Следующее описание этого события было написано очевидцем, польским писателем Лукасом Гурницким:

Священник Гамрат, епископ Краковский, собрал всех каноников и коллегиумов, чтобы допросить ее [Екатерину Залешовскую, обвиненную в «иудаизме»] относительно ее принципов веры. Когда, в соответствии с нашим вероучением, ее спросили, верит ли она во Всемогущего Бога, Творца неба и земли, она ответила: «Верую в Бога, сотворившего все, что мы видим и не видим, Которого невозможно постичь человеческий разум, который изливает Свою щедрость на человека и на все вещи во вселенной». «Верите ли вы в Его единородного Сына, Иисуса Христа, зачатого от Святого Духа?» — спросили ее. Она ответила: «У Господа Бога нет ни жены, ни сына, и Он не нуждается в них. Ибо сыновья нужны тем, кто умирает, но Бог вечен, и так как Он не родился, то невозможно, чтобы Он умер. нас, которых Он считает Своими сыновьями, а Его сыновьями являются те, кто ходит Его путями». Тут коллеги кричали: «Зло изрекаешь, несчастный! Одумайся! Ведь есть пророчества, что Господь пошлет Сына Своего в мир на распятие за грехи наши, чтобы мы, непослушные от дней наш предок Адам, может ли примириться с Богом Отцом?» Много еще говорили ученые мужи женщине-отступнице, но чем больше они говорили, тем упорнее была она в своем утверждении, что Бог не есть и не может родиться человеком. Когда оказалось невозможным оторвать ее от еврейских верований, было решено уличить ее в богохульстве. Ее отвезли в городскую тюрьму, а через несколько дней сожгли. Она шла на смерть без малейшего страха.

Аналогично выражается известный современный летописец Бельский: «Она шла на смерть, как на свадьбу».

В то же время ходили слухи о том, что в разных местах Польши, в частности в Краковском воеводстве, многие христиане принимают иудаизм и после обрезания бежали для большей безопасности в Литву, где их приютили местные евреи. Когда слух дошел до короля, он отправил в Литву двух уполномоченных для строгого расследования. Офицеры короля действовали с чрезмерным рвением; они совершали набеги на еврейские дома и останавливали путешественников на дороге, производя аресты и устраивая перекрестные допросы. Расследование не выявило присутствия жидовствующих сектантов в Литве, хотя и причиняло евреям большие неприятности и тревогу (1539 г.).

Едва это расследование было закрыто, литовским евреям предъявили еще одно обвинение. Говорят, что многие из них собирались покинуть страну и, действуя с ведома и при содействии султана, намеревались эмигрировать в Турцию в сопровождении христиан, обращенных в иудаизм. Ходили даже слухи, что евреям уже удалось переправить через молдавскую границу партию обрезанных христианских детей и взрослых. Король отдал приказ о новом расследовании, отмеченном, как и предыдущее, актами беззакония и насилия. Евреи боялись, что король может прислушаться к этим обвинениям и лишить их своей защиты. Поэтому евреи Бреста, Гродно и других литовских городов поспешили послать к королю Сигизмунду делегацию, которая торжественно уверяла его, что все слухи и обвинения о них — клевета, что литовские евреи верно преданы своей стране, что они не собирались эмигрировать в Турцию и, наконец, никогда не пытались обратить христиан в свою веру. В то же время они жаловались на нанесенные им оскорбления и жестокости, указывая на пагубное влияние следствия на торговлю страны. Утверждения депутации были подтверждены официальным расследованием, и Сигизмунд, возвращая свою благосклонность евреям, снял с них все подозрения и пообещал впредь не беспокоить их массовыми обвинениями, не подтвержденными доказательствами. Это обязательство было воплощено в особой грамоте, своего рода habeas corpus, дарованной королем литовским евреям в 1540 году.

Все это, однако, не обескуражило католическое духовенство, которое под руководством епископа Гамрата продолжало свою агитацию против ненавистных евреев. Они настраивали против себя общественное мнение с помощью клеветнических книг, написанных в средневековом стиле. Церковный Синод 1542 года, собравшийся в Петркове, издал следующую «конституцию»:

Далее следуют еще семь пунктов, содержащих различные ограничения. Евреям запрещается держать в своих домах слуг-христиан, особенно нянек, выступать в качестве управляющих поместьями, принадлежащими дворянам («чтобы те, кто должен быть рабами христиан, не приобрели таким образом владычество и юрисдикцию над ними»), работать и торговать в католические праздники, а также публично предлагать свои товары для продажи даже в будние дни. Само собой разумеется, что правило, предписывающее отличительную еврейскую одежду, не игнорируется.

Вся эта антиеврейская ткань законов, которую члены Синода решили представить королю, не получила юридической санкции. До тех пор католическое духовенство долгое время руководствовалось ею в своей политике по отношению к евреям, политике, разумеется, нетерпимости и грубых предрассудков. Эти ограничения были pia desideria священников и монахов, некоторые из которых были реализованы во время последующей католической реакции.

Преемник Сигизмунда I, культурный и в какой-то степени либерально настроенный Сигизмунд II. Август (1548-1572) следовал в своих отношениях с евреями тем же принципам терпимости и невмешательства, которыми он вообще руководствовался в своем отношении к нехристианским и некатолическим гражданам Польши. В первый год своего правления Сигизмунд II, по просьбе евреев Великой Польши, ратифицировал на общем польском сейме в Петркове старый либеральный статут Казимира IV. В преамбуле этого закона король заявляет, что он подтверждает права и привилегии евреев на тех же основаниях, что и особые привилегии других сословий, другими словами, в силу своей клятвы соблюдать конституцию. Сигизмунд Август значительно усилил и укрепил самоуправление еврейских общин. Он наделил раввинов и кагалских старейшин большими административными и судебными полномочиями, санкционировав применение «еврейского закона» (т. е. библейского и талмудического права) в гражданских и отчасти даже уголовных делах между евреями (1551 г.). В общих воеводских судах, в которых рассматривались дела между евреями и христианами, присутствие еврейских «старших», т. е. требовалось законно избранных кагалских старейшин (1556 г.). Эта ответственность евреев перед царским или воеводским судом уже давно составляла одну из их важных привилегий, так как освобождала их от городских или магистратских судов, столь же враждебных им, как и сами магистраты.

Эта прерогатива — гарантия большей беспристрастности со стороны царского двора — ограничивалась евреями, проживающими в царских городах и селах, и не распространялась на проживающих в имениях дворян или в принадлежащих им местечках. Сигизмунд I постановил, что «аристократы, имеющие евреев в своих городах и деревнях, могут пользоваться всеми преимуществами, которые они могут извлечь из них, но также должны рассматривать их дела. Ибо мы [король], не получая никаких преимуществ от таких евреев, не обязан добиваться для них справедливости» (1539). Точно так же Сигизмунд Август постановил теперь, что евреи, живущие в наследственных шлахтских поместьях, должны подчиняться юрисдикции «наследственного владельца», а не юрисдикции королевских представителей, воеводы и подвоеводы. Что же касается других королевских привилегий, то они распространялись на евреев этой категории только при условии уплаты ими специального еврейского подушного налога королю (1549 г.). Раскол между королевской властью и шляхтой, ставший заметным в царствование Сигизмунда Августа, уже начал подрывать систему королевского покровительства, все более и более ослаблявшуюся с течением времени.