Что касается Одессы, то семена просвещения были занесены сюда из соседней Галиции евреями Брод, которые образовали в этом городе богатую купеческую колонию. Уже в 1826 году в Одессе открылась первая еврейская светская школа, которой руководил сначала Зиттенфельд, а затем известный общественный деятель Бецалель Штерн. Среди учителей новой школы был Симха Пинскер, впоследствии ставший историком караимизма. Эта школа, единственное в тот период учебное заведение такого рода, служила в Одессе центром «Друзей просвещения».

Будучи новым городом, раскрепощенным традициями, и в то же время крупным морским портом, с пестрым интернациональным населением, Одесса опередила в процессе модернизации другие еврейские центры, хотя, надо признать, никогда не выходила за пределы внешних цивилизация.

Что касается обсуждаемого периода, то еврейский центр Юга не может претендовать на участие в производстве новых еврейских ценностей.

Уступая Одессе по внешней цивилизованности, Вильно превосходила южную столицу по запасу умственной энергии. Кружок Виленских Маскилим, возникший в четвертом десятилетии XIX века, дал начало двум основоположникам новоеврейского литературного стиля: прозаику Мордехаю Аарону Гинзбургу (1796-1846) и поэту Аврааму Бэру. Лебензон (1794-1878).

Гинзбург, уроженец местечка Салант Жмудьского уезда, жил некоторое время в Курляндии и, наконец, поселился в Вильно. Ему удалось познакомиться с немецкой литературой, и он был настолько очарован ею, что начал свою литературную карьеру с перевода и адаптации немецких произведений на иврит. Его перевод «Открытия Америки» Кампе и «Всеобщей истории» Полица, а также его собственная история франко-русской войны 1812 года, составленная из разных источников, явились для России первыми образцами светской литературы. на чистом иврите, которые смело претендовали на место рядом с раввинистическими и хасидскими сочинениями. На том юношеском этапе еврейского возрождения, когда простое обращение с языком и стилем считалось достижением, даже появление таких элементарных книг было провозглашено эпохальным событием.

Глубочайшее влияние на формирование новоеврейского стиля следует приписать двум другим сочинениям того же автора — «Кириаи Сеферу», эпистолярному пособию, содержащему образцы личной, коммерческой и других форм переписки (Вильно, 1835 г.), и многие более поздние издания), и Debir, разношерстный сборник сочинений, состоящий по большей части из переводов и компиляций (Вильно, 1844).

Преждевременная смерть Гинзбурга в 1846 г. оплакивалась Виленскими Маскилим как потеря вождя в борьбе за новоеврейское возрождение и выражала эти чувства в стихах и прозе. Автобиография Гинзбурга («Абиэзер», 1863 г.) и его письма («Дебир», т. II, 1861 г.) изображают ту среду, в которой рос и развивался наш автор.

Авраам Бэр Лебензон, уроженец Вильно, пробудил дремлющую еврейскую лиру звонкими рифмами своих «Песен на священном языке».

(Шире Сефат Кодеш, Том I., Лейпциг, 1842 г.). В этом томе торжественные оды, воспевающие всевозможные события, чередуются с лирическими стихотворениями философского содержания. Непривычный слух еврея того времени был поражен этими мощными звуками рифмованной библейской речи, которая отличалась большим изяществом и гармонией, чем Мозаида Вессели, еврейский Клопшток. Его сочинения, отмеченные мыслью, а не чувством, в совершенстве соответствовали вкусу современного еврейского читателя, который всегда искал «интеллектуальности», даже когда речь шла о поэзии. Философская и нравоучительная лирика — характерная черта пера Лебенсона.

Общечеловеческая скорбь, общая для всех индивидуумов, волнует его глубже, чем национальная скорбь. Его единственное сочинение националистического характера, «Плач дочери Иуды», кажется странным образом не гармонирующим с сопровождающими его одами, воспевающими коронацию Николая I и тому подобные патриотические события, хотя «Плач» предваряется проницательным предисловием. примечание, видимо предназначенное для цензора, о том, что поэма относится к средневековью. Во всяком случае, главную заслугу «Песен на священном языке» следует искать не в их поэзии, а скорее в их стиле, ибо именно этот стиль стал основой новоеврейской поэтической речи, все более и более совершенствуемой. больше поэтами последующих поколений.

Гинзбург и Лебензон были центральными столпами круга Виленских Маскилим, в который также входили люди типа Самуэля Йозефа Фюнна, историка Маттафия Страшуна, талмудиста, цензора Тугендхольда, библиографа Беньякоба, Н. Розенталя, в Словом, «радикалы» той эпохи, ибо само стремление к восстановлению библейского иврита и к элементарному светскому образованию рассматривалось как дерзкий радикализм.

Этот же кружок предпринял попытку создать научное периодическое издание по образцу подобных изданий в Галиции и Германии. В 1841 и 1843 годах вышло два номера журнала Pirhe. Цафон, «Цветы Севера», вышел в Вильно под редакцией Фюнна. Тома содержали научные и публицистические статьи, а также стихи, написанные слабыми литературными талантами, активно участвовавшими в возрождении еврейской литературы и образования в России, — все усилия не очень высокого качества. Но даже этим бедным оранжерейным цветам суждено было увядать северным холодом. Беспощадная российская цензура учуяла в непритязательном журнале Виленских Маскилим преступную попытку издать журнал на иврите. Для такого предприятия требовалась официальная лицензия центрального правительства в Санкт-Петербурге, а последнее не имело обыкновения выдавать лицензии для таких целей.

В Вильно, как и в Одессе, кружок местных маскилим составлял опору апостола просвещения Лилиенталя в его борьбе с православными. В 1840 году, еще до приезда Лилиенталя, когда первое известие о планах Уварова дошло до города Вильно, местные маскилимы откликнулись на призыв правительства циркулярным письмом, в котором подчеркивались следующие четыре кардинальные реформы: 1. Преобразование раввината путем создания раввинских семинарий, назначения выпускников немецких университетов раввинами и формирования консисторий по западноевропейскому образцу.

2. Реформа школьного образования путем открытия светских школ по образцу Одессы и Риги и подготовки новых учителей из числа маскилимов.

3. Борьба с извергами мракобесия, которые душит всякое стремление к народному просвещению.

4. Улучшение экономической жизни евреев путем усиления сельскохозяйственной колонизации, создания технических и художественно-ремесленных школ и тому подобных мероприятий.

Спустя несколько лет авторы этого циркуляра имели основания разделять разочарование Лилиенталя «благожелательными намерениями» правительства. Однако этого было недостаточно, чтобы искоренить первородный грех Хаскалы: ее постоянную готовность опереться на «просвещенный абсолютизм». Деспотизм ортодоксов и нетерпимость непросвещенных масс заставили горстку маскалим отступить против тех, кто в глазах еврейского населения был источником его горя и слез. В этом несоответствии была глубокая трагедия.

Культурное движение в России второй четверти XIX века соответствует по своему составу ранней стадии мендельсоновского просвещения в Германии, периоду Меассефима. Но между ними были и существенные различия. Начало немецкого просвещения сопровождалось сильным уклоном в сторону ассимиляции, что привело к исключению национального языка из литературы. В России начальный период Хаскалы не был отмечен внезапными социальными и культурными потрясениями.

Наоборот, она заложила основы национального литературного возрождения, которому в последующий период суждено было стать важным социальным фактором.

Что касается русского народа, то по-прежнему непроницаемая стена отделяла его от еврейского населения. Жителям двух русских столиц и внутренних районов империи черта оседлости казалась такой же далекой, как Китай, а у русских, живущих в черте оседлости, — искры былых исторических пожаров, вековые предрассудки и непросвещенные представления о минувшие дни еще мерцали под пеплом. Невежество одних и порочные предрассудки других не могли очень хорошо проявиться в периодической литературе по той простой причине, что в дореформенной России, задушенной рукой цензуры, ее не было.