Белорусская оргия уничтожения была лишь прелюдией к новой законодательной кампании против евреев. Почти одновременно с указом об изгнании евреев из деревень был издан еще один указ от 1 мая 1823 г., призывавший к созданию нового «Комитета по улучшению положения евреев». Комитету, в состав которого входили министры внутренних дел, финансов, юстиции, церковных дел и народного просвещения, была возложена очень обширная работа:

изучить принятые в настоящее время постановления о евреях и указать, каким образом их пребывание в стране может быть сделано более удобным и полезным, а также какие обязательства они должны взять на себя по отношению к правительству; словом, указать все, что может способствовать улучшению гражданского состояния этого народа.

В этих мягких выражениях выражалась общественная функция Комитета. Но его тайная функция, обнаружившая себя впоследствии в действии, правильно определена в откровенном признании Комитета министров в его отчете 1829 г.: «При самом учреждении Еврейского комитета одной из обязанностей, возложенных на него, и означает общее стремление к сокращению числа евреев в монархии». В этом, очевидно, и состояло «улучшение гражданского состояния» евреев. Новому Комитету было поручено закончить свою работу к началу 1824 г., но его реакционная деятельность не развернулась полностью до следующего царствования.

Между тем судебная машина не бездействовала. Процесс территориального сжатия евреев шел по-прежнему. Для охраны западной границы монархии от контрабанды было решено по предложению Администратора Царства Польского великого князя Константина Павловича изгнать евреев из пограничной зоны. В 1825 г. были изданы два указа о выселении всех евреев, проживающих вне городов в пределах пятидесяти верст от границы, за исключением тех, кто имел недвижимое имущество. В очередной раз люди были изгнаны из своих пожизненных жилищ, тогда как рациональная политика удовлетворилась бы установлением более пристального наблюдения. Во избежание нежелательного «размножения евреев» в пограничных правительствах еврейским эмигрантам из соседних стран, в частности из Австрии, запрещалось селиться в России (1824 г.).

Нечего и говорить, что правительства внутренних дел, где евреи могли пребывать лишь временно и где они должны были предъявлять губернаторские паспорта, как иностранцы, тщательно охранялись от вторжения жителей черты оседлости. Во время своего последнего путешествия из Петербурга в южную Россию в сентябре 1825 г. Александр I заприметил в маленьком селе под Лугой еврейскую семью, занимавшуюся изготовлением белой жести, и тотчас осведомился: на какой земле» он там жил. Губернатор Санкт-Петербурга испугался и приказал немедленно выслать семью из уезда, порицать местный исправник и предупредить губернаторские власти, «что правила о евреях должны соблюдаться со всей возможной строгость».

Таково было отношение русского правительства к евреям. Но каково было отношение русских людей? При характере эпохи, когда общественное мнение не могло выразить себя даже в политической литературе, ответ на этот вопрос был бы совершенно невозможен, если бы революционное движение декабристов не раскрыло настроения самая прогрессивная часть русского общества в своем отношении к еврейскому вопросу. В целом это было недружественное отношение. Оно отражает полнейшее отчуждение в языке, в нравах и в культуре между евреями и русскими того времени, отчуждение, порождающее подозрительность и враждебность. Русский знал о жизни уединенного еврейского населения не больше, чем о жизни китайцев. Образованный русский с подозрением смотрел на исключительность патриархальной еврейской жизни, на окружавшие ее непонятные религиозные обряды, на ригоризм раввинов, экстаз цадиков, на странную эмоциональность хасидских масс. Если бы он обратился за объяснением этих странных явлений к книгам, то нашел бы его в ходячей брошюрной литературе Германии или Польши с ее избитыми фразами о фанатизме «избранного народа», о «государстве в государстве» и т. д.

Отношение декабристов к еврейскому вопросу отражает общепринятые представления эпохи реакции. В «Русской правде» Пестеля есть глава «О племенах, населяющих Россию», в которой еврейский вопрос описывается как почти неразрешимый политический клубок. Пестель перечисляет специфические еврейские черты, которые, по его мнению, делают евреев совершенно непригодными для членства в общественном строе. Евреи «устанавливают между собой невероятно тесные связи»; у них есть «собственная религия, которая вселяет в них веру в то, что им суждено завоевать все нации», и «делает невозможным их смешение с какой-либо другой нацией». Раввины обладают неограниченной властью над массами; они держат людей в духовном рабстве, «запрещая чтение всех книг, кроме Талмуда» и других религиозных писаний. Евреи «ожидают пришествия Мессии, Который должен утвердить их в своем царстве», и поэтому «считают себя временными жителями земли, на которой они живут». Отсюда их страсть к торговле и пренебрежение земледелием и ремеслами. Так как одна только торговля не в состоянии обеспечить средства к существованию огромных масс евреев, мошенничество и плутовство считаются дозволенными во вред христианам. Пестель не обращает внимания на тяжелое бремя еврейской инвалидности и даже считает евреев привилегированным классом населения, поскольку они не снабжают рекрутов, имеют свои собственные раввинские трибуналы, обладают «правом воспитывать своих детей на любых принципах, которые им как», и «притом пользоваться всеми правами христианских народов» (!).

В таком духе писал русский революционный вождь, не зная, а может быть, и не желая знать о железных тисках черты оседлости, о безжалостных изгнаниях, происходивших как раз в это время, совершенно не зная всего сплетение правовых ограничений, которые ставили евреев на низшую ступень российского бесправия.

Представив эту картину еврейской жизни, Пестель предлагает будущему революционному правительству («Верховному временному управлению») два пути решения еврейского вопроса. Один состоит в том, чтобы разрушить «влияние близких отношений между евреями, столь пагубное для христиан», потому что оно отделяет их от других граждан. Для этой цели он советует созвать «самых ученых раввинов и самых умных евреев» — Пестель, очевидно, слышал о наполеоновском Синедрионе, — «выслушать их представления» и вслед за этим принять меры к искоренению еврейской исключительности, ибо, «поскольку Россия не изгнать евреев, они должны быть более осторожными, чтобы не занять недружественное отношение к христианам».

Второй путь состоит в почетном изгнании евреев или, по его словам, «в содействии евреям образовать отдельное собственное государство в какой-нибудь части Малой Азии». С этой целью Пестель предлагает выбрать пункт сбора еврейского народа и снабдить его войсками для усиления. Ибо, продолжает Пестель, если бы все русские и польские евреи собрались в одном месте, их было бы более двух миллионов. Такой массе людей, ищущих отечества, нетрудно было бы преодолеть все препятствия, которые турки могли бы воздвигнуть на их пути, и, пройдя всю Европейскую Турцию, перейти в Турцию Азиатскую и, заняли достаточную территорию, образовали отдельное еврейское государство.

Самого Пестеля больше привлекал последний вариант решения еврейского вопроса,[77] но, вполне сознавая, что «это гигантское предприятие зависит от частных обстоятельств», он не формулировал его как «особую обязанность Верховного Управления».

Соответственно, если бы первый план Пестеля осуществился, то евреи России получили бы от Верховного Временного Управления не гражданское равноправие, а суровый Регламент австрийского или старопрусского типа, составленный из длинного ряда «исправительных мер», направленных при принудительной ассимиляции или русификации, при сломе всей культурной автономии русского еврейства, не исключая «права воспитывать своих детей на каких угодно принципах», и завершаясь, наконец, экономическим «обузданием еврейства», может быть, в духе того самого правительства, против которого боролись декабристы.