Еврейское население города и окрестных деревень, насчитывавшее около десяти тысяч душ, в меньшей степени испытало на себе все ужасы, творившиеся в Киеве. Только на второй день, 4 мая, войска приступили к прекращению насилия и грабежей, которые происходили в городе и привели к многочисленным убитым и раненым. В соседней деревне тридцатилетняя еврейка подверглась нападению и была замучена до смерти, а семилетний сын другой женщины, спасшийся бегством, был зверски убит за отказ перекреститься.

Во многих случаях погромы были инициированы вновь прибывшими великорусскими «бригадами босоногих», которые, закончив свое «дело», бесследно исчезали.

Такая же орда бродяг прибыла на вокзал Бердичева.

Но в этом многолюдном еврейском центре их встретила на вокзале многочисленная еврейская стража, которая, вооруженная дубинками, не давала приезжим «артистам» выйти из вагонов, в результате чего им пришлось повернуть назад. Этот редкий случай самообороны стал возможен только благодаря снисходительности местного полицейского комиссара, или Исправника, который с большим вниманием моргнул при попытке евреев защитить себя от мятежников. В других местах подобные попытки самообороны пресекались полицией; иногда они усугубляли ситуацию. Так было в городе Конотопе Черниговской губернии, где в результате самообороны евреев чернь перешла от грабежа к убийству. В деревнях невежественные крестьяне добросовестно исполняли свой «погромный долг», будучи убежденными, что он был навязан им царем. В одной деревне Черниговской губернии произошел следующий характерный эпизод. Крестьяне деревни собрались для своей разрушительной работы. Когда сельский начальник, или староста, призывал крестьян разойтись, последние требовали письменной гарантии, что они не будут привлечены к ответственности за невыполнение имперского «приказа» избить евреев. Эта гарантия была дана им.

Однако скептически настроенные крестьяне еще не убедились и, чтобы убедиться вдвойне, разрушили шесть еврейских домов. В разных деревнях священникам было чрезвычайно трудно убедить крестьян в том, что никакого «приказа» о нападении на евреев не отдавалось.

Череда весенних погромов завершилась трехдневным бунтом в столице Юга Одессе (3-5 мая), в которой проживало 100 000 евреев. Ввиду огромного сброда, который обычно встречается в порту въезда такого размера, бесчинства толпы могли бы принять ужасающие размеры, если бы власти не помнили, что задача, возложенная на них, заключалась не в том, чтобы сформировать почетный эскорт бунтовщиков, как это и было в Киеве. Полиция и военные силы Одессы нападали на бунтующие полчища, раскинувшиеся по всему городу, и в большинстве случаев удавалось отогнать их. Еврейской самообороне, организованной и возглавляемой еврейскими студентами Одесского университета, удалось в ряде случаев отбить кровожадные толпы от ворот еврейских домов. Однако, когда полиция начала производить аресты среди уличной толпы, она не провела черту между защитниками и нападавшими, в результате чего среди восьмисот арестованных оказалось сто пятьдесят евреев, заключенных по обвинению в ношения огнестрельного оружия. На самом деле «оружие» евреев состояло из дубинок и железных прутьев, за исключением очень немногих, у которых были пистолеты. Арестованных погрузили на три баржи, которые отбуксировали в море, и несколько дней держали в этой плавучей тюрьме.

Одесский погром, приведший к уничтожению нескольких районов города, населенных бедными евреями, не удовлетворил аппетитов дикой толпы, чье воображение было воспламенено рассказами об «успехах», достигнутых под Киевом. Толпа угрожала евреям новым бунтом и даже расправой. Паника, вызванная этой угрозой, побудила многих евреев бежать в более мирные места или вообще покинуть Россию. Такой же незаконченностью отмечены погромы, происходившие одновременно в нескольких других городах, находящихся в ведении генерал-губернатора Новороссии. В начале мая деструктивная энергия, характерная для первого периода погромов, пошла на убыль.

В «боевых действиях» русских варваров наступило затишье, продолжавшееся до июля месяца того же года.

В начале мая 1881 года известный дипломат Николай Павлович Игнатьев был призван царем на должность министра внутренних дел. Будучи в свое время послом в Константинополе и во все времена воинствующим панславистом, Игнатьев ввел во внутреннюю политику России систему дипломатических интриг, заслужив тем самым незавидное прозвище «отца лжи».

В программном циркуляре, изданном им 6 мая, говорилось, что главная задача правительства состоит в «искоренении мятежа», т. е. в ведении борьбы не только с революционным движением, но и с духом либерализма в общий. В связи с этим Игнатьев воспользовался случаем охарактеризовать антиеврейские эксцессы в следующих типичных фразах: Движение против евреев, вскрывшееся в последние дни на Юге, есть печальный пример, показывающий, как люди, в остальном преданные Престол и Отечество, поддаваясь же наущению злонамеренных агитаторов, разжигающих злые страсти народных масс, уступают своеволию и самодурству и, сами того не ведая, действуют по замыслам анархистов. Такое нарушение общественного порядка должно не только энергично пресекаться, но и тщательно предупреждаться, ибо первейшей обязанностью правительства является ограждение населения от всякого насилия и дикой самочинности.

Эти строки отражают теорию происхождения погромов, которая первоначально проводилась в высших правительственных кругах Санкт-Петербурга.

Петербург. Эта теория предполагала, что антиеврейская кампания была полностью организована революционными агитаторами и что последние предприняли преднамеренные попытки сосредоточить негодование народных масс на евреях как преимущественно торговом классе с целью последующего расширения антиеврейскую кампанию в движение, направленное против русского купеческого сословия, помещиков и вообще капиталистов. Как бы то ни было, не может быть и речи о том, чтобы правительство действительно боялось, как бы революционная пропаганда не примкнула к агитации «преданных Престолу и Отечеству» с целью придания движению более широкого размаха, «в соответствии с г знаками анархистов». В самом деле, даже вне правительственных кругов высказывались опасения, что антиеврейское движение само по себе, без всякого внешнего стимула, примет форму движения черни, направленного не только против зажиточных классов. но и против правительственных чиновников. 4 мая 1881 года барон Гораций Гюнцбург, видный представитель еврейской общины Санкт-Петербурга.

В Петербурге прислуживал великий князь Владимир, брат царя, который высказал мнение, что антиеврейские «беспорядки, как теперь установлено правительством, не сводятся исключительно к обиде на евреев, а скорее из-за попытки нарушить мир в целом».

Через неделю после этого визита представители русского еврейства имели возможность услышать такое же мнение, высказанное самим царем. Еврейская депутация, состоявшая из барона Гюнцбурга, банкира Зака, адвокатов Пассовер и Банк и ученого гебраиста Берлина, ожидала этой аудиенции с большим трепетом, предвкушая авторитетный имперский вердикт о катастрофе, постигшей евреев.

Гатчине состоялась аудиенция. Барон Гюнцбург выразил чувства «безграничной благодарности за меры, принятые для защиты еврейского населения в этот печальный момент», и добавил: «Еще одно имперское слово, и беспорядки исчезнут». В ответ на эвфемистические высказывания о «принятых мерах» царь тем же тоном заявил, что все русские подданные равны перед ним, и выразил уверенность, «что в преступных беспорядках на юге России евреи служат только предлог, и что это дело рук анархистов».

Эта умиротворяющая часть царского ответа была опубликована в печати.

Чего не было позволено узнать публике, так это другой части ответа, в которой царь высказал мнение, что источник ненависти к евреям лежит в их экономическом «господстве» и «эксплуатации» русского населения. В ответ на доводы талантливого законника Пасхова и других депутатов царь заявил: «Изложите все это в особом меморандуме».