Белый феникс.

Красота! Смертельная.

Мы вылетели в холл, я подскочила к невозмутимому Николасу и рявкнула:

— Где черный ход?! — Он без слов ткнул в сторону той же злополучной гардеробной. — Задержи Лельера!

На что ожидаемо получила ответ:

— Приказ, несовместимый с посмертием.

— Я потом из тебя колобок костяной сделаю! — пообещала трусливому скелетону и рванула к выходу с девицей на буксире.

Дверь открыла пинком, в ушах все еще звучала зловеще-красивая музыка, хотя музыканты давно перестали играть. Гардеробная мне представлялась небольшой, но это оказался огромный зал, зеркала на стенах, высокие своды. Это помещение вполне могло быть еще одним концертным залом, но почему-то использовалось так. Я лихорадочно оглядывалась, не видя выхода, понимая, что он может быть или замаскирован под зеркало, или находиться за стойками с одеждой. Но у меня не было времени! И не было права на ошибку. Хоть дверь за собой я и заперла, но это его не остановит. Разве что на две секунды от того момента, когда он нажмет на ручку и поймет, что заперто, улыбнется и… откроет.

— Что происходит? — тихо спросила девушка.

— Маньяк, — мрачно отозвалась я. — Знаешь, кто это такие?

Судя по глазам блондинки, она знала.

— Значит, так, — выдохнула я. — Прячься за одеждой. Возможно, там выход на улицу, но есть и окно, попытайся открыть. И беги, беги к ближайшему магическому патрулю!

— Да, — с ужасом выдохнула девушка и, больше ни слова не говоря, бросилась в указанную сторону.

Ручка двери за спиной щелкнула, свет дрогнул и… один огонек наверху погас, погружая зал в мягкий и даже уютный полумрак. Но мне было жутко до дрожи.

Я услышала, как открылась оконная рама, и выдохнула, понимая, что нам повезло.

А потом распахнулась дверь и на пороге показался… Лельер Белый Феникс. Мастер Пытки сектора Малахит.

Скользящий шаг — и створка закрывается, отрезая нас от остального мира. А на узких губах Хинсара появляется улыбка, от которой меня прошибает холодный пот, и я вдруг понимаю, что девчонку-то отослала, а вот сама… даже не спряталась.

— И снова здравствуй. — Мастер по-птичьи наклонил голову. — Где она?

— Кто? — недрогнувшим голосом осведомилась я.

— Серебряная, — мягко проговорил феникс. — Надо признать, что ваши попытки укрыть эту тварь удивляют, злят и наводят на нехорошие мысли.

— Это не Хозяйка, Лель. — Я почти с мольбой взглянула в такие красивые, яркие и… очень эмоциональные глаза. Да, они уже не казались стекляшками, в синем море бушевало такое, что мне с писком захотелось осесть на пол и закрыть лицо руками. Невыносимо… Но я же сильная! Я Аристова, я справлюсь!

И еще… если бы я не могла справиться, хоть как-то его остановить, Лельер не приблизил бы меня к себе. Пытка не из тех, кто непродуманно выбирает ближний круг. Тем более у Хинсара его практически и нет.

— Ты ошибся. Это просто твоя девочка-поклонница, но в свете софитов ее волосы приобрели такой оттенок. — Я успокаивающе улыбнулась и, стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила: — Что ты сделал с Айларом и Феликсом?

— Отдыхают. — Он холодно усмехнулся, и мои колени снова ослабли от впечатляющего набора зубов и того, каким безумием веяло от его улыбки. Очень опасного безумия. Расчетливого и трезвого.

И… мне никогда не говорили, что он может меняться.

И если он смог отрубить и потомка Маэжи, и Смерть… то он в таком виде сильнее?

Надо заговорить! Может, как-то получится вернуть нам прежнего Леля?

— А что это за новый вид? — Я обвела рукой его высокую, худую и даже немного нескладную фигуру.

— Истинный, — рассеянно ответил феникс, стремительно обходя помещение. — Где?!

— Перестань! — Я осуждающе посмотрела на него. — Давай лучше поговорим, уверена, что мы вместе сможем все решить. Хотя бы сегодня.

Когда странный беловолосый псих находился на другом конце гардеробной, я чувствовала в себе моральные силы для разговора. А еще верила, что он и правда ничего мне не сделает. Обещал ведь!

Но… обещал Лель.

А ЭТОТ мне ничего не обещал!

— Юля, — хмыкнул мужчина, и вдруг его фигура размазалась, а он переместился ко мне. — Поговорим… мы непременно поговорим. — Он шагнул еще ближе, цепко ухватил меня за подбородок, больно вдавливая в нежную кожу кончики белоснежных когтей, заставляя взглянуть в синие глаза, и ласково сказал: — Ты так старательно суешь свой курносый носик не в свое дело, что поговорить становится просто необходимо.

От понимания, что, возможно, скрывается за этими словами, я похолодела, а колени подкосились, и он приобнял меня за талию, кривя губы в той же жуткой усмешке, прижимая к себе.

— Ты обещал… — Свой шепот даже я с трудом разобрала.

— Конечно, я тебя не трону, — проворковал на ухо этот… птиц недощипанный! Кик, ну где же ты, когда так нужен! Лельер же продолжил: — Я же сказал, что только поговорим. Поймаю мерзкую дрянь… А потом я делом займусь, а ты посидишь, посмотришь и поговорим.

— Мамочки… — Это вслух. Не сдержавшись, я прикусила губу, чтобы не всхлипнуть.

— Ну что ты, заинька, — издевательски нежно погладил меня по щеке маньяк болотного пошиба. — Я никогда не сделаю тебе больно, обещал ведь. Но, дорогой мой психейлог, ведь, чтобы лечить, надо… во всех, умммм… — Он провел носом по моему виску, словно вдыхая запах волос. — Во всех красках, да… ознакомиться с предметом.

— Не надо. — Я судорожно помотала головой. — Лель, пожалуйста, оставь это. Она не Серебряная!

— Я хочу проверить, — снова во все клыки оскалился Белый феникс. — Так куда ты дела… поклонницу?

— Н-н-никуда.

— Зайка, видишь ли, если она тут, то можно сначала забрать тварьку, а потом вернуться за виолончелью. Да и пообщаться у нас время есть. А вот если она убегает… я могу ее упустить и начну злиться, — буднично и даже как-то равнодушно проговорил Лельер. — А сама знаешь, что, когда злятся… срываются на тех, кто попадается под горячую руку.

— А з-з-зачем виолончель? — нервно спросила я, пытаясь вырваться из цепких маньячных лап.

— Ну как зачем… — Меня отпустили, но на ногах устоять не получилось, и я рухнула на пол у его ног. Судя по искорке удовольствия в синих глазах, это зрелище не оставило феникса равнодушным. Он склонился, касаясь моего лица длинными белыми прядями, от которых пахло чем-то горьким и свежим одновременно. — Это именно Серебрянка научила меня на ней играть, так что я предпочту порадовать ее своими достижениями… перед смертью. Она будет довольна… столько усилий, и я все же переломил свою природу.

— Ты о чем?

— Видишь ли, Юля, — хмыкнул блондин, выпрямляясь и выплетая какую-то странную сетку из лучиков света, которая постоянно рвалась и затухала, отчего он сдавленно шипел. — Фениксы никогда не играют на струнных инструментах по одной простой причине. У нас очень чувствительные подушечки пальцев. Играть безумно больно. И так как регенерация именно в области рук лично у меня почему-то почти совершенна, не нарастает мозолей, свойственных музыкантам. Каждая партия — почти невыносимая боль. Правда, сейчас уже не так…

— Почему? — Дергаться я не решалась, бежать тоже, оставалось спрашивать, отвлекать, пока он готов мне отвечать. Поэтому я цеплялась за любые «ниточки», за которые можно потянуть.

— Хозяйке некогда было интересно, что надо сделать, чтобы у меня остались шрамы, — усмехнулся Лельер. — Притом так, чтобы не сильно повредить мышцы, ведь нужно, чтобы руки остались подвижными.

Мамочки…

Бедный. Как же она тебя…

Как же эту… дрянь самой хочется прибить! Ну как же так можно?! И ведь наверняка это малая часть из того, что она с ним творила…

Хинсар вдруг зарычал, когда сеть в очередной раз погасла в его руках, и с яростью взглянул на меня, наклонился и, ухватив за шиворот, резко вздернул на ноги со словами:

— Мне это надоело! Где?! Куда ты ее послала?!

— Не скажу! — Я зажмурилась. — Это не она! — Тут выдержка мне отказала, и я ка-а-ак заорала: — Ки-и-ик!!!