Указ объявляет о желании правительства «уравнять военную повинность для всех сословий», не уравнивая, заметим, их в правах. Далее в нем выражается убеждение, что «обучение и достижения, приобретенные евреями во время военной службы, будут сообщены по возвращении их домой по истечении установленного законом числа лет (целых четверть века!). их семьям и сделать их более полезными и более эффективными в их экономической жизни и в управлении своими делами».

Однако «Положение о воинской обязанности и военной службе», приложенное к указу, явилось яркой иллюстрацией тенденции, в корне расходившейся со стремлением «уравнять воинскую повинность». Если бы русское правительство действительно желало сделать воинскую повинность униформой для всех сословий, то не было бы надобности издавать отдельно для евреев громадный указ из девяноста пяти статей с дополнительными «инструкциями», состоящими из шестидесяти двух статей, для руководства гражданскими и военными властями. Все, что нужно было, это объявить, что общий военный устав распространяется и на евреев. Вместо этого делается обратная оговорка: «Общие законы и учреждения недействительны в отношении евреев», когда они противоречат специальному закону (статья 3).

Дискриминационный характер еврейской воинской повинности особенно ярко проявляется в центральной части статута. Еврейские семьи были охвачены ужасом, прочитав восьмой пункт устава, предписывающий, что «еврейские призывники, представленные общинами, должны быть в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет». Это положение было дополнено статьей 74: «Несовершеннолетние евреи, т. е. моложе восемнадцати лет, помещаются в подготовительные заведения для военного обучения».

Правда, институт младших рекрутов, называемых кантонистами[81], существовал и для христиан. Но в их случае речь шла только о детях солдат, находящихся на действительной службе, в силу изложенного Аракчеевым принципа, согласно которому дети, рожденные солдатами, являются собственностью Военного ведомства, тогда как призыв несовершеннолетних евреев должен быть абсолютным и распространяться на все еврейские семьи без какой-либо дискриминации.

Что еще хуже, закон требовал, чтобы годы подготовительного обучения не включались в срок действительной службы, а начинались только с восемнадцатилетнего возраста (статья 90); другими словами, еврейские кантонисты были вынуждены отбыть дополнительный срок в шесть лет сверх обязательных двадцати пяти лет.

Более того, при экзамене евреев-призывников требовалось лишь, чтобы их зачисляли на военную службу, «чтобы они были свободны от какой-либо болезни или дефекта, несовместимого с военной службой, но другие качества, требуемые общими правилами, не учитывались».

Обязанность вербовки рекрутов возлагалась на еврейские общины, или кагалы, которые должны были избирать для этой цели от трех до шести должностных лиц, или «попечителей», в каждом городе. Община как таковая несла ответственность за поставку определенного количества новобранцев из своей среды. Было разрешено призывать на военную службу любого еврея, виновного «в несоблюдении правил уплаты налогов, бродяжничестве и других проступках». В случае, если необходимое количество рекрутов не поступало в установленный срок, власти имели право получить их от заброшенной общины «в порядке расстрела».

Любое нарушение со стороны рекрутирующих «попечителей» должно было наказываться наложением штрафов или даже отправкой в армию.

Следующие категории евреев были освобождены от воинской повинности: купцы, состоящие в гильдиях, ремесленники, связанные с профсоюзами, механики на фабриках, земледельцы-колонисты, раввины и евреи, немногочисленные в то время, окончившие гимназию. Российское учебное заведение. Освобожденные от воинской повинности натурой были обязаны платить «рекрутские деньги» по тысяче рублей за каждого рекрута. Общий закон, предусматривавший, что обычный рекрут может предложить в качестве замены «добровольца», был распространен на евреев с оговоркой, что добровольцем также должен быть еврей.

«Инструкции» для гражданских властей, приложенные к статуту, определяют формальности, которые надлежит соблюдать как на призывных пунктах, так и при приведении призывников к присяге в синагогах. Последняя церемония должна была быть отмечена мрачной торжественностью.

Новобранец должен был быть облачен в свою молитвенную шаль (таллит) и саван (киттель). С его филактериями, обмотанными вокруг его руки, его следует поместить перед Ковчегом и среди горящих свечей и под аккомпанемент шофара заставить произнести длинную, внушающую благоговение клятву. «Инструкции» военным властям, сопровождающие статут, предписывают, чтобы каждая партия призывников-евреев «поручалась особому офицеру для надзора до их отправления в места назначения и содержалась отдельно от других». рекруты». Как в местах призыва, так и в пути новобранцы-евреи должны были размещаться исключительно в домах жителей-христиан.

Обнародованная «военная конституция» превзошла самые худшие опасения евреев. Все были поражены этим внезапным ударом, который сокрушительно обрушился на образ жизни, освященные веками традиции и религиозные идеалы еврейского народа. Еврейские семейные гнезда зашевелились, дрожа за своих птенцов. Не прошло и месяца после издания военного устава, как центральное правительство в Петербурге.

В Петербурге встревожили сообщение о том, что волынский городок Старо-Константин был ареной «бунта и беспорядков среди евреев» по случаю издания указа. Бенкендорф, начальник жандармерии[82], передал эту информацию царю, который вслед за этим приказал, чтобы «во всех подобных случаях виновные предавались военно-полевому суду». По-видимому, петербургские власти предчувствовали целый ряд еврейских мятежей, вызванных страшным указом, и были готовы к чрезвычайным мерам.

Однако их опасения не оправдались. Кроме упомянутого инцидента, случаев открытого бунта против власти не было. Собственно говоря, даже в «Старом Константине» «мятеж» имел характер, мало рассчитанный на то, чтобы его рассматривал военный трибунал.

По местному преданию, еврейские жители, почти поголовно хасиды, были так глубоко взволнованы императорским указом, что собрались в синагогах, постились и молились и, наконец, решили принять «решительные» меры. Петиция с изложением их обид на царя была оформлена в установленном порядке и передана в руки только что умершему члену общины с просьбой представить ее Всевышнему, Богу Израилеву. Это детское обращение к Небесному Царю от действия земного государя и сопутствующие ему эмоциональные сцены были истолкованы русскими властями как «мятеж». В царивших в то время патриархальных условиях еврейской жизни политический протест был невозможен. Единственным средством, через которое евреи могли излить свою горячую национальную печаль, была религиозная демонстрация в стенах синагоги.

О путях и средствах, которыми в царствование Николая I осуществлялись положения воинского устава, мы не узнаем из официальных документов, которые как бы натягивали вуаль на эту мрачную полосу прошлого. Наша информация получена из источников, гораздо более коммуникативных и более близких к истине, — традиций, распространенных среди людей. В связи с тем, что каждая еврейская община под круговую ответственность всех ее членов была обязана по закону предоставить определенное число рекрутов и что никто не желал становиться солдатом по своей воле, администрация Кагала и вербовочные «попечители», которые должны были отвечать перед властями за нехватку рекрутов, были практически вынуждены стать чем-то вроде полицейских агентов, в функции которых входило «захват» необходимой квоты рекрутов.

Перед каждым призывом на военную службу отмеченные жертвы, юноши и мальчики из мещанского сословия, очень часто обращались в бегство, скрываясь в дальних городах, вне зоны своих кагалов, или в лесах и оврагах. В популярной песне на идиш эти состояния упоминаются в следующих словах;, выслеживали беглецов, повсюду выслеживая их и захватывая в целях восполнения недостачи. За неимением достаточного количества взрослых, маленьких детей, которых было легче «поймать», изымали, достаточно часто в нарушение положений закона. Даже мальчики моложе двенадцати лет, иногда не старше восьми лет, отлавливались и предлагались в качестве призывников на призывных пунктах, при этом их возраст неверно указывался.[83] Агенты совершали невероятные жестокости. Ночью в дома совершали набеги, детей вырывали из рук матерей или заманивали и похищали.