Интересы Крушевана представлял адвокат-антисемит Шмаков, впоследствии фигурировавший в процессе Бейлиса. Защитник Дашевского (адвокат Грузенберг и др.) утверждал, что поступок его подзащитного был продиктован намерением не убивать, а лишь выразить свой протест против разнузданной преступной деятельности Крушевана. Дашевский получил суровый приговор к пяти годам условной военной службы (26 августа). Апелляция была подана в Сенат, но решение суда низшей инстанции осталось в силе. Юноша, в порыве праведного негодования давший волю возмущенным чувствам своего истерзанного народа, был закован в цепи и сослан в гущу убийц и воров, а продажный подстрекатель, чьи руки обагрились кровью многочисленные жертвы, уцелевшие и с помощью государственных средств, продолжал свою преступную деятельность, разжигая ненависть населения к евреям.

Живой бюрократический ум Плеве быстро сделал выводы из дела Дашевского. Он понимал, что кишиневская резня разожжет национальное еврейское чувство и направит национальное или сионистское дело в русло революционного движения. Соответственно, 24 июня 1903 г. Плеве издал губернаторам циркуляр с пометкой «строго конфиденциально» и разослал через Департамент полиции, предписывая принять энергичные меры против «пропаганды идей сионизма», которые отошла от своей первоначальной цели — переселения евреев в Палестину — и «направила свою деятельность на укрепление еврейской национальной идеи», проповедуя «организацию евреев в уединенные общества в местах их теперешнего проживания». Выполняя эти приказы, полиция начала преследование сионистов в ряде городов, запрещая продажу акций Еврейского колониального треста, сборы в Еврейский национальный фонд, собрания и конференции сионистских обществ.

Вскоре после этого, 25 июля, в Санкт-Петербург прибыл лидер сионистов доктор Герцль, чтобы убедить российские власти прекратить эти преследования. Помимо этой непосредственной цели, Герцль имел в виду еще одну, более важную миссию. Он надеялся получить от русского правительства обещание оказать дипломатическое давление на Турцию в пользу разрешения широкомасштабного поселения евреев в Палестине. Во время своих четырех интервью с Плеве сионистскому лидеру удалось убедить министра в том, что «в интересах российского правительства оказывать помощь сионистскому движению». Плеве ответил — и впоследствии письменно подтвердил свой ответ, — что русское правительство готово помогать сионизму до тех пор, пока его политическая деятельность будет направлена на достижение его целей за пределами России, на создание еврейского центра в Палестине и эмиграции евреев из России, но что, как только движение будет обращено вовнутрь, т. национальная политика. Герцль уверял Плеве, что политический сионизм без фразы не преследует никакой другой цели, кроме создания центра вне диаспоры.

И Плеве, и Герцль, казалось, остались довольны результатами беседы. Герцль встретился также с министром финансов Витте и министром иностранных дел Ламсдорфом и уехал из Петербурга в обнадеживающем настроении. По пути в Петербург, особенно во время пребывания в Вильно, Герцль был объектом бурных оваций сионистов. В то же время он подвергался резкой критике со стороны представителей других еврейских политических группировок, которые считали, что он унизил национальное достоинство еврейского народа, ведя переговоры о спасении еврейства с человеком, на лбу которого был выбит Каиновым знаком Кишинев.

По-видимому, тяжелый кризис, наступивший для политического сионизма, когда надежда на получение хартии от султана отступила вдаль, заставила Герцля цепляться за соломинку на переговорах с русским правительством. Он, очевидно, придерживался мнения, что русские фараоны, одобрявшие методы сокращения еврейского населения в России, подобные тем, что практиковались в Кишиневе, могли быть готовы достичь той же цели, оказывая дипломатическую помощь сионистским планам. Залог в этом направлении фактически был дан Герцлю. Но Герцль переоценил значение обещаний, данных ему властителями, которые просто смотрели на него как на благородного мечтателя.

Через две недели после визита Герцля в Петербург острота сионистского кризиса проявилась на VI конгрессе в Базеле (11—16 августа 1903 г.). По этому случаю Герцль объявил о своем новом проекте колонизации Уганды в Британской Восточной Африке на основании хартии, предложенной ему британским правительством. Он указывал, что у этого проекта была определенная цель — улучшение ужасного положения русского еврейства, для чего Сион в тот конкретный момент был недоступен. Заявление Герцля разделило конгресс надвое: одна часть с энтузиазмом ухватилась за проект Уганды, который обещал по крайней мере временное убежище в Африке, Нахтасил, для части агонизирующей нации. Другая часть яростно протестовала против этой попытки создать «сионизм без Сиона», против отказа от Палестины и высших устремлений движения. После многих бурных и душераздирающих сцен большинство Конгресса приняло решение направить в Уганду экспедицию для исследования предложенной страны с точки зрения ее пригодности для еврейской колонизации. Вслед за этим все противники угандийского проекта, так называемые Neinsager («Противники»), в основном русские сионисты, дружно покинули зал Конгресса.

Теперь движение раздирало жестокое столкновение, ставшее результатом борьбы между двумя принципами, долгое время смешивавшимися в теоретических основах сионизма: палестинизмом и территориальностью. Этот внутренний конфликт завершился открытым расколом между этими двумя принципами. Из сионистского движения родилась Территориалистская организация, провозгласившая своей целью создание еврейского автономного центра в любой доступной точке земного шара. Ибо кровь Кишинева взывала к исходу из нового Египта. Эмиграция в Соединенные Штаты, где узники царизма в течение двадцати лет, начиная с 1881 года, успели образовать большой еврейский центр, перешагнула миллионную отметку и должна была принимать все большие и большие размеры. Еврейская общественная печать настаивала на необходимости «регулировать эмиграцию в Америку не только как социально-экономический, но и как национальный фактор». Указывалось, что значительная часть исторического национального центра в России и Польше находилась под давлением внешних событий в процессе перемещения в Северную Америку и что на практическую еврейскую политику была возложена прямая обязанность организовать этот великий восходящий центр. еврейства.

Не успел сионистский конгресс, на котором жаркие дискуссии о спасении иудаизма перемешались с рыданиями, оплакивающими кишиневских мучеников, завершил свои заседания, как в царских владениях разразилась новая катастрофа — погром в Гомеле, в Правительство Могилева. В этом оживленном белорусском городе, в котором двадцать тысяч евреев составляли вполне половину населения, общественная еврейская жизнь отличалась большой силой. В городе существовали важные общества сионистов и социалистов. Обе эти партии организовали несколько отрядов самообороны, и следовало ожидать, что позор Кишинева не повторится в Гомеле и что в случае нападения евреи дадут о себе хороший отчет.

29 августа 1903 года на рыночной площади произошла драка между толпой евреев и христиан. Причиной ссоры стал банальный инцидент, когда один крестьянин пытался унести из еврейского магазина бочонок селедки по более низкой цене, чем та, которую требовал кладовщик. Буйного покупателя вытолкнули из лавки, но крестьяне на базаре встали на его сторону, и в завязавшейся драке между ними и евреем один крестьянин был случайно убит. Крестьяне испугались и бросились наутек, а полиция стала производить аресты среди евреев. Евреи могли бы удовлетвориться тем фактом, что благодаря их энергичным действиям удалось предотвратить погром, если бы они не предвидели возмездия, которое непременно обрушится на них.