Но штука в том что сельское хозяйство было самым настоящем «больным местом» для руководсива страны. Союз сейчас ел только то, что собирал на своих бескрайних полях. Поэтому виды на урожай и перспективы развития села занимали особое место в разговорах партийных и государственных руководителей.

Так что ответственные товарищи нас с Мишустиным не послали, а наоборот очень заинтересовались.

И снова я понял, что как следует пошумел на самом высоком уровне, Мацкевич был в курсе того, что происходит не только у меня в колхозе, но и у соседей из Света Коммунизма. Он с Косыгиным подробно расспросил меня, как идут дела, потом мы переключились на мою идею, а в конце что-то прошептал Косыгину на ухо. Тот улыбнулся и кивнул.

Затем товарищ Мацкевич подозвал одного из официантов, которые как пчелы вокруг цветов кружились рядом. Официант кивнул и куда-то пошёл.

Косыгин тоже отошёл и через минуту вернулся с человеком чьи брови стали источником бесчисленных анекдотов.

— Вот, Леонид Ильич, товарищ Филатов, молодое и очень перспективное дарование нашего сельского хозяйства. Сколько вам лет, товарищ Филатов, — обратился Косыгин уже ко мне.

— Двадцать семь, товарищ председатель совета министров СССР.

— Двадцать семь а уже такой молодец, пробасил Брежнев, пока что полный сил, а его дефект речи, полученный после ранения во время войны еще не проявлялся, никаких сисек масисек и сосисок сраных не было и близко, — а что же вы не надели государственную награду, товарищ Филатов?

Пришлось лезть во внутренний карман пиджака и доставать коробочку с медалью.

Брежнев взял её из моих рук, открыл и прикрепил на правую сторону пиджака.

Я боялся что он еще и полезет целоваться, но нет. Я, слава Богу, не Эрик Хоннекер, так что товарищ генеральный секретарь просто пожал мне руку.

— С такой молодёжью мы можем быть спокойны за наше с вами советское государство, товарищи, — заявил Брежнев.

Все остальные согласились с ним, и очередной официант тут же подал нам на подносе коньяк и закуски.

Все собравшиеся разобрали рюмки и выпили.

— Желаю вам успехов в труде, товарищ Филатов, — сказал Брежнев, а потом они с Косыгиным вернулись за стол, где тут же заговорили со своим соседом, — Да, да, Юрий Владимирович, так на чем мы остановились? — услышал я. Андропов, а это скорее всего был он, о чем-то тут же тихо заговорил.

Но это меня не касалось, тем более что к нам с Мацкевичем подошёл очередной мужчина в импортном костюме. Которого мне представили как Кандренкова Андрея Андреевича, первого секретаря Калужского обкома коммунистической партии Советского Союза.

Мишустин рассказал Мацкевичу и Кандренкову о моей идее с удобрениями, пообещал со своей стороны оказать всяческое содействие и помощь от советской науки, а потом когда товарищи академики, министры и секретари обо всем договорились, Кандренков сказал мне:

— Я рад что мы не ошиблись в вас, товарищ Филатов, — видя моё непонимание он продолжил, — есть предложение выдвинуть вас в депутаты верховного совета СССР следующего созыва. У вас как у депутата будут фонды, которые вы сможете использовать в этом деле. Так что надеюсь на вашу коммунистическую сознательность.

— Министерство и академия наук тоже поучавствуют в полном объеме, — добавил Мацкевич, — верно товарищ Мишустин?

— Конечно, — ответил тот, — я поговорю с Келдышем.

— Вот и славно, — откликнулся Мацкевич, — товарищи, сейчас подадут горячее, — прозрачно намекнул он на то, что пора расходиться, — Александр Александрович, вы где в Москве остановились? В гостинице?

— Нет, у родителей институтского друга.

— Понятно, я пришлю к вам своего секретаря, скажите ему адрес, и он передаст вам приглашение на трибуну возле мавзолея на завтрашнюю демонстрацию. А послезавтра жду вас у себя в министерстве, поговорим более предметно.

— А я вас жду у нас в области, — добавил Кандренков, — вместе с секретарем вашего райкома, председателем исполкома и товарищами из областного управления сельского хозяйства обсудим планы вашего колхоза на следующую пятилетку.

После этого я со всеми попрощался и вернулся за свой стол, где меня ожидал Васнецов. С ним мы обсудили всё, что я услышал, на радостях выпили под котлеты по-киевски, затем еще и еще, и, когда банкет закончился, я сильно навеселе вышел на пронзительный московский воздух.

Поймать такси не составило труда, целая стая машин паслась возле дома союзов, и я поехал к родителям Кости.

«Вот такая вот застольная дипломатия по-советски с непредсказуемыми последствиями» — думал я смотря в окно на пробегающие мимо меня пейзажи ночной Москвы образца ноября тысяча девятьсот семидесятого года.

«Не думал не гадал а депутатом стал», — скаламбурил я про себя и усмехнулся, «как бы мне всё это боком не вышло, слишком уж всё серьезно закрутилось».

— Высоко ты забрался, Саша, — сказал мне Доронин Старший, когда мы расселись в их столовой, и я под очередную бутылку с закуской, на сей раз столичной водки, пересказал всё что произошло со мной за этот вечер, — выше только звёзды. Смотри не оступись, больно падать будет.

— Да я всё понимаю, Арсений Викторович. Но куда деваться? Назвался груздем, полезай в кузов. Мне, на самом деле, это депутатство поперек горла.

— Зря ты так, Саша. Депутат это не только почёт, достаток и возможность проголосовать «за» по не тобой согласованным вопросам. Это еще и возможности, очень большие возможности. Кстати, ты уже думал что делать с деньгами?

— Которые за премию? — зачем-то уточнил я.

— Ага, с ними.

— Нет, а что?

— Поверь, тебе нужно их куда-то пожертвовать. Или в Советский в фонд мира, например. Тебе теперь нужна безупречная биография. Так что так будет лучше. И вот еще что... как у тебя на личном фронте?

— Что вы имеете в виду?

— Жениться тебе надо. Чем быстрее тем лучше. Холостой депутат верховного совета это нонсенс...

Я ворочался в постели и всё никак не мог заснуть. Что-то я не готов себя связывать узами брака. Да и кого под венец звать? Не Веру же и уж тем более не Калугину. В мысли пробрался образ Лукиной, но у нас с ней ничего и не было пока, так что тоже рано о таком думать.

С этими мыслями я и уснул.

Демонстрация на седьмое ноября мне запомнилась в основном пронзительным ветром и холодом. Из-за этого ветра моя встреча с Мацкевичем не состоялась, товарищ министр слёг с высокой температурой, так что я просто вернулся к себе в колхоз. В министерство нужно было ехать уже после нового года.

Но это даже хорошо, было время как следует подготовится к этому разговору.

И очень интересно, что же мне скажет Кандренков в обкоме.

Кабинет Кандренкова был просторным и светлым. На стенах висели дорогие сердцу каждого коммуниста портреты. Фридрих Энгельс, Карл Маркс, Владимир Ильич Ленин, всесоюзный староста товарищ Калинин и «Дорогой Леонид Ильич», ну а как без него? Брежнев сейчас главный.

Ну а на столе перед собой я увидел стопку документов, телефоны, целых два, печати и небольшую лампу. На кресле за столом сидел сам Андрей Андреевич. Но, увидев меня, он решил ненадолго встать, чтобы пожать мне руку, после чего вернулся на своё место.

— Располагайтесь, Александр Александрович. Обсудить нужно много чего, так что настраивайтесь на долгий разговор.

— Конечно, — улыбнулся я, — мне и самому есть о чём с вами поговорить.

— Предлагаю начать с актуальной темы. Недавно вы получили государственную награду и, возможно, заметили, что почти все видные деятели из тех, кого наградили вместе с вами, прямо там же, на сцене, пожертвовали её в один из фондов.

Я хотел сразу же ответить на это, но Кандренков жестом меня остановил и продолжил:

— Я знаю, что вы очень молоды и, возможно, недооцениваете значение репутации для карьеры. Но поверьте мне, это очень важно. Поэтому рекомендую вам, пока не поздно, пожертвуйте наградные деньги в один из фондов. Советую вам по-дружески, как человек заинтересованный в том, чтобы каждый депутат от нашей области, коим вы несомненно уже станете, был примером для сограждан.