Эта зона отличалась от ранее найденных тем, что из нее нельзя было попасть в двадцать первый век. Но зато можно было еще куда-то, как вскоре показалось Роберту, в какие-то совершенно необычные места и времена. Причем ему туда очень хотелось. Настолько, что даже мелькнула мысль попытаться активировать переход прямо сейчас, пока не передумал. Впрочем, жизнь на острове приучила Дюваля к осмотрительности, в силу чего он не стал спешить, а потратил два дня на сборы. И только потом снова поднялся на срезанную вершину холма с объемистым рюкзаком за плечами и кобурой с револьвером на поясе. Пару раз глубоко вздохнул, сосредоточился, закрыл глаза и сделал четыре мелких шага вперед. Собственно, он уже на третьем понял, что можно открывать глаза, но на всякий случай шагнул еще.
Что удивительно, место осталось почти тем же самым, только трава на нем была существенно ниже и реже. Лес вокруг холма тоже заметно измельчал, но вот на месте давно потухшего вулкана Поике с озером в кратере возвышалась гора высотой едва ли не полторы тысяч футов, и ее вершина слегка дымилась, а склоны все были в черных лавовых потеках и практически лишены растительности.
Роберт посмотрел влево, где из-за леса раньше была видна гора Теревака. Хотя лес теперь закрывал обзор гораздо меньше, никакой горы там не было. Местность просто постепенно опускалась, лес уже в миле с небольшим становился зарослями мелких кустов, а за ними виднелась синяя гладь океана.
Молодой человек глянул назад, где тоже должен быть океан, и поначалу просто его не нашел. Правда, потом присмотрелся и увидел у самого горизонта полоску воды.
В том, что это остров Пасхи, Роберт почти не сомневался, ведь плато, на котором он стоял, было явно тем же самым. Но что случилось с горой Поике, куда делась Теревака, и почему океан с одной стороны несколько ближе, чем должен быть, а с другой существенно дальше?
Молодой человек повнимательнее присмотрелся к вершине горы, потом снял рюкзак и сел на траву. Даже если этот вулкан начнет извергаться прямо сейчас, времени вполне хватит вернуться на свой остров, где все три вулкана давно потухли. Значит, можно без суеты осмотреться и обдумать, в когда и куда его занесло и что делать дальше. Именно в такой последовательности, то есть сначала юноша решил определиться во времени и быстро припомнил все, что он знал про историю острова Пасхи – он решил исходить из того, что это именно тот самый остров.
Итак, остров Пасхи возник в результате последовательного извержения трех вулканов, причем самый первый, Поике, пробудился довольно давно, не менее миллиона лет до нашей эры. А по другим источникам, вообще не менее трех. Потом произошло извержение Рано-Као. И уже совсем недавно, примерно за двести тысяч лет до появления здесь первых аборигенов, произошло третье извержение, в результате которого возникла гора Теревака, а остров приобрел современные очертания.
Так вот, никакой Тереваки тут точно не было. Более того, сколько Роберт ни глядел на запад, в том числе и в бинокль, Рано-Као он тоже не обнаружил. Значит, этого вулкана тоже еще нет, или, в крайнем случае, он пока еще настолько мал, что его не видно из-за леса. Выходит, меня закинуло на миллион или более лет назад, прикинул Роберт. В плейстоцен, причем ближе к началу. Тогда косяком шли оледенения, и, значит, уровень океана может быть значительно ниже, чем в двадцать первом веке. Понятно, почему на юге океан отступил так далеко. Да и прохладно тут сейчас по сравнению с тем миром, что юноша недавно покинул. Опять же в лесу есть деревья, похожие на сосны, а раньше (или, наоборот, позднее) их не было совсем. Пожалуй, надо исследовать остров, причем ничто не мешает начать это прямо сейчас.
Роберт несколько удивился в принципе несвойственной ему торопливости. И вообще он чувствовал себя как-то странно. Его буквально переполняла энергия, и он сидел как на иголках. Хотелось бегать, прыгать, даже орать что-нибудь нечленораздельное – в общем, вести себя прямо как обезьяна, которая только что слезла с дерева, отчего возгордилась, почувствовала себя человеком и теперь искала лишь дубину поздоровее, чтобы крепко сжать ее в волосатых лапах, издать воинственный визг и начать прогрессировать.
Еще только начиная переходы на остров Пасхи, Роберт заметил, что вроде бы он там чувствует себя лучше, чем в двадцать первом веке, но отнес это к влиянию чистого воздуха и вообще неизгаженной экологии. Хотя, конечно, все странности это не объясняло. Например, почему в девятом веке (Роберт считал, что на его острове сейчас именно девятый век) похожий по размеру синяк сходит в полтора раза быстрее, чем в двадцать первом?
Так вот, сейчас он чувствовал примерно то же самое, но в гораздо большей степени. Пять миль до океана молодой человек преодолел чуть ли не бегом. По лесу! С довольно тяжелым рюкзаком! И совершенно не устал, только есть захотелось. Кроме того, спускаясь с плато, юноша рассадил руку о какой-то острый камень. Естественно, он не растерялся, а, быстро достав аптечку, продезинфицировал и перебинтовал рану. Она почему-то весь день чесалась, хотя раньше такого не происходило. На всякий случай вечером Дюваль разбинтовал руку, чтобы посмотреть, не началось ли там какое-нибудь воспаление. И замер, удивленный.
Никакой раны он не увидел. На ее месте был малозаметный шрам, на вид – примерно двухнедельной давности.
Через двое суток и он исчез. Как, впрочем, и все остальные шрамы и шрамики, которыми молодой человек успел обзавестись за свою недолгую жизнь.
За эту пару дней Роберт смог более или менее изучить вариант своего острова в далеком прошлом. В первый день он дошел от горы Поике до крайней западной оконечности, а во второй исследовал остров по береговой линии, отмахав за день миль тридцать. Вот тут он уже устал, но совсем немного. И эта усталость была приятной.
Сидя у потрескивающего костра, Роберт лениво размышлял о неизведанных пока тайнах своего острова, когда его внимание привлекла странная веточка, лежавшая футах в шести слева. Но вставать, чтобы взять ее и рассмотреть повнимательней, было лень. Вот если бы она лежала поближе и до нее можно было дотянуться не вставая…
Веточка вдруг двинулась к молодому человеку. Ба, да это палочник! Но какой же крупный – почти десять дюймов в длину. Во времена, которые Роберт условно считал девятым веком, таких насекомых на острове Пасхи не водилось. А вот за миллион лет до нашей эры – почему бы и нет? Птиц тут пока не очень много, а нелетающих, похоже, нет вообще. Видимо, еще не успели в райском месте разжиреть и облениться до потери крыльев. Птицам ведь нужно довольно много времени для того, чтобы прийти к выводу о ненужности полетов. Типа, зачем, когда крылья только мешают ковыряться в земле? К тому же с высоты можно и упасть, а из норы при всем желании не получится. Да, птицам потребовалось около миллиона лет… а человечество прекрасно успело за сто с небольшим. В начале двадцатого века оно стремилось в небо, в середине – в космос, а в двадцать первом куда? К кормушке! Какой еще космос, когда и на земле очень даже неплохо! Ну, не всем, разумеется, а только гражданам цивилизованных стран. И средства лучше пустить на увеличение социальных выплат, чем вкладывать их в космос, то есть пускать по ветру.
Пока Роберт размышлял о путях развития человечества, палочник куда-то уполз. Но не успел молодой человек толком расстроиться, что не удалось его внимательно рассмотреть – ведь ископаемое же! – как тот вернулся.
«Он что, мои мысли читает?» – в некоторой растерянности подумал юноша и, не особо надеясь на успех, приказал насекомому:
– Иди отсюда!
Палочник бодро пополз от костра.
– Ко мне!
Насекомое развернулось и медленно приблизилось к ноге Роберта.
Через полчаса юноша убедился, что палочник действительно выполняет его команды, причем безразлично, мысленно они были отданы или вслух. Правда, не все – как прыгать на месте, так и бежать галопом насекомое отказалось.
Еще через два дня Роберт решил сделать перерыв в исследованиях – слишком уж много информации накопилось, пора было ее как-то обдумать и систематизировать. Он вернулся в девятый век и теперь каждый вечер часа по два сидел на берегу океана с ручкой и блокнотом – любовался закатом и размышлял.
