Конец семнадцатого века отмечен учащением религиозных процессов, обвинений евреев в ритуальных убийствах и осквернении церковных таинств. Эти обвинения были коренным продуктом суеверия и невежества католических масс, но они также использовались в пропагандистских целях клерикальной партией, которая иногда даже принимала непосредственное участие в организации места преступления, бросая мертвые тела в дворы евреев и другие подобные приспособления. Такая пропаганда часто приводила к принятию властями или толпой насильственных мер против предполагаемых виновных, что приводило к разрушению синагог и кладбищ и иногда заканчивалось изгнанием евреев.

Дела о ритуальных убийствах рассматривались высшим судом, Люблинским трибуналом, и, благодаря усердию проницательных защитников церкви, часто заканчивались казнью ни в чем не повинных людей. Важнейшие процессы такого рода — Сандомирский (1698—1710), Позенский (1736) и Заславский (1747) — проводились в инквизиционной форме.

Сандомирское дело было вызвано действиями христианки, которая бросила мертвое тело своего внебрачного ребенка во двор кагального старейшины по имени Берек[152], что дало духовенству возможность спровоцировать ритуальное убийство. пробный. Дело прошло через все судебные инстанции. Оно было сильно осложнено фанатичной агитацией священника Стефана Жуховского, который предъявил сандомирским евреям два дополнительных обвинения в ритуальных убийствах и издал по этому поводу книгу, полную гнусных клевет. Дело, закончившееся в нижестоящих судах благоприятно для евреев, Жуховскому удалось добиться нового суда с применением пыток и всего аппарата инквизиции. Наконец он достиг своей цели. Люблинский трибунал приговорил невиновного еврейского старейшину к смертной казни; Король Август II. приказал в 1712 г. изгнать всех евреев из Сандомира и превратить синагогу в католическую часовню, а католическое духовенство поместило в местной церкви отвратительную картину, изображающую место ритуального убийства.

Чтобы оправдать судебную ошибку, отец Жуховский и его сообщники склонили обращенного еврея по имени Серафинович, который выдавал себя за бывшего брестского раввина и свидетельствовал на Сандомирском процессе против евреев, написать книгу под названием «Разоблачение еврейских обрядов перед Богом и миром» (1716). Книга, представляющая собой смесь бреда сумасшедшего и безудержной лживости авантюриста, сосредоточена вокруг аргумента о том, что евреи используют христианскую кровь при выполнении большого количества религиозных и бытовых функций. Евреи якобы мажут такой кровью дверь христианина, чтобы расположить последнего в пользу иудеев. Ту же самую кровь, помещенную в яйцо, дают молодоженам во время церемонии бракосочетания; его добавляют в мацу, которую едят на Песах. Он также используется для замачивания формулы заклинания, написанной раввином, которую затем кладут под порог дома, чтобы обеспечить успех в бизнесе заключенному-еврею. Одним словом, христианская кровь используется евреями для всех возможных форм магии и колдовства. Чтобы публично уличить Серафиновича во лжи, евреи вызвали его на диспут в Варшаве в присутствии епископов и раввинов. Диспут был устроен в доме вдовы высокого чиновника, и прибыли и еврейские, и христианские участники, но Серафинович не явился на собрание, где были бы разоблачены его хитрость и невежество. Отказ информатора присутствовать на диспуте был засвидетельствован в официальном письме под присягой. Это не помешало лембергскому монаху-антисемиту по имени Пикольский дважды (1758 и 1760) переиздать книгу Серафиновича и использовать ее как орудие для ведения самой безобразной агитации против евреев.

В большой еврейской общине Позена клеветнические обвинения против евреев были отражением закоренелой враждебности местного христианского населения. К концу семнадцатого века орден кармелитов в Позене затеял любопытный судебный процесс против евреев, утверждая, что после осквернения воинств в 1399 году [154] евреи в качестве покаяния за свое святотатство обязались сопровождать христианские шествия. Евреи отрицали это обвинение, и дело несколько лет тянулось в различных судах, в результате чего в 1724 году евреи были вынуждены обязаться ежегодно снабжать кармелитов двумя ведрами масла для снабжения лампы. сожжение перед тремя воинствами в церкви.

Но фанатизм церкви искал новых жертв, и он проявился в 1736 году в очередном процессе по делу о ритуальном убийстве, длившемся четыре года. Все было заранее устроено в соответствии с «обрядами» церковных фанатиков. В окрестностях города было найдено мертвое тело христианского ребенка. Там же была найдена польская нищенка, которая под пытками призналась, что продала ребенка старейшинам позенской общины. Последовали аресты. Первыми жертвами стали проповедник, или даршан, Арие-Лейб Калахора, потомок мученика Маттафия Калахора, старейшина (парнас, или синдик) еврейской общины, по имени Яков Пинкасевич (сын Финееса) и несколько других членов администрации Кахала. Дальнейшие массовые аресты были неизбежны, но многие евреи бежали из Познани, спасаясь от ярости инквизиторов.

Накануне своего ареста Калахора выбрал для текста своей субботней речи библейский стих: «Кто может сосчитать прах Иакова и число четвертой части (или четверти) Израиля? Дай мне умереть смертью праведника!» (Числа XXIII. 10). Словно предчувствуя свой конец, проповедник разъяснял текст так: «Кто может сосчитать прах и пепел сожженных и четвертованных за веру Израиля?» Когда его вели в тюрьму, он обратился к окружившей его толпе евреев со следующими словами: «В час моей смерти не будет у меня вокруг меня десяти евреев для молитвы (миньяна). Поэтому прочтите со мной в последний раз молитву Борху («Хвала Господу хвалы!»). Предчувствия проповедника оправдались. Ни он, ни старец не выдержали дьявольских мук перекрестного допроса. Пока проповедника пытали, кости его ломали, а тело поджаривали на огне, старец был вынужден держать в руке лампаду, чтобы осветить палача. Покрытые ранами и кровью, в стадии смертельной агонии, они были разнесены по домам, где и умерли осенью 1736 года.

Депутаты еврейской общины Познани обратились к королю Августу III. против жестокости и пристрастности городского суда и добился передачи дела в специальную судебную комиссию, состоящую из королевских чиновников. Хотя комиссия в равной степени прибегала к пыткам во время перекрестного допроса, она не смогла добиться признания от невиновных заключенных-евреев. Тем не менее, заранее убедившись в правоте ритуального навета, судьи приговорили их к сожжению на костре вместе с телами проповедника и старца, которые надлежало для этого выкопать (1737 г.).

Приговор должен был сначала быть ратифицирован королем, и еврейские представители в Варшаве и Дрездене, последний город был второй столицей короля и резиденцией папского нунция, использовали все возможные средства, чтобы добиться отмены приговора. Трудно было повлиять на Августа III, тупоумного монарха, который, кроме того, был проникнут изрядной дозой антисемитизма. Но шум, вызванный процессом в Позене, и давление на короля со стороны еврейских банкиров Вены, особенно банкирского дома Вертгеймера, побудили его уступить. После длительного перерыва и повторного пересмотра дела королевской комиссией король отдал приказ освободить евреев, томившихся в заточении четыре года (август 1740 г.). По этому поводу он изо всех сил предписывал магистрату Познани не прибегать к пыткам в подобных процессах, но в то же время не мог удержаться от предписания евреям «правил поведения» по средневековому образцу: не слишком часто выходят за пределы своего гетто (сохранившегося в Познани), не общаются с христианами, не ласкают детей-христиан, не содержат прислугу-христианину, не посещают больных-христиан и т. д.

Благоприятный исход Позенского процесса был обусловлен тем, что он происходил в большой еврейской общине, представители которой смогли возбудить общественное мнение Западной Европы и добиться вмешательства влиятельных лиц. Но в отдаленных уголках Польши, в малоизвестных еврейских общинах страны процессы над ритуальными убийствами были похожи на кошмары. Таков был процесс над Заславом, городом на Волыни, возникший в 1747 году в результате рокового стечения обстоятельств. Весной, когда таял снег, в соседнем селе нашли труп христианина, долгое время пролежавший под снегом. Случилось так, что примерно в то же время служители Заславской синагоги собрались в соседней еврейской корчме, чтобы отпраздновать обрезание новорожденного сына трактирщика. Крестьянин, случайно проходивший мимо гостиницы, сообщил властям, что евреи всю ночь молились, ели и развлекались, и это навело монахов-бернардинцев Заслава на то, что празднование имело некоторую связь с ритуальным убийством, жертвой из которых был обнаружен труп. Обвинения были предъявлены еврейскому трактирщику, кагалскому старосте, хазану (кантору), моэлю (хирургу) и привратнику Заславской синагоги. Обвиняемые, несмотря на ужасные пытки, повторяли, что собрались, чтобы отпраздновать обрезание. Только юный бидл Мойше, обезумевший от пыток, стал что-то бормотать, повторяя слова, которые ему диктовали обвинители, хотя потом и отказался от вынужденного от него признания. Все обвиняемые были приговорены к чудовищной смерти, возможной только среди дикарей. Некоторых обвиняемых помещали на железный шест, который медленно врезался в их тела и приводил к медленной мучительной смерти. К остальным относились с таким же каннибализмом; с них содрали кожу полосами, вырезали сердца, ампутировали руки и ноги и пригвоздили к виселице. Поминальная молитва об этих мучениках завершается библейскими словами: «Земля, не покрой крови их, и да не будет вопля их, доколе не призрит Господь с неба!»