– Хороший выбор, – голосом продавца-консультанта похвалил приятель и ушел в другую часть каморки колдовать над чайничком.

Наполнил водой большой медный заварник с затейливым орнаментом по бокам. И положил на него засветившиеся ладони. Чайник раскалился на глазах.

– Ничего себе ты портативный кипятильник! – присвистнула я. – Лель – незаменимый человек в походах!

– Юлька, я в принципе незаменимый человек, и не только в походах! – самодовольно откликнулся он.

Я только с улыбкой покачала головой. Ох уж этот шут!

И ни следа от недавней меланхолии.

– Кстати, а где ты был?

– Наслаждался уникальным зрелищем «Трое расстроенных мужчин совместно думают над тем, как вернуть своих дам сердца». Кстати, план Феликса мне показался наиболее рабочим, так что жди! Все будет красиво!

– А ты, наверное, сидел и советовал, предатель? – усмехнулась я.

– Ну вот, опять предатель. Они меня так же называли, и как раз за то, что я стоически молчал! А ты-ы-ы… эх, Юля, в друзей надо верить.

– В то, что ты совсем уж молчал, прости, но не верю. Как минимум комментировал!

– Не без того, – скромно признался Лельер, выдвинул для меня кресло, дождался, пока я сяду, и придвинул ближе к столику. Сам опустился напротив и, сложив руки на груди, начал изучать меня взглядом. Это было не назвать никак иначе. Он смотрел – как трогал, сметал барьеры, разрушал щиты в попытке заглянуть куда-то глубже.

Это дико нервировало.

К тому, что для Лельера флиртовать так же естественно, как и дышать, я привыкла давно и уже не обращала на это особого внимания, но вот так… Бр-р-р.

Скорее бы чай заварился.

– Любопытно, – наконец проговорил шут Гудвина, прерывая столь мучительный для меня зрительный контакт.

– Мне даже страшно выяснять, к чему относится эта характеристика.

Я нервно улыбнулась и провела указательным пальцем по столу, прослеживая древесный узор.

– Страшно? – Он резким птичьим движением склонил голову набок и в этот момент, как никогда, напомнил Мастера Хина.

– Я привыкла… – на миг замешкалась, но все же внесла коррективу: – Я думала, что привыкла к тебе любому. Думала, что знаю, какой ты… Чего от тебя ожидать. Но ты… аверс, реверс… как стороны монеты. Аверс был изучен, но внезапно оказалось, что на реверсе совершенно другой узор. Потому сейчас, когда ты так пристально смотришь, но и не думаешь двусмысленно шутить… меня это напрягает!

В синих глазах на миг мелькнула рассеянность, а после Лель с нажимом потер висок и проговорил:

– М-да…

– Что – м-да? – настороженно переспросила я.

– Не думал, что приличное поведение может стать поводом для страшных подозрений.

– Это не подозрения!

– Да-да, это личный дискомфорт, – хмыкнул в ответ Лель и, очертив окружность на чайничке, сказал: – Готово.

– Вот и чудно, – с облегчением выдохнула я.

– Сахар, сладости? – коротко спросил шут, аккуратно поднимая чайничек и наливая в чашку тонкой струйкой.

– Зачем сахар? Лишь вкус портить.

– Рад, что ты разделяешь мои взгляды.

Лельер придвинул ко мне одну чашку, на которой от повышения температуры начали поступать затейливые узоры, и взял другую.

Я подняла кружку на уровень глаз, с любопытством глядя, как на белом фарфоре расцветают яркие цветы.

Взглянула на друга.

Картина на редкость мирная и почти пасторальная.

Свет и тени причудливо ложились на его лицо, делая более заметными круги под глазами от усталости и общие черты со «второй ипостасью». Эх, Лель, как бы ты ни прятал свой настоящий облик, он все равно выглядывает отовсюду. Стоит только начать смотреть более внимательно.

Тонкие нервные пальцы сильнее сжались на ручке, а ноздри дрогнули, улавливая мельчайшие оттенки аромата.

– Вкус-с-сно, – довольно улыбнулся Лель.

Я вздрогнула от звука его голоса. Черт, опять сама не заметила, как провалилась в созерцание.

– Ну что, дорогая моя Юля… пойдем!

Он схватил меня за руку и потащил в гостиную, по дороге рассказывая, что у него где-то завалялась колода карт и мы перед сном просто обязаны сыграть партейку! И непременно на раздевание. Я, разумеется, высказала шуту все, что думаю о его нравственности, и, если честно, с немалым облегчением. Привычный балагур Лель был ближе того до невозможности острого и больного мужчины, с которым я в очередной раз столкнулась в картинной галерее.

Утро началось с грохота.

Я села на постели, пытаясь сообразить, откуда крики и стук, и вообще, где я нахожусь.

– Юля, вставай! – орали за дверьми.

Выбравшись из постели и поддерживая мужские спальные портки, я протопала к дверям и распахнула их. Лель едва увернулся от створки, которая почти что засветила ему в лоб, внимательно оглядел меня и… совершенно вульгарно заржал, сползая по противоположной стене.

– Сволочь, – зевнула я, опираясь о косяк. – Чего тебе надобно от меня в столь ранний час?

– Как чего? – удивился шут, совладав с первым приступом хохота. – Ты разве не помнишь, о чем мы вчера говорили?

Я честно попыталась воскресить воспоминания. Воспоминания, придавленные бутылкой выпитого вчера за картами вина, особо воскресать не желали, но я была настырной. В голове появилась смутная картина о том, что бокала после третьего я сказала, что меня не устраивает моя физическая форма, и Лель торжественно пообещал заняться этим вопросом как можно скорее. Судя по всему, «как можно скорее» наступило уже сейчас.

– Эм… я передумала, – честно сообщила в ухмыляющуюся блондинистую морду и попыталась было закрыть дверь, мысленно уже уносясь в объятия одеяла.

– Как бы не так! – Между дверью и косяком быстро была вставлена чья-то ступня. – Ты вчера предупреждала о таком! Поздно! Одевайся и пойдем.

– Куда? – зевая, без особого энтузиазма осведомилась я.

– Как куда? Бегать! Одежда в шкафу! Жду тебя через двадцать минут внизу. Если не придешь, то поднимусь и вытащу из постели за пятку.

Я одарила шута мрачным взглядом и развернулась к шкафу, слыша, как за спиной тихо закрывается дверь. Увы, робкие надежды на то, что вещей там не окажется, не оправдались. Я, поняв, что от здорового образа жизни отвертеться не получится, отправилась в душ.

Пробежка и Лель выжали из меня все соки и нервы. Особенно нервы, особенно комментариями! Я, наверное, держалась и бежала только потому, что не теряла надежды все же нагнать державшегося чуть впереди гада и… нет, даже не стукнуть, а отвесить хорошего пинка!

Приползла домой без сил. Растрепанная, запыхавшаяся и пропыленная. В холле нас ждал до отвратительного свеженький и улыбчивый посыльный с букетом цветов.

– Здравствуйте! – обаятельно улыбнувшись во все клыки, проговорил ниор. – Могу я увидеть леди Юлию Аристову?

Ага, то есть он даже мысли не допускает, что сия леди – это я.

– Можете, – кивнул ему шут и указал на меня. – Вот.

Прислонившись к стене и все еще пытаясь выровнять дыхание, я лишь вяло махнула рукой, что да. Вот.

К чести посыльного, он не позволил никаким эмоциям отразиться на своем лице, подошел ко мне и с поклоном протянул букет. Выпрямился, толкнул вдохновенную речь о том, как радостно ему дарить прекрасные цветы прекрасным девушкам, а особенно таким восхитительным, как я. «Восхитительной мне» как раз сползла на глаза прядь волос из небрежно стянутого на макушке пучка.

Ниор еще раз радостно улыбнулся. Я – ему. Лель – нам. И показал на дверь.

Мужик оказался понятливым и вымелся из дома буквально со скоростью звука.

– Цветочки! – протянул шут, выхватывая у меня букет. – Красивые! Редкие и дорогие.

– Отдай! – рявкнула я, пытаясь выхватить букет.

– Потом, – отмахнулся от меня Лель и пошел к лестнице на втором этаже. – Красивые какие! Мне вот цветы никогда не дарили! А мне, может, завидно?

– А концерты?

– Там их в меня кидают. Это не то. Кстати, для справки, вот это – аквамаринские орхидеи. Считаются цветами королей, на языке цветов же означают нежную и трепетную любовь.