Позорная схема не заставила себя долго ждать. Вскоре Генеральному прокурору Санкт-Петербурга Лопухину был получен донос, в котором его внимание обращалось «на политические злодеяния, совершенные главой карлинерской [ хасидской] секты Залманом Борухович [сын Боруха ]» и его товарищи по работе в Литве. Под влиянием этого доноса Лопухин, действуя от имени царя, приказал местной губернской администрации в начале осени 1798 года арестовать Залмана, глава секты в местечке Лозно вместе с двадцатью двумя его сообщниками, найденными в Литве Залман был задержан и спешно отправлен в Петербург в сопровождении «сильного конвоя»; оставался под арестом в Вильно.

Залман предстал перед так называемой «Секретной экспедицией» — отделом, занимавшимся преступлениями политического характера. Ему зачитали длинный список обвинительных заключений. Его обвинили в том, что он является основателем вредоносной религиозной секты, изменившей порядок богослужения среди евреев, в распространении пагубных идей и сборе средств на таинственные цели в Палестине. Перекрестный допрос явно подразумевал обвинение в политической нелояльности. На все поставленные перед ним вопросы обвиняемый давал развернутые письменные ответы на иврите. Защита Залмана, переведенная с иврита на русский язык, произвела благоприятное впечатление в правительственных кругах. Царь Павел I на основании представленного ему Генеральным прокурором доклада о «всех обстоятельствах, выявленных следствием», отдал приказ освободить Залмана и других сектантских вождей, арестованных, но оставить «в строго следить за ними в отношении того, существуют ли или могут ли возникнуть тайные отношения или переписка между ними и теми, кто придерживается извращенных представлений о власти и форме правления». К концу 1798 г. Залману было разрешено вернуться домой, и другие заключенные также были отпущены на свободу.

Теперь настала очередь хасидов отомстить своим преследователям. Ввиду того, что гонения на них были начаты кагалскими старейшинами Вильно, составившими «Комитет пяти», хасиды решили сместить этих старейшин и поставить на их место своих сторонников. С помощью бахшиша виленским хасидам удалось заручиться благосклонностью губернаторской администрации. В начале 1799 г. они подали в местные органы жалобу на кагалских старост, обвиняя их во всевозможных злоупотреблениях, в том числе в казнокрадстве. Эта акция привела к смещению и тюремному заключению нескольких старейшин. Под официальным давлением их места заняли новые старейшины, которые либо сами были хасидами, либо были ими рекомендованы. Виленская община распалась надвое. Одна часть осталась верна уволенным старейшинам, другая вступилась за новоизбранных. Воюющие стороны были заняты отправкой жалоб и доносов друг на друга в правительство в Петербурге. Язва «доноса», которая, может быть, не случайно развилась в первые годы русского владычества в Литве, выдвинула на передний план одну отвратительную личность, раввина-доносчика по имени Авигдор Хаймович (сын Хаима), из Пинск.

Авигдор, бывший раввин Пинска и окрестностей, был отстранен от должности из-за интриг хасидских членов общины, которые были его противниками. Больше всего Авигдор сетовал на потерю доходов. Долгое время свергнутый с престола пастырь таскал свою паству по магистратам и судам. Потерпев неудачу в своих усилиях, он решил отомстить лидеру секты, ответственному за его разорение. В начале 1800 г. Авигдор обратился к царю Павлу I с развернутой петицией, в которой охарактеризовал секту хасидов как «вредную и опасную организацию», продолжавшую дело бывших мессианских саббатиан. Массивом искаженных цитат из хасидской литературы доносчик пытался доказать, что учителя секты призывали своих последователей бояться только Бога, а не людей, т. е. не считаться с властями, в том числе и с царем.

Разоблачению дали идти своим чередом. В начале ноября того же года цадик Залман Борухович был повторно арестован в Лозно и отправлен в Петербург в сопровождении двух сенаторских курьеров. По прибытии в столицу цадик был заключен в крепость и после перекрестного допроса предстал перед своим обвинителем Авигдором. Залман снова письменно ответил на обвинения против него, которые теперь увеличились до девятнадцати пунктов. Он категорически отверг обвинения в непризнании власти правительства, безнравственности, сборе денег и устройстве тайных собраний. К концу ноября Залман был отпущен на свободу, но ему было приказано оставаться в Петербурге до рассмотрения его дела Сенатом, которому оно было передано теперь из Тайной экспедиции. Пока Сенат готовился рассмотреть дело, дворцовый переворот в марте 1801 г. оборвал царствование Павла и посадил на престол Александра I. Политический ветер переменился, и 29 марта 1801 года новый царь разрешил Залману покинуть Петербург.

Убедившись, что религиозный раскол в иудаизме совершенно безвреден с политической точки зрения, правительство было готово дать ему свою санкцию. Один из пунктов Статута 1804 г. разрешает сектантам учреждать свои синагоги в каждой общине и избирать своих раввинов, с единственным условием, что кагалская администрация в каждом городе остается одной и той же для всех частей общины. На самом деле закон лишь признал то, что уже стало живой практикой. Религиозный раскол уже давно стал свершившимся фактом, и междоусобица 1796-1801 гг. была лишь его завершающим актом. Что касается общинной организации евреев, уже подорванной политическими переменами, то раскол оказался не чем иным, как катастрофой. Кагалы, ослабленные внутренней борьбой и деморализованные доносами и бюрократическим вмешательством, не смогли выступить единым фронтом в первые годы царствования Александра, когда правительство осуществляло свой «план реформ», и пригласили кагалов к участию в его труды. Общины Юго-Запада, полностью находившиеся под запретом хасидского мистицизма, слабо реагировали на постигший их социальный и экономический кризис. Еврейские делегаты, излагавшие свои взгляды в ответ на официальные запросы 1803 и 1807 годов, набирались главным образом из Белорусского и Литовского правительств, где политическое чутье евреев еще не было совершенно притуплено.

В то время как в Западной Европе разрушались старые формы еврейской жизни, культурное развитие еврейских масс Восточной Европы оставалось на месте. Две доминирующие силы в их духовной жизни, раввинизм и хасидизм, с одинаковым усердием следили за сохранением старого порядка вещей. Традиционная форма обучения осталась неизменной. Старая школа, хедер и ешиба, с ее исключительной талмудической подготовкой, снабжала своих учеников огромным количеством умственной энергии, но не могла подготовить их к практической жизни, и девушки и женщины оставались совершенно вне влияния школы. Столь же прочно утвердилась и старомодная схема семейной жизни, с ее ранними браками, между тринадцатью и шестнадцатью годами, с длительным содержанием таких женатых детей в отцовском доме, с ее чрезмерной плодовитостью среди привычной жизни. бедность с ее сокращением физических потребностей до истощения и вырождения. Эта патриархальная еврейская масса сторонилась всех культурных «новинок» и осуждала малейшие попытки расширить свой ментальный и социальный кругозор. Религиозная культура еще не успела скрестить шпаги со светской культурой. Война между хасидизмом и раввинизмом велась на чисто религиозной почве. Ее единственной проблемой был тип верующего: старая дисциплина с ее упором на схоластическую и церемониальную сторону иудаизма боролась с натиском экстатического мистицизма и слепого «культа святых».

Нельзя сказать, что оцепеневший раввинизм возродился под влиянием этой яростной борьбы. В то время, когда мы говорим о каких-либо отчетливых следах такого возрождения, не видно, и можно различить только признаки чисто схоластического возрождения. Метод текстуального анализа, введенный Элайджей Гаоном в талмудические исследования и заменивший некогда модную казуистику, получил все более широкое распространение и все более прочную опору в литовских иешибах.