Весь скоротечный конфликт русских торпедоносцев с линкором капитана Гастингса Паттерсон хладнокровно наблюдал в бинокль, не торопясь поддерживать его огнем. После падения русского самолета на «Бэлуорк» холодный бухгалтерский разум Паттерсона немедленно вычеркнул линкор из числа живых и занялся калькуляцией своей судьбы. Весь процесс раздумий и метаний занял у командира «Дункана» меньше полминуты, и едва только корабль Гастингса начал тонуть, как последовал приказ идти на прорыв.

Не задерживаясь ни на минуты, чтобы попытаться спасти выживших моряков с «Бэлуорка», Паттерсон устремился вперед, пытаясь проскочить мимо русских кораблей, чьи орудийные калибры могли в два счета уничтожить «Дункан».

Механики и кочегары линкора выжимали из корабельных котлов все возможное и даже чуточку больше, однако как ни проворен был их корабль, уйти от столкновения с отрядом Беренса он не мог. Повинуясь приказу адмирала, комендоры крейсеров и линкоров уже начали вести пристрелку по «Дункану». И их снаряды все ближе и ближе стали ложиться к бортам линкора, и не было никакого сомнения, что с минуты на минуту первый крупнокалиберный гостинец испробует прочность корабельной брони британца.

О том, что будет потом, Паттерсон предпочел не думать и, не теряя ни секунды, приказал поднять на мачте сигнал: «Покидаю порт». Опасаясь, что в пылу боя русские могут его не заметить, британец продублировал его семафором.

Ох, как томительно тянулись последующие минуты. С замиранием сердца смотрел командир «Дункана», как вздымаются рядом с его кораблем огромные столбы водяной пены, поднятые взрывом русского снаряда. Как затрепетало оно, когда один из снарядов все же врезался в левый борт бегущего корабля, но не причинил линкору серьезных разрушений.

Ох, как чесались руки у адмирала Беренса поквитаться с бегущим линкором за гибель своего пилота и закрыть глаза на его сигналы, устроить британцу новый Трафальгар. За это, конечно, орденов он не получит, но будет легче и чище на душе. Так думал Евгений Беренс в первые минуты бегства «Дункана», но затем что-то щелкнуло в его голове, и он стал думать, как адмирал, а не как простой капитан второго ранга.

– Черт с ними, пусть уматывают. Для нас главное Гибралтар, – произнес адмирал, и сейчас же его слова трансформировались в сигнал: «Прекратить огонь».

Командиры «Измаила» и «Кинбурга» нехотя подчинились приказу командующего и в качестве мелкой гадости пожелали «Дункану» счастливого плавания.

Видя, что русские корабли пропустили Паттерсона, его примеру немедленно последовали три миноносца, печально ютившиеся в бухте Гибралтара. Подняв сигнал об уходе, они с чистой душой оставили скалу, предоставив коменданту Гибралтара самому решать проблему чести британского флага.

Как ни странно, но британское адмиралтейство признало действия капитана Паттерсона и примкнувших к нему миноносцев правильными и единственно верными в сложившихся условиях. Орден капитан «Дункана», конечно, не получил, но вот благодарность за спасение последнего корабля средиземноморской эскадры была занесена в его личное дело.

В отличие от моряков, полковник Фортескью имел несколько иные понятия о чести и долге перед империей. Поэтому он категорически отклонил повторное предложение Беренса о сдаче.

Горя гневом от негодования, адмирал дал коменданту час для консультации с Лондоном и принятия окончательного решения, однако и после этого британский флаг гордо реял над Гибралтаром. И тогда, стремясь не уронить лицо перед испанцами, адмирал приказал открыть огонь.

Ровно три часа продолжилась бомбардировка неуступчивой скалы. Находясь вне зоны поражения британских батарей, вооруженных шести– и восьмидюймовыми орудиями, русские корабли методично опустошали свои артиллерийские погреба, со всего маха вколачивая правду-матку несговорчивым британцам.

Основная цель этого обстрела заключалась не столько в том, чтобы стереть с лица земли укрепления Гибралтара и уменьшить число его защитников, сколько разрушить питьевые цистерны, в которых заключался весь запас пресной воды крепости. Вырубленные в скальной породе, они были прекрасно защищены от ветра и штормов, но не смогли противостоять русскому динамиту, который безжалостно разворотил их. О месте расположения цистерн русские моряки узнали от испанцев, любезно предоставивших своим нежданным союзникам эти секретные сведения.

Во время обстрела Гибралтара осколком снаряда был ранен его несговорчивый комендант, что самым кардинальным образом сказалось на судьбе крепости. Едва только стало известно, что Гибралтар лишился своих запасов воды, как заместитель коменданта Гибралтара майор Дэвис приказал поднять белый флаг. Как только на крепостном флагштоке взвилось белое полотнище, генерал де Мола сразу повел свои войска к неприступной скале и принял капитуляцию крепостного гарнизона, выстроившегося на пристани.

Весть о столь беспардонном очищении Гибралтара русскими моряками вызвала бурю недовольства и негодования в британском обществе, даже несмотря на катастрофическое положение дел в самой стране. Не в особом восторге от проведенной операции был и сам Корнилов, надеявшийся, что занятие Гибралтара пройдет так же гладко, как это было в деле с Мальтой. Обе стороны стремились минимизировать обнаружившиеся разногласия в стане союзников, и следствием этого стал специальный меморандум, спешно подписанный Лондоном и Москвой. Согласно этому дипломатическому творению, гибель линкора «Бэлуорк» объяснялась не боевыми действиями между кораблями союзников, а трагической случайностью. На русском гидроплане, проводившем плановый полет, произошла поломка двигателя, в результате чего не справившийся с управлением пилот врезался в покидавший Гибралтар линкор. От сильного взрыва произошла детонация погребов корабля, приведшая к его гибели. Больше ничего не было. Крепость была передана испанцам по взаимной договоренности.

Такая трактовка событий помогла сгладить возникшую напряженность между странами, но одновременно с этим генерал Корнилов был негласно объявлен самым опасным и вредоносным государственным деятелем для интересов Британской империи.

Еще не успели высохнуть чернила на листах меморандума, еще с ним не была ознакомлена британская нация, а Ллойд-Джордж уже вызвал к себе начальника особого отдела МИ-6 майора Скотта.

– Эти проклятые русские варвары вновь обошли нас, – гневно обратился он к майору, едва тот переступил порог тайной резиденции премьера, находившейся в одном из железнодорожных пакгаузов. Правительство готовилось к эвакуации, и специальный экспресс был готов вывезти премьер-министра на север в любую минуту. – Вслед за Каиром и Мальтой они полностью вышвырнули нас из Средиземноморья, нашего исконного стратегического района. Год назад такой исход событий было трудно предугадать. Никто не мог предположить, что этот халиф на час, это творение наших рук так быстро оперится и начнет играть собственную партию. Да еще как играть. Если он сейчас цепко держит нас своими немытыми пальцами за горло, то я боюсь подумать, что будет с нами после войны. Ничуть не удивлюсь, что, получив выход в Атлантику, господин Корнилов замахнется на наши колонии, святая святых нашей империи. Демарш русских с экспедицией Рериха в Тибет наглядно показывает, что главная цель этих действий – Индия. Поэтому, Уильям, я хочу, чтобы ваша контора предприняла самые решительные действия против генерала Корнилова.

– Простите, сэр, я хотел бы знать, насколько решительными они должны быть? – спросил премьера многоопытный Скотт. Все время, пока Ллойд-Джордж давал волю своему гневу, он безмолвно сидел на стуле и очнулся, лишь только настала пора говорить о деле.

– Разве я не ясно выразился? Самые решительные меры! – метнув яростный взгляд в службиста, произнес премьер.

– Позвольте уточнить, сэр, – нейтральным голосом произнес майор, – в эти решительные меры входит насильственное устранение генерала Корнилова или нет?

Ллойд-Джордж энергично подался вперед всем корпусом и, вперив гневный взгляд в своего собеседника, спросил сварливым голосом: