша же с вами задача, Гинденбург, удерживать центр, а также весь Западный фронт.

Старый фельдмаршал хотел несколько охладить разгоряченного своими фантазиями кайзера и вернуть его на грешную землю, но неожиданно в разговор вмешался полковник Шеер, после измены Николаи курировавший разведку.

– Мой кайзер, само провидение благоволит вашим планам! Только что перед заседанием я получил донесение из Берлина, где у нас остались надежные люди. Они сообщают, что русский правитель Корнилов оставил свою ставку в Могилеве и на данный момент вместе со своим штабом находится в Берлине. Сейчас у нас есть уникальный шанс при помощи дирижаблей обезглавить русскую армию, – торжественно изрек полковник, преданными глазами поедая Вильгельма. Взгляд его был столь искренним и верноподданным, что трудно было бы заподозрить полковника в предательстве. Он действительно получил сведения о Корнилове, но только не из Берлина, а из Лондона, с подробнейшей инструкцией к действию.

– Однако из всех аппаратов сейчас у нас в строю только «Лотхен». «Аннхен» проходит ускоренный ремонт, а «Карл» все еще не прибыл из-за океана, хотя все установленные сроки для перелета уже прошли, – вступил в разговор командир особого отряда.

– Ерунда! – энергично отрезал кайзер. – Я полностью верю в силу мастерства экипажа Цвишена и его способность выполнить любое задание ради торжества рейха.

– Может, стоит подождать известий от нашего мадридского агента. Может, «Карл» уже прибыл, и тогда вместе с «Лотхен» они смогут разнести половину Берлина, – предложил генерал, но кайзер был глух к его словам. Желание разом уничтожить литерный поезд Корнилова настолько поглотило его, что он просто сгорал от нетерпения свершить это.

– Шеер, где находится поезд Корнилова?! На Лертском вокзале или на вокзале Александер-платц? Как наши пилоты смогут распознать его в ночных условиях? И где будет находиться сам Корнилов? – забросал вопросами полковника Вильгельм.

– Поезд Корнилова находится в Карове, в стороне от посторонних глаз. Русский правитель не покидает свою ставку, принимая всех визитеров в своем вагоне. В момент налета наши люди подадут особый сигнал, который укажет местонахождение Корнилова.