1. Приобрести недвижимую собственность на всех помещичьих имениях, в которых крестьяне перешли из крепостного состояния в арендаторское.

2. Свободно поселиться в ранее запрещенных городах и городских округах, не исключая находящихся в пределах 21-верстной полосы вдоль прусской и австрийской границы.

3. Выступать в качестве свидетелей в суде наравне с христианами во всех судебных процессах и приносить присягу в новой, менее унизительной форме.

Даруя эти привилегии польским евреям в надежде добиться их слияния с местным христианским населением, царь тем же указом запрещает дальнейшее использование иврита и идиша во всех гражданских делах и юридических документах, таких как договоры, завещания, обязательства, а также в коммерческих книгах и даже в деловой переписке. В заключение указ предписывает Административному совету Королевства Польского пересмотреть и в конечном итоге отменить все другие законы, которые мешают евреям заниматься ремеслами и ремеслами, облагая их особыми налогами.

Этот указ Александра II, хотя и отменявший лишь часть оскорбительных ограничений в элементарных гражданских правах евреев, получил громкое название «Акт об освобождении». Замкнутая хасидская масса Польши с радостью приняла предложенные ей юридические послабления, не помышляя ни о какой языковой или иной ассимиляции. С другой стороны, ассимилированная еврейская интеллигенция, влившаяся в ряды польских повстанцев, мечтала о полной эмансипации и уверенно надеялась добиться ее при успешном завершении революционного предприятия.

Между тем революция принимала все большие размеры.

Наступил 1863 год. Демонстрации на улицах Варшавы сменились кровавыми стычками между польскими повстанцами и русскими войсками в лесах Польши и Литвы. Евреи не принимали активного участия в этой фазе восстания. Что касается собственно Польши, то их участие ограничивалось тайной революционной пропагандой. В Литве снова ни еврейские массы, ни вновь возникший класс интеллигенции не сочувствовали польскому делу. В этой части страны систематическая травля польских панов, или дворянских землевладельцев, евреями была еще свежа в памяти, и евреи, кроме того, возлагали всю свою веру на эмансипацию, дарованную св.

Петербург. Огонек русификации уже начал привлекать еврейский профессиональный класс. Во многих населенных пунктах Литвы евреи, не проявившие сочувствия к польским революционерам, рисковали подвергнуться суровой расправе. Кое-где, как это было в 1831 году, повстанцы сдержали свое слово и вешали или расстреливали евреев, подозреваемых в пророссийских симпатиях.

Сдержанное отношение литовских евреев на протяжении всего мятежа оказалось их спасением после подавления мятежа, когда свирепый Муравьев, виленский генерал-губернатор, взялся за свое кровавое дело возмездия. Что же касается Царства Польского, то ни революция, ни ее подавление не повлекли для них серьезных последствий. Правда, братание варшавских евреев с поляками в годы революции ослабило на некоторое время наследственную ненависть к евреям польского народа и способствовало усилению лихорадки полонизации, охватившей еврейские высшие классы. Но косвенно последствия польского восстания нанесли ущерб евреям остальной части Империи. Восстание вызвало не только общую волну политической реакции, но и дало сильный толчок политике русификации, которая с особой силой проводилась теперь в западных провинциях и наносила ущерб евреям как в гражданском, так и в культурном отношении. точка зрения.

тщетно пытались решить гомеопатические реформы, призванные «улучшить» часть еврейского народа. Общая реакция выразилась в том, что после проведения первых крупных реформ, таких, как освобождение крестьянства, введение сельского самоуправления и реорганизация отправления правосудия, правительство считало задачей Русское возрождение должно было завершиться и упорно отказывалось, по бывшему в то время выражению, «увенчать здание» одной великой политической реформой, дарованием конституции и политической свободы. Этот отказ расширил разрыв между правительством и прогрессивной частью русского народа, надежды которой были прикованы к конечной цели политического переустройства. Стремление к свободе, загнанное в подполье полицией и цензурой, приняло среди русской молодежи характер революционного движения. И когда смертоносная рука «Третьего отдела» тяжело обрушилась на поборников свободы, юные революционеры ответили политическим террором, омрачившим последние дни Александра II. и привели к его убийству.

Полная эмансипация евреев была неуместна в этой атмосфере растущей официальной реакции. Та же самая бюрократия, которая остановила ход «великих реформ» для страны в целом, не была склонна допускать даже незначительные реформы, затрагивающие только евреев.

Исчезло даже прежнее стремление к «ступенчатому» и частичному улучшению положения евреев. Вместо этого центр сцены снова заняла старая волокита, дискуссии о еврейском вопросе, бесконечные, не менее чем бесплодные, в кулуарах чиновничьих комитетов и подкомитетов, оракулы враждебности губернаторов и генерал-губернаторы о поведении евреев и так далее. Теория реакционной разновидности снова была в большом почете.

Власти снова обсуждали вопрос о том, следует ли считать евреев полезными или вредными для государства, вместо того, чтобы поставить диаметрально противоположный вопрос простой справедливости: является ли государство, призванное служить евреям как часть гражданского организма, России полезна для них в той мере, в какой они могут на законных основаниях требовать.

При Николае I правительственные канцелярии были заняты изобретением новых средств против «сепаратизма» евреев и их «вредных занятий». В первые либеральные годы царствования Александра торговля перестала клеймиться как «вредное занятие». Но как только купцы-евреи, подстрекаемые частичным расширением их права проживания и занятия, проявили более широкую экономическую активность и стали успешными конкурентами «изначальных» русских дельцов, их встретили криками протеста с требованием отменить это еврейское «эксплуатация» может быть эффективно «обуздана».

В связи с этим надо указать, что экономическое развитие евреев было обусловлено не только привилегиями, дарованными им русским законодательством, но скорее следствием общих экономических условий. Большой прогресс в промышленной жизни в «эпоху реформ», особенно расширение железнодорожных предприятий в 60-е и 70-е годы, открыл широкое поле для энергии еврейских капиталистов. Кроме того, с отменой в 1861 году старой системы откупа от продажи спиртного часть крупного еврейского капитала перешла от торговли спиртными напитками к железнодорожному строительству. Еврейские «акцизные фермеры» были превращены в железнодорожников, акционеров, торговцев поставками или подрядчиков. Возникла новая еврейская плутократия, рост которой вызывал ревность и страх у русского торгового класса. Правительство, преисполненное энтузиазма в отношении развития крупной промышленности, еще не было готово дискриминировать евреев, когда дело касалось крупного капитала. Но он внимательно выслушивал «изначальных» русских купцов всякий раз, когда они жаловались на еврейскую конкуренцию в мелкой торговле, от которой зависели средства к существованию низших еврейских классов. Правительство, еще не освободившееся от привычки «сортировать» своих граждан и делить их на охраняемый и терпимый классы, приступило к разработке мер для «обуздания» евреев, принадлежащих к последней категории.

Следующий вопрос, который встал перед правительством, заключался в следующем: в какой мере надежды на слияние евреев с коренным населением оправдались событиями? И здесь ответ был неудовлетворительным. Наивное ожидание, что немногочисленные дары, предложенные евреям в виде привилегий, вызовут у них страстное желание «слиться» с русскими, не оправдались. Как ни сильна была тенденция к русификации в новой еврейской интеллигенции 60-х годов, широкие массы еврейства ничего не знали о такой тенденции.