Общий смысл речи сводился к следующему: «Мы крайне недооценили врага — он оказался силен и крепко надрал нам задницу. Но мы мобилизуемся (список конкретных мероприятий), напряжемся (список мероприятий) и одолеем противника. Будет трудно, но победа останется за Германией».

И всё бы ничего, но Йозеф Геббельс, видимо, по долголетней привычке, не сумел отказаться от устаревшей риторики: «международное еврейство», «народ, пробужденный, воспитанный и обученный национал-социализмом», «гений фюрера, поднявший нас на борьбу» et cetera. Меня это совершенно не устраивало хотя бы потому, что в официальной пропаганде мы старались придерживаться иной концепции — отказаться от раздражающих и оскорбительных формулировок, чтобы дать понять симпатизирующим Германии людям в стане противника и среди нейтралов, что эпоха Гитлера закончилась и правительство Шпеера идет новым курсом.

Кстати, я посоветовал Рейнхарду Гейдриху реформировать СС в «президентскую гвардию» — очень уж зловещим и пугающим стало сокращение от «Schutzstaffel», а после того, как рейхсфюрер разогнал бездельников из Альгемайне-СС, отправив большую часть из них на фронт, такие перемены стали жизненно необходимы.

Гейдрих, поразмыслив, согласился с политической оправданностью подобного шага и пообещал предоставить документы по коренной реформе охранных отрядов к февралю-марту 1943 года — столь серьезные перемены должны происходить постепенно. Назначенный командующим Ваффен-СС оберстгруппенфюрер Зепп Дитрих поворчал, заявил, что неуважение к традициям порождает неуважение к начальству, но Гейдрих сумел его уговорить.

…«Народный митинг» в Берлинском Дворце спорта организовывал Артур Аксман, нынешний партийный лидер — разумеется, с нашей подачи. Привитая за долгие годы дисциплина НСДАП на низовом и среднем уровне не позволила партии развалиться, а ее членам впасть в ереси радикализации или оппозиционности. Вовсе наоборот, стремительная чистка в высшем эшелоне открыла для многих ошеломляющие перспективы. Заштатные крайсляйтеры вполне могли теперь перебраться на уровень гау, а то и еще выше — конечно, только после вдумчивой проверки организованными Аксманом комиссиями «Чистые руки». Репрессии изрядно припугнули партчиновников, по крайней мере, еще года два-три воровать они не решатся.

Собрание должно было стать представительным — делегаты от всех имперских организаций, партии, молодежи, армии. Выступить обязан был рейхспрезидент или канцлер, но фельдмаршал Вицлебен категорически отказался, обосновав свое нежелание тем, что он-де солдат, а не крикун-пропагандист, а я сразу понял, что если растеряюсь и начну мямлить, эффект от выступления окажется прямо противоположным ожидаемому.

Вдобавок написанное Геббельсом придется существенно подредактировать.

Положение спас Гейдрих — Дворец спорта он взял на себя. К тому же его фигура вызывала у многих почтительный страх, авторитет был непререкаем, да и большинство воспринимало рейхсфюрера в качестве некоего связующего звена между канувшим в небытие прошлым и настоящим: с тридцатых годов он был популярным объектом пропаганды.

Решили так: за день до «Народного митинга» я записываю речь на радио «Гроссдойчер рундфунк» на Мазуреналлее, ее транслируют по всей Германии, а следующим вечером правительство в полном составе будет присутствовать на собрании, где Гейдрих разовьет в своем выступлении основные постулаты. Постарайтесь предоставить окончательную редакцию как можно быстрее, доктор Шпеер.

Я управился за два часа.

…Сталинград — великий сигнал тревоги, который подает судьба немецкому народу! Народ, у которого найдутся силы пережить и преодолеть такое несчастье и при этом еще и почерпнуть из него новую мощь — такой народ непобедим. В моей речи к вам и к нации я вспоминаю героев Сталинграда. Эта память накладывает на меня и на всех вас нерушимые обязательства.

…Сейчас не время спрашивать, как всё это произошло. Вопросы могут подождать до тех пор, пока немецкий народ и весь мир не узнает полную правду о бедствиях последних недель, об их страшной и судьбоносной значимости. Героические жертвы наших солдат в Сталинграде имеют глубокое историческое значение для всего Восточного фронта. Они не были напрасными, и будущее покажет — почему. Когда я перескакиваю через прошлое и смотрю вперед, я делаю это нарочно. Время не ждет! Времени на бесполезные дискуссии больше не осталось. Мы должны действовать немедленно, тщательно и решительно.

…Немецкий народ будет бороться. Мы знаем, что сейчас немцы отстаивают всё самое святое, что у них есть: свои семьи, своих женщин и детей, прекрасную и нетронутую природу, свои города и села, двухтысячелетнюю культуру — всё, ради чего действительно стоит жить.

…В этот трудный час каждый должен выполнить свой долг — хочет он того или нет. И мы знаем, что народ это полностью одобряет. Уж лучше сделать слишком много, чем слишком мало, лишь бы только наши усилия привели Германию к победе. Еще ни одна война за всю историю человечества не была проиграна из-за слишком большого количества солдат или оружия.

…Настало время заставить лодырей трудиться. Хватит им нежиться в покое и довольстве. Мы не можем ждать, пока они поумнеют. Тогда уже может быть слишком поздно. Сигнал тревоги должен прозвучать для всего народа. За работу должны взяться миллионы рук по всей стране.

…Наши враги заявляют, что немецкие женщины не в состоянии заменить мужчин в военной экономике. Это может быть справедливо для определенных областей, требующих тяжелого физического труда. Но я убежден, что немецкая женщина полна решимости занять место, оставленное мужчиной, ушедшим на фронт, причем сделать это как можно скорее. Неужели хоть одна жена и мать не отзовется на мой призыв, не встанет к станку ради тех, кто сражается на фронте? Неужели кто-то захочет поставить свой личный комфорт выше национального долга? Неужели кто-то в свете угрожающей нам страшной опасности предпочтет заботиться о своих частных нуждах, а не о требованиях войны?

…В этот час трудных размышлений о судьбе германского народа мы твердо и непоколебимо верим в победу. Мы видим ее перед собой; нам нужно только протянуть к ней руку. Мы должны научиться подчинять ей всё. Таков девиз настоящего момента. И наш лозунг должен быть таким: «Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!»

Берлин,

январь — февраль 1943 года

У меня есть все основания полагать, что по окончании войны (с любым исходом) благодарные потомки установят конный памятник на Паризерплац именно Вернеру фон дер Шуленбургу — не фельдмаршалам или адмиралам, не канцлеру, не ушедшим в прошлое вождям, а пожилому графу, сумевшему прорвать, казалось бы, непроницаемую завесу, отгородившую Германию от Востока и сталинской России.

Вчера граф Шуленбург встречался в Стокгольме с русской посланницей Александрой Коллонтай. Негласно, разумеется. При посредничестве шведского министра иностранных дел Кристиана Гюнтера.

Когда поздно вечером в Рейхсканцелярию пришла краткая шифрованная телеграмма «Есть проблеск надежды», я бездумно ополовинил бутылку коньяка «Луи Руайе», до того праздно стоявшую в тумбе стола. Не опьянел вовсе, хотя употребил нектар на голодный желудок. Неужели получилось?

…Относительное затишье на фронте продолжалось вторую неделю. Полностью выложившись за время наступления на Ростов, русские приостановили активные операции, при этом накрепко блокировав части групп армий «А» и «Дон» на Таманском полуострове. Мы кое-как (именно «кое-как», к огромному сожалению) наладили мизерное снабжение окруженных подразделений и ломали голову над тем, как эвакуировать их в Крым — второй «Сталинград» привел бы нас к окончательному крушению.

Жизненно необходим был водный транспорт для доставки на Тамань боеприпасов, продовольствия и медикаментов. Катастрофически не хватало самоходных барж, паромов и буксиров, силы прикрытия тоже оставляли желать лучшего. Группировка Кригсмарине на Черном море составлялась из 30-й флотилии подводных лодок (всего-навсего шесть малых субмарин), торпедных катеров типа S-26, минных тральщиков, десантных кораблей «Зибель» и многоцелевых быстроходных транспортов — «линкоров Черного моря», использовавшихся в самых разнообразных целях: минные заградители, сторожевики, охотники за подводными лодками. Всего около 430 боевых единиц, чего было явно недостаточно.