– Слушаюсь!

– Быть внимательными, по любой тени огня не открывать! Еще своих в темноте подстрелите!..

Ночь, однако, была не самой темной – небо звездное, полная луна склоняется к горизонту и светит будто огромный фонарь. Долину Днестра затягивает туман, скапливающийся в низинах и заводях. На рассвете вся округа будет укрыта сплошным туманным одеялом.

– Вон там, – Барков указал Евангелине на север и северо-запад. Горизонт подсвечивался желтоватыми вспышками. – Безостановочно палят уже двадцать минут, это не случайный приграничный инцидент… Район Каменца-Подольского, он всего в шестнадцати верстах от границы. Ай, как скверно, ехать на Проскуров как раз через губернский город – надо посмотреть карту и поискать объездные дороги.

– А если на юг? Перебраться через Днестр и в Бессарабию? Недалеко две станции, Новоселица и Липкацы, я хорошо помню план…

– В случае войны неприятель будет стремиться перерезать именно железнодорожные линии. Поэтому наш путь – только на восток или северо-восток.

– Пойду займусь автомобилем, – угнетенно сказала Ева. – Может быть, действительно не разобрались? Или какие-нибудь маневры?

– Маневры? Не смешно, моя дорогая. Вот еще что… Держите под рукой свой маузер.

– Предлагаете стрелять в солдат моего кайзера?

– Предлагаю подумать о собственной, единственной и неповторимой жизни. Вы не представляете себе, что такое настоящие боевые действия: никто не станет разбираться кто вы и откуда. И вежливым голосом таможенного чиновника просить показать паспорт. Будь таковой австро-венгерским или болгарским.

В белой мутной каше утонуло все – и палатки, и деревья, и берег реки. Мир поглотила колышущаяся мгла; только верхушка кургана да изогнутый острый хребет остатков Траянова вала плыли над бескрайним молочным озером. Звуки приглушенные, едва слышные.

Поверх – купол черно-синего неба с едва заметными золотисто-голубыми отсветами по восходному краю. Пейзаж самый таинственный, почти фантастический, когда возникает ощущение, что грань между настоящим и прошлым размылась, эпохи смешались, а из вечной материи остались только небеса, звезды, земля под ногами и журчащий неподалеку невидимый Днестр.

Будто распахнулись ворота меж мирами – тогда, полтора тысячелетия назад, возле безымянной готской деревеньки, стоявшей в излучине Агалингуса, как именовали реку германцы, из тумана выплыли темные силуэты всадников на низеньких мохнатых лошадках. Ехали медленно, тихонько переговариваясь меж собой на странном картавящем наречии.

Остановились вдруг, почуяв легкий запах дыма. Двое спешились, с осторожностью рысей, пригибаясь и хоронясь в зарослях прибрежной осоки, пошли туда, где было жилье – десяток длинных домов, не обнесенных тыном. Готские собаки – свирепые и огромные, в чьих жилах текла кровь римских молоссов и волков Дакии, – чужаков не учуяли, те зашли с подветренной стороны. Из осторожности убили ножом женщину именем Арегунда, зачем-то вышедшую среди ночи к плетню, – перерезали горло. Тело оттащили к реке, вспороли живот, чтобы труп сразу утонул, и бросили его в воду.

Вернулись к своим.

К полудню деревни не существовало – коренастые чужаки на маленьких лошадях привели подкрепление, убили всех, дома подожгли…

«Гунны, – отрешенно подумала Евангелина, увидев в тумане призрачные тени. Шесть или семь всадников, едва различимых. Лошади шли мерным шагом, абсолютно бесшумно. – Они вернулись за своим вождем… Гунны ищут нас, тех, кто осквернил усыпальницу…»

– Wir sind zu weit gegangen, – на самом излете слуха различила Ева человеческую речь с австрийским акцентом. Морок исчез, венский выговор ни с одним другим не перепутаешь! – Kommt zuruck.[121]

Конные прошли мимо, не заметив автомобиль или приняв его в тумане за валун странной формы, издалека похоже. Судя по направлению, они едут с северо-запада, если не повернут левее, минуют лагерь и окажутся на берегу. А дальше?

Ева ринулась в противоположную от всадников сторону, к палаткам. Хорошо, что оделась в шоферский костюм, кожаные галифе и куртку, бежать можно не подбирая проклятущие юбки!

– Готово? – сказал Барков, обернувшись на звук быстрых шагов. – Мы сейчас принесем…

– Тише, умоляю! – шикнула Ева. – Я видела… Видела наших! То есть это наверняка австрийская кавалерия! Там, дальше!

– Сколько? – наклонил голову граф. Единственный глаз хищно взблеснул. – Шесть или восемь? Понятно, дозорный разъезд, разведка. А вы говорили, опасаться нечего.

– Ничего подобного я не говорила, – огрызнулась Евангелина. – Да погасите же лампу!

– Черт возьми, Тимоти и Ойген с Прохором отправились в усадьбу… Робер, Джералд, господин Шпилер! Идите сюда немедленно! Вы вооружены?

– Н-нет, – испуганно пискнул Робер. – Мой браунинг в саквояже, а саквояж я отнес в машину час назад…

– Идиот. Прости. Доктор?

– Револьвер.

– У меня тоже, – подтвердил Джералд. – «Смит-вессон». Я отлично стреляю, большой опыт охотника, но…

– Мадемуазаль Чорваш, – приказным тоном сказал Барков. – Берите Робера и быстро… Вернее, со всех ног неситесь к раскопу! Спрячетесь там до рассвета.

– Никуда не пойду, – твердо сказала Евангелина. – И вы это знаете, Алексей.

– И я! – неожиданно заявил Монброн. – Мы вас не бросим! Если укрыться в усыпальнице, то всем вместе!

– А Тимоти и мсье Вершков? – справедливо заметил Шпилер. – Они должны скоро вернуться… Ах, чтоб тебя! Слышите?

Совсем рядом прогремел винтовочный залп. Раздались крики.

– Они нарвались на Львова и саперов! Его благородие должен отбиться, если кавалеристов мало, силы неравные… Немедленно в хозяйственную палатку, оборону займете за ящиками с инструментами, отличный бруствер! А я пойду взгляну, что происходит!

– Куда?! – переполошилась Ева. – Вас же убьют! Не те, так другие!

– Простите, мадемуазель, – жестко и непреклонно сказал Алексей Григорьич, – но моя жизнь принадлежит только мне. Исполняйте приказание. И отдайте запасной пистолет господину де Монброну, я знаю, у вас два… Евангелина, уверяю, ничего не случится! Не убили под Мукденом и в Порт-Артуре, значит, доживу до глубокой старости! Идите же! Слышите, перестрелка продолжается!

За прошедшие долгие недели его сиятельство изучил окрестности лагеря как свои пять пальцев, он с закрытыми глазами мог пройти от «господской» палатки к мосткам на реке, где обычно умывались, набирали воду и ловили рыбу в свободное время, благодаря отличной памяти мог вспомнить, где находится любая ямка или кочка, ну а сохранившийся со времен Рима вал на досуге изучил досконально – когда еще увидишь древнейшее фортификационное сооружение античной эпохи?

Собственно от вала осталось всего ничего, но поскольку нижних чинов по окончанию работ в гробнице следовало занять делом – солдат и минуты не должен быть свободен, ибо праздность обязательно ведет к потере дисциплины и разложению! – Барков припомнил курс по военной инженерии в Корпусе и совместно с поручиком проводил небольшие маневры, обучая саперов премудростям, узнать которые в захолустном гарнизоне они не могли.

Полигоном служил помянутый вал, точнее его часть, примыкавшая к реке в полутора верстах от деревни Устя – остальное срыли в прошлом веке, чтобы освободить поля от неудобного «ребра» высотой в полторы сажени.

– …Известно, что в нынешние времена самые прогрессивные достижения в области полевой фортификации принадлежат немецкой и отчасти французской военным школам. Если угодно, я могу показать, как выстроить редан не с двумя, а тремя фасами так, что несколько взводов окажутся способны отбить нападение целого полка, или по меньшей мере долго сдерживать противника до подхода основных сил без непоправимых потерь.

А теперь представим, что на нас наступают с запада, со стороны Австро-Венгрии.

Догма генералиссимуса Александра Васильевича Суворова «Тяжело в учении – легко в бою» этой ночью себя оправдала полностью. Построенный «потешно», ради тренировки и получения нового опыта, редан позволял держать круговую оборону, безнаказанно обстреливая конного или пешего противника с возвышенности и одновременно будучи защищенным укреплением, похожим на трилистник клевера и с возможностью незаметно отступить под прикрытием вала с западной или восточной стороны.