Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В последний день праздника Эврих не отходил от Элары ни на шаг, то и дело ловя на себе завистливые взгляды менее удачливых поклонников девушки. Сама же она веселилась, смеялась и щебетала, как птичка, и, подобно птичке же, не давалась в руки птицелова, даря лишь редкие прикосновения, заставлявшие Эвриха вздрагивать и скрипеть зубами.

После Праздника Урожая жизнь в городке вошла в прежнее русло и Эвриху удавалось видеться с Эларой нечасто. Порой они виделись в храме, на базаре, в лавках, но встречи эти были столь мимолетны, что юноша все реже и реже вспоминал о младшей дочери Палия, и когда тот прислал Нетору Иллирию Веру традиционное приглашение на празднество, посвященное дню его рождения, юноша поначалу даже отказался сопровождать отца. Однако торжественный обед, который должны были украсить выступления жонглеров и певцов, обещал внести в монотонную жизнь подмастерья резчика по дереву приятное разнообразие, и, поразмыслив, он все же отправился на него вместе со всей семьей — отцом, матерью, старшими братьями и сестрой — и должен был признать, что пошел не зря. Уже в середине многолюдного застолья, на котором присутствовал цвет Феда, Элара сделала ему знак следовать за собой и незаметно покинула пиршественный зал. Упрекнув Эвриха в том, что тот совсем забыл о ней, она расспросила юношу о его жизни и попутно рассказала кое-что о своей, предложив до начала выступления артистов побродить по дому ее отца, славящемуся своим убранством, коллекцией скульптур, шпалерами и великолепной мебелью. Последняя, по мысли Элары, должна была особенно заинтересовать Эвриха, но легкомысленного школяра несравнимо больше привлекала сама девушка, что он и не преминул ей сказать, едва только они оказались в уединенной части дома. Девчонку это, как и следовало ожидать, нисколько не огорчило и не удивило, и, сообщив юноше, что резная мебель — предлог для того, чтобы остаться наедине, ничем не худший, чем любой другой, она подставила ему губы и впервые за время знакомства не стала избегать объятий.

Элара была вовсе не такой недотрогой, какой казалась на людях, и, хотя дальше поцелуев и целомудренных объятий дело не пошло, Эврих потом не одну ночь ворочался с боку на бок, не в силах уснуть, вновь и вновь вспоминая длинные сильные ноги, высокую шею и крепкие, как яблоки, груди младшей дочери Палия…

Расставшись, они договорились обмениваться записками, пряча их в каменной садовой беседке. Благодаря этому, им удавалось время от времени встречаться, и Эврих чувствовал, что с каждым разом все сильнее влюбляется в своевольную девчонку, которая, казалось, получала удовольствие, всячески поддразнивая и распаляя его. В конце концов юноша, лелея несуществующую обиду, решил более не писать записок и в сад, разбитый у дома Палия, не ходить. Если уж Эларе так хочется дразнить кого-то своими прелестями и выслушивать пламенные признания, оставаясь при этом недоступной, как луна, на которую можно только смотреть, то ей стоит подыскать кого-то более подходящего, более терпеливого. Будучи избалован женским вниманием, юноша не слишком страдал от принятого решения и был несказанно удивлен, когда вчера средь бела дня в столярную мастерскую Хазарана Реция Биона, где он постигал искусство резьбы по дереву, грунтовки и позолоты, заявилась сама Элара в сопровождении слуги, принесшего нуждавшееся в починке исключительно добротно сработанное кресло. Желание осмотреть мастерскую Хазарана было, разумеется, всего лишь предлогом — девушка во что бы то ни стало хотела поговорить с Эврихом, но из-за присутствия еще трех подмастерий единственное, что ей удалось, — это сунуть в руки юноши приготовленную на этот случай записку, которая, на его взгляд, стоила самой долгой беседы. В записке сообщалось, что Элара будет ждать его этой ночью в своей спальне.

В глубине души Эврих подозревал, что эта очередная шутка взбалмошной девчонки, но при виде свисающей из окна второго этажа веревки последние сомнения его рассеялись. В голове юноши мелькнула мысль, что со стороны Элары было крайне неосмотрительно спускать веревку до его появления в саду: если бы кто-нибудь из домочадцев Палия увидел ее, то пятнадцатилетней девчонке было бы трудно подыскать происходящему правдоподобное и невинное объяснение. Веревка эта почему-то вызвала у него чувство необъяснимой тревоги, которая тем не менее не могла остановить юношу. При мысли об ожидающей его Эларе мьшщы школяра налились силой, и он, зажав букет астр в зубах, мгновенно взлетел по толстой веревке и юркнул в распахнутое окно.

Ни свечи, ни светильника Элара не зажгла, движимая, как подумалось юноше, не только предусмотрительностью, но и смущением. В серебристом свете луны он не сразу разглядел спрятавшуюся под грудой одеял девушку, которая, как ему показалось, не столько ждала, сколько страшилась его прихода. Чтобы дать ей возможность прийти в чувство, он прежде всего деловито смотал веревку, затворил окно, положив букет на стоящий в изголовье кровати столик, а потом, опустившись на колени перед лежащей Эларой, попытался отыскать губами губы девушки. Сначала это ему не удалось; пряча губы, она подставляла под его поцелуи лоб и глаза, но юноша не торопился — впереди была длинная ночь наслаждений, а поспешность в делах любви, как ему было известно по собственному опыту, неуместна точно так же, как и при резьбе по дереву.

Вдыхая чистый, призывный аромат девичьего тела, не заглушаемый никакими благовониями и притираниями, Эврих бесконечно долго целовал лоб Элары, прямой маленький нос и круглый нежный подбородок. Он ласково сжимал губами ее пылающие щеки, трогал мочки ушей, чувствуя, как прекрасная его возлюбленная начинает оживать. Как потихоньку отползает к ее ногам гора одеял, предоставляя возможность губам и языку его все больше свободы и простора. Юноша не спешил, ему и так было несказанно хорошо, и к тому же он знал, что, когда Элара войдет во вкус любовной игры, она сама, подобно любопытной улитке, вылезет из своего домика, чтобы получить от любимого все те ласки, которых достойно ее божественное тело. И девушка, словно услышав его мысли, внезапно тихо и мелодично рассмеялась, губы ее потянулись к губам любовника, а гибкие руки, высвободившись из плена одеял, обвились вокруг его шеи.

Опьяненный ароматом чистого, сильного тела девушки, вкусом ее сочных, медовых губ, нежной упругой кожей, Эврих в перерывах между поцелуями бормотал признания и клятвы, показавшиеся бы, вероятно, и ему самому, и Эларе смешными и нелепыми в любое другое время. Но сейчас пылкие слова эти были уместны и даже необходимы, о чем свидетельствовали все дальше и дальше сбивавшиеся к изножью кровати одеяла, обнажившие покатые белоснежные плечи девушки и тугие яблоки ослепительных грудей, на которых заманчиво темнели спелые вишни сосков. Подобно тому как истомленный жаждой путник припадает к звенящим струям прохладного родника, прильнул к ним Эврих, и тело девушки ответило на его горячие поцелуи благодарным трепетом. Ее пальцы погрузились в золотую шапку его волос, взволнованное дыхание сменил невнятный любовный лепет, срывавшийся с губ Элары, и любовники не заметили, как сами собой спали ненужные уже покровы. Ворох одеял сполз на ковер, и светящееся в лунном свете, подобно лучшим сортам мрамора, точеное тело девушки изогнулось, не то взывая о пощаде, не то требуя, чтобы губы Эвриха продолжили свое паломничество по Стране Любви. И они пустились в странствие по долине Шелковистого Живота, остановились на привал в гроте Пупка, затем, достигнув предгорий Божественных Ног, исследовали их возвышенности, впадины и ложбины. Едва не заблудившись в Сказочной Роще, припали к Источнику Наслаждений, и Страна Любви встречала их появление сладострастным содроганием…

Дурман любовного забытья начал рассеиваться, лишь когда Эврих ощутил, что впившиеся в его плечи ногти девушки готовы порвать кожу, и услышал ее прерывистый шепот:

— Ну хватит, довольно! Я больше не могу! Возьми меня немедленно, не тяни, я же не каменная!

Искусанные губы ее дрожали, глаза щурились, как от нестерпимого света, грудь бурно вздымалась и опадала, словно девушке пришлось совершить пробежку, от которой зависела ее жизнь. Согнутые в коленях ноги были широко расставлены — вся поза выражала неистовое желание; девичьи страхи были забыты, и Эвриху невольно вспомнились слышанные как-то в «Глубоком горле» стихи, в которых мужчина сравнивался с несущей дождь тучей, а женщина — с изнывающей от засухи землей.

1426
{"b":"862793","o":1}