Таков проект Державина, любопытная смесь диких фантазий старомодного москвича о незнакомой исторической культуре, с одной стороны, и представлений о реформе, зачатых в современном прусском казарменном духе, и различных «философских» течений, с другой стороны, смесь наследственной ненависти к евреям, смутного понимания исторической трагедии иудаизма и желания «сделать евреев полезными для государства»[72]. И над всем этим витает дух официальной протекции и бюрократизма, любопытное представление о том, что народ с древней культурой может по одному лишь приказу посторонней силы менять свое положение, как фигуры на шахматной доске. та странная вера в спасительную силу механических реформ, которая господствовала, хотя и в менее наивных проявлениях, и в Западной Европе.

Дьержавина было представлено Сенату в декабре 1800 г. и вместе с представленными ранее рекомендациями западнорусских предводителей и губернаторов должно было дать материал для органического законодательного акта о евреях.

Но исполнению этого плана не суждено было состояться в царствование Павла. В марте 1801 г. царь встретил свою трагическую судьбу, и дело «еврейской реформы» вступило в новую фазу, характеризующуюся борьбой между либеральными тенденциями, господствовавшими в начале царствования Александра I, и ретроградными. взглядов, которых придерживались защитники Старой Польши и Старой России.

Либеральный ветерок, зашевелившийся в первые годы царствования Александра I, пронес освежающую струйку воздуха через душную атмосферу петербургских канцелярий, в которых русские бюрократы, невозмущенные своим полным невежеством в иудаизме, выдумывали способы и средства перевернуть еврейскую жизнь с ног на голову. Однако прошло некоторое время, прежде чем еврейский вопрос был вновь поднят. В 1801 и 1802 годах правительство было занято реорганизацией всей административной машины. С образованием министерств и Государственного совета Сенат утратил свою прежнюю исполнительную власть, и в результате имевшиеся в его распоряжении материалы по еврейскому вопросу должны были быть переданы в новое официальное учреждение.

Такое учреждение было создано в ноябре 1802 года. По приказу царя был организован особый «Комитет для улучшения положения евреев», в состав которого были назначены: Кочубай, министр внутренних дел, Дьержавин, специалист» по иудаизму, в то время министр юстиции граф Зубов, и два высоких чиновника польского происхождения, Адам Чарториский, помощник министра иностранных дел, близкий друг Александра I, и Северин Потоцкий, член Сената. Комитету было поручено исследование всех вопросов, затронутых в «Мнениях» Державина, об обуздании корыстолюбивых исканий евреев в Белой России, с целью «распространить улучшение евреев и на другие приобретенные правительства». из Польши.»

Слухи о том, что в Петербурге учреждается специальный Комитет по еврейским делам и что его работа должна вестись по линии, изложенной в проекте Дьержавина, вызвали значительную тревогу среди евреев Северо-Запада, которые слишком хорошо знали хорошо антисемитские наклонности бывшего сенатора и инспектора. В декабре 1802 г. Минский кагал провел особое совещание, на котором было принято следующее постановление:

Поскольку из столицы до нас дошли тревожные слухи о том, что дела, касающиеся евреев в целом, теперь переданы в руки пяти сановников, имеющих право распоряжаться ими по своему усмотрению, если будет решено, что это необходимо проследовать в Петербург и просить государя нашего не допускать им [сановникам] никаких нововведений между нами.

Был сделан публичный призыв о средствах для покрытия расходов делегатов. Кроме того, на всех членов общины был наложен трехдневный пост, во время которого в синагогах должны были возноситься молитвы об отвращении бедствия, которым правительство угрожало навлечь на евреев.

Когда министр внутренних дел Кочубай узнал о волнениях, царивших среди евреев, он в январе 1803 г. послал циркуляр губернаторам, предписывая им развеять опасения евреев. Кагалы должны были быть проинформированы о том, что «при назначении Комитета по расследованию еврейских дел» не было «никакого намерения ухудшить их статус или ограничить какие-либо существенные преимущества, которыми они пользовались», а, напротив, предлагалось «предложить им лучшие условия и большую безопасность».

Это словесное заверение не так эффективно успокаивало евреев, как действия, предпринятые в то же время правительством. В начале 1803 г. «Еврейский комитет» постановил пригласить депутатов от всех губернских кагалов в Петербург для выяснения их взглядов на нужды еврейского народа, который правительство планировало «преобразовать» без собственное знание. Это был первый отход от бюрократической рутины Петербурга. К концу января 1803 г. кагалы развернули активную подготовку к приезду таких депутатов. Зимой и весной в российскую столицу приезжали депутаты-евреи от Минской, Подольской, Могилевской и Киевской губерний, о других правительствах сведений нет. Депутаты вскоре имели повод порадоваться выходу Державина из состава Еврейского комитета вслед за его отставкой с поста министра юстиции. Будучи консерватором «настоящего русского», Державин был неуместен в либеральном правительстве, которое вершило судьбы России в первые годы царствования Александра. С уходом его на пенсию его «Мнение» перестало быть обязательным правилом поведения членов Комитета.

Приехав в Петербург, депутаты от губерний застали там небольшую группу евреев, преимущественно выходцев из Белой России, временно проживающих в столице в связи со своими деловыми делами. Несмотря на отказ в праве на постоянное проживание в столице Империи, эта горстка евреев, которых с трудом терпели, сумела добиться права умирать там и хоронить своих мертвецов на собственном кладбище. Открытие кладбища в 1802 году символически знаменует начало еврейской общины в Петербурге. В таком же знамении смерти губернские депутаты встретили своих митрополичьих собратьев на довольно странном «торжестве» летом 1803 г.: по предложению депутатов и в их присутствии останки трех евреев, погребенных на христианском кладбище были перенесены на новоприобретенное еврейское кладбище.

Среди петербургских евреев в то время было несколько человек, которые благодаря своим связям с высшими чиновниками и по знакомству с бюрократическими приемами могли оказать существенную услугу депутатам от провинции. Один из этих евреев, Нота Шкловер, получивший около того же времени фамилию Ноткин, тот самый общественный купец, который в 1800 г. депутатов, приглашенных некоторое время назад для участия в работе Еврейского комитета. Находясь в комитете, он постоянно настаивал на своем плане продвижения сельского хозяйства и мануфактур среди евреев, но не дожил до торжества своих идей. Он умер незадолго до принятия закона 1804 года, в котором его излюбленная теория нашла должное признание. Другой петербургский еврей, богатый подрядчик и торговый советник Авраам Перец, не принимал непосредственного участия в еврейских делах. Но и он оказал некоторую услугу депутатам благодаря своим деловым связям с официальным миром.

Тем временем Комитет по улучшению положения евреев, тщательно изучив представленные ему различные проекты, выработал общий план реформы и сообщил его депутатам-евреям. После «длительного нерешительности» депутаты-евреи объявили, что они не в состоянии представить свои заключения без предварительной консультации с кагалами, которыми они были избраны. Соответственно, они просили полугодовую отсрочку «с целью консультации». Официальный Еврейский комитет, с другой стороны, не мог согласиться на столь длительную задержку своих работ и решил через правительство представить основные положения проекта кагалам, при том понимании, что последние, «без внесения каких-либо изменений в вышеуказанные пункты», должны ограничиться предложениями о наилучших путях и средствах проведения в жизнь намечаемых реформ.