— Я не прошу тебя платить всю сумму сейчас, — поднял ладони в отстраняющем жесте африканец, — не забывай, в понедельник у тебя новое дело, а значит — заработок. Я знаю, одна из русских поговорок гласит: «Встречают по одёжке, провожают по уму!» Знаешь, очень мудрая мысль, Люговой.

— Это пословица, а не поговорка, Орлинду. Пиджак классный и за рассрочку спасибо, — я протянул африканцу двести рублей, которые тот аккуратно пересчитал и спрятал в карман джинсов. — Смущает немного, что такой красотой я буду привлекать не только женщин.

— Ну, Люговой, после твоего недавнего сюрприза в этой комнате, — Орлинду хитро подмигнул мне, отражаясь в зеркале, от которого я так и не отошёл, примеряя пиджак, — я очень не завидую тем, кто захочет позаимствовать у тебя эту обновку.

— Твоими бы устами… — задумчиво протянул я, внутренне свыкаясь со своим новым прикидом, — ладно, до понедельника. Адьёс, Орлинду!

Среди завсегдатаев официальное название кафе «Элегия» так и не прижилось. Как-то это, не по-пролетарски, что ли. «Сугроб» — другое дело! Коротко и со смаком. Стилизованная неоновая снежинка над входом вполне объясняла этимологию народного названия.

Сводить Стасю именно в это кафе мне пришло в голову в тот момент, когда я уже стоял на троллейбусной остановке, где по нашей устоявшейся традиции встречал девушку, каждый раз приезжавшую на наши встречи в центре города из своего Северо-Западного района. Неплохая по тем временам кавказская кухня, наличие открытой веранды, ненавязчивая музыка. И главное — очень небольшой процент прибандиченной публики из-за близкого территориального соседства со зданиями Управления внутренних дел, областного УКГБ и горисполкома.

Поэтому место пользовалось заслуженной популярностью среди молодёжи и людей со средним достатком. Пропустить пол-литра под слипшиеся пельмени и соевые сосиски можно было гораздо дальше вниз по проспекту. Здесь же было всё довольно прилично и даже чинно, хотя ассортимент и подкачал. В своё время я так и не сподобился сводить первую любовь ни в один из ресторанов города. Стыдно сказать, не на что было. Выкручивался посиделками в общаге, нехитрыми закусками и вином. Ну а сегодняшнее приглашение было, если хотите, закрытием очередного гештальта. Или целого вороха гештальтов. Но Стася-то пока этого не знала.

Мысль о букетике цветов отмёл сразу. Это уже совсем садизм какой-то получается. Вести в кафе и дарить цветы перед тем, как сообщить о расставании. Не заслужила она этого, ну никак не заслужила.

Тем более что я наверняка знал: всё у Стаси будет хорошо. И семья, и муж, и дети, и главное — любимое дело, обеспечивающее материальное и моральное удовлетворение. Как она сама через двадцать лет скажет: «Мы с тобой, Луговой, вполне состоявшиеся люди». И мне от этих её слов захочется выть на луну.

Что ж. Осталось дело за малым: убрать из этого уравнения мою переменную. И сделать это по возможности не слишком варварским способом.

Электрический железный сарай под номером восемь привёз Стасю спустя четверть часа после моего прибытия на остановку. Осень подарила неожиданно тёплую субботу, поэтому на встречу девушка пришла в лёгком сером плаще, накинутом на приталенное платье с небольшим треугольным вырезом впереди.

Чуть вьющиеся каштановые волосы были перехвачены резинкой в высокий хвост. Небрежная чёлка почти не прикрывала высокого лба, шаловливым взглядом больших карих глаз из-под скептически приподнятых тёмных бровей меня немедленно и привычно попытались взять под контроль.

Пришлось совершить небольшое внутреннее усилие, чтобы унять неожиданно накатившую нервную дрожь. Мда, признайся, Гавр, ведь ощущаешь себя преизрядной сволочью! Лишь одна только мысль смягчает всю мерзость ситуации: сегодняшняя боль пойдёт девочке только на пользу. А уж со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Прошлый раз ведь она блестяще справилась, а уж теперь-то и подавно.

Внутренне накачивая себя успокоительными аргументами, я шагнул Стасе навстречу, взял её под руку и, не обращая внимания на слегка недоумённое выражение лица девушки (подставленную щёку для поцелуя я проигнорировал), повёл её по малолюдному тротуару в сторону пересечения улиц Мира и Ленина.

— Да-а-а… Луговой, ты явно переборщил с учёбой. Таким замороченным я тебя ещё никогда не видела! — несмотря на улыбку, нотки небольшого, почти на грани восприятия, разочарования в её голосе предназначены были уколоть моё самолюбие.

— Ой, Стася, и не говори, я така затуркана, така затуркана! Просто жуть какой зубрила! — шутливый тон, который я запланировал поддерживать поначалу, должен был придать мне храбрости для признания.

— Странно, в научном обществе тебя с начала занятий видно не было! Забил на науку, Гаврик? Или тихаришься от остальных?

НОСИМУ — научное общество студентов и молодых учёных имело в институте собственные, можно сказать, отдельные апартаменты, где после занятий собирались ответственные и заинтересованные в продвижении медицинской науки молодые люди, в большинстве своём жаждущие продолжения карьеры в аспирантуре или ординатуре.

Стася с первого курса стала завзятой активисткой стоматологического факультета в этой славной студенческой организации, я же в силу своего перфекционизма и идиотской мечты о красном дипломе (одно из самых глубоких заблуждений молодости) также приложил руку к целому ряду научных статей по изучаемым на лечебном факультете дисциплинам, казавшихся мне в те светлые годы достаточно достойными потраченного на них времени.

Кстати, вопрос, что только что задала Стася, напомнил мне ещё об одной стороне моей студенческой жизни, которую я совершенно упустил из виду, переместившись в тело местного аватара. Понятное дело, колхоз — дело добровольное. Но всё-таки! Глядишь — и кое с какими предметами по экстернату было бы попроще разобраться, зайди я с этой стороны.

— Ты права, Стасенька. Даже дважды: и забил, и тихарюсь. Есть дело поважнее.

— Надо же? Даже важнее меня? — в голосе девушки проскользнули нотки уже отнюдь не притворной обиды.

Я немного задержался с ответом. Но успел найти нужные слова до начинающего разгораться конфликта.

— Нет, конечно, не важнее тебя, ни в коем случае! Важнее в мировом масштабе! — я как можно лучезарнее улыбнулся, — ты же — объект вне категорий.

Но Стасю, как я отмечал выше, на мякине было не провести.

— Ты странный, Гаврик, — вздохнула она, — раньше ты никогда не врал мне через слово, — девушка не спрашивала, а лишь грустно утверждала.

— Погоди, Стась, зачем спешишь с выводами? — я крепко сжал ладонь девушки, едва сдерживаясь, чтобы не обнять её и не зацеловать её прямо здесь, посреди почти безлюдного тротуара. Будет тебе правда. Клянусь! Вся до последней буквы. Я же обещал тебе сюрприз? И он обязательно будет. И даже не один. Вот только кушать очень хочется. Сейчас дойдём до кафе, сделаем заказ, выпьем по бокалу вина — и разговор легче пойдёт. Ты ведь не против такого сценария?

— Ох, Луговой, чувствую какой-то подвох в твоих словах, — она пристально взглянула мне в глаза, специально поближе наклонившись к лицу, — и изменился ты…одеваешься как…как…

— Как кто, Стась? — не удержался я от вопроса.

— Как деляга и фарцовщик.

— Ну, это ты хватила, подруга. Качественные слаксы, фирменные кроссовки, водолазка и кожаный пиджак куплены на кровно заработанные. Вот этими вот руками. Грузчиком на железке. А тот, о ком ты подумала, вёз бы тебя сейчас в ресторан «Кавказ» или «Вдали от жён» на вишнёвой девятке, посверкивая золотыми гайками на пальцах и такой же цепурой на шее. И пиджак был бы у него непременно малиновый.

— Почему малиновый? И при чём здесь золотая цепочка и перстни? — растерялась Стася резко остановившись.

— Ах, да…пардон, это я с временным периодом поторопился, — пробормотал я.

Я мысленно дал себе по лбу: десинхроноз, однако, мода на яркие пиджаки и золотую бижутерию у бандосов придёт лишь с весной следующего года.

— Но согласись, до мажора мне всё же как до Китая в коленно-локтевом положении?