Барон Хирш был вынужден разослать обращение ко всем еврейским общинам, призывая их остановить пока эту беспорядочную человеческую лавину.

Вскоре мечта барона Хирша о переселении миллионов людей с миллионами денег оказалась полным провалом. Когда, после долгих приготовлений, отобранные еврейские колонисты были, наконец, отправлены в Аргентину, оказалось, что первоначальная цифра в 25 000 эмигрантов, подсчитанная за первый год, сократилась примерно до 2500. Всего за первые три года, с 1892 по 1894 гг. аргентинская эмиграция поглотила около шести тысяч человек. Половина из них осталась в столице республики Буэнос-Айресе, а другая половина сумела осесть в колониях, пережив все тяготы, связанные с земледельческой колонизацией на новой земле и в новых климатических условиях. Через несколько лет стало общеизвестно, что гора родила мышь. Вместо миллиона евреев, как первоначально планировалось, Еврейской колонизационной ассоциации удалось переселить в течение первого десятилетия только 10 000 евреев, которые были распределены по шести аргентинским колониям.

Основной поток еврейской эмиграции, как и прежде, протекал в направлении Северной Америки, Соединенных Штатов и Канады. В течение 1891 года, при его многочисленных паниках, одни только Соединенные Штаты приняли более 100 000 эмигрантов, из которых более 42 000 успели прибыть в том же году, а 76 000 были задержаны в различных европейских центрах и успели приехать в течение года. после. Следующие два года снова показывают прежний годовой коэффициент эмиграции, колеблющийся между 30 000 и 35 000 человек.

Тот же роковой 1891 год породил колониальную лихорадку даже в тихой Палестине. Уже в начале 1890 г. русское правительство легализовало палестинское колонизационное движение в России, санкционировав конституцию «Общества оказания помощи еврейским колонистам и ремесленникам в Сирии и Палестине», штаб-квартира которого находилась в Одессе. Эта санкция позволила разбросанным по всей стране обществам «Хобебе Цион» сгруппироваться вокруг легализованного центра и открыто собирать деньги для своих целей.

Палестинская пропаганда обрела новую жизнь. Эта пропаганда, усиленная в своем действии эмиграционной паникой «страшного года», привела к образованию в России ряда обществ с целью покупки земли в Палестине. В начале 1891 г. делегаты этих обществ внезапно явились в Палестине в массовом порядке и при содействии яффского представителя Одесского Палестинского общества начали лихорадочно скупать землю у арабов. Это привело к спекуляции недвижимостью, которая искусственно подняла цену на землю. Более того, турецкое правительство встревожилось и запретило массовую колонизацию евреев из России. Результатом стал финансовый крах.

Попытка массовой иммиграции в нищую Палестину с ее примитивными патриархальными условиями оказалась неудачной. В последующие годы колонизация Святой Земли русскими евреями снова шла медленными темпами. Постепенно возникали одна колония за другой. Большая часть старых и новых поселенцев находилась под опекой администрации барона Ротшильда, за исключением двух или трех колоний, которые содержались Палестинским обществом в Одессе. Было очевидно, что, ввиду медленного продвижения палестинской колонизации, ее политическое и экономическое значение для русско-еврейских миллионов было практически нулевым и что ее единственное преимущество перед американским днем эмиграции в его духовном значении, в том, что что на исторической почве иудаизма там вырос небольшой еврейский центр с более чистой национальной культурой, чем это было возможно в диаспоре. Эту идею отстаивал Ахад Хаам, представитель неопалестинского движения, который впервые появился в еврейской литературе в 1889 году и за короткое время пробился на передовую.

Между тем в царской стране события шли своим чередом.

Московская трагедия подходила к концу, но ее последние этапы отмечены сценами, напоминающими времена инквизиции. Изгнав из Москвы большую часть еврейского населения, генерал-губернатор великий князь Сергий решил смирить оставшееся еврейское население второй русской столицы настолько основательно, чтобы его существование в центре греческого православия могло остаться незамеченным. публичное уведомление. Глаза российских чиновников в Москве были оскорблены видом новой прекрасной синагоги, законченной в роковой год изгнания. Сначала было приказано снять с вершины здания большой купол, увенчанный щитом Давида, привлекавшим внимание всех прохожих. Позже полиция, не мудрствуя лукаво, закрыла синагогу, в которой уже начали проходить богослужения, до получения нового специального разрешения на ее открытие. Московский рабби Минор и староста синагоги обратились с челобитной к генерал-губернатору, в которой просили разрешения проводить богослужения в здании, строительство которого было должным образом санкционировано Правительством, указывая на то, что иудаизм одна из религий, допускаемых в России. В ответ на свое прошение они получили от св.

Петербург, от 23 сентября 1892 г.:

Его Императорское Величество, выслушав доклад министра внутренних дел о самовольном открытии Московской синагоги раввином Минором и надзирателем Шнайдером, милостиво изволил повелеть следующее:

Первое. Раввин Москвы Минор освобождается от занимаемой должности и переводится на постоянное жительство в черту оседлости.

Второй. Надзирателя Шнайдера удалить из Москвы на два года.

Третий. Уведомить Еврейское Синагогальное Общество, что, если к 1 января 1893 года здание синагоги не будет продано или преобразовано в богоугодное учреждение, оно будет продано с публичных торгов Московским губернским управлением.

Раввин и надзиратель отправились в ссылку, а труп убитой синагоги — ее строение — спасли от осквернения, поместив в нем одну из школ московской общины.

Борьба с местами еврейского богослужения была возобновлена полицией через несколько лет, во времена правления Николая II. Поскольку главная синагога была закрыта, евреи Москвы были вынуждены проводить службы в неудобных частных помещениях. Таких молитвенных домов в разных частях города было четырнадцать, но накануне еврейской Пасхи 1894 года генерал-губернатор приказал закрыть девять из этих домов, чтобы удовлетворить религиозные нужды общины десять тысяч душ должны были удовлетвориться в пяти молитвенных домах, расположенных в узких, антисанитарных помещениях. Правительство достигло своей цели.

Синагога обратилась в прах, и ее вид уже не раздражал глаз греко-православных ревнителей. Евреи Москвы были вынуждены изливать душу перед Богом на каких-то задворках, в душной атмосфере частных домов. Как и во времена испанской инквизиции, эти частные молитвенные дома в торжественные дни Рош-а-Шана и Йом-Кипур тайно посещались московскими «марранами», теми евреями, которые спаслись от массовых изгнаний. путем фиктивного обращения в христианство. Страстные покаянные молитвы этих невольных отступников возносились к небу, как и в минувшие века из подземных синагог Севильи, Толедо и Сарагосы.

Постепенно попытка взять еврейскую цитадель штурмом сменилась прежним регулярным осадным положением, целью которого было заморить евреев голодом. Муниципальная контрреформа 1892 г. нанесла тяжелый политический удар по русскому еврейству. По старому закону количество еврейских олдерменов в муниципальной администрации ограничивалось одной третью от общего числа олдерменов, не считая запрета, запрещавшего евреям занимать должности бургомистров. Несмотря на эти ограничения, евреи играли заметную роль в городском самоуправлении и могли похвастаться рядом видных муниципальных служащих. Эта деятельность евреев пришлась не по душе инквизиторской троице — Победоносцеву, Дурново и Плеве, и они решили полностью отстранить евреев от участия в муниципальных выборах.

Реакционное, антидемократическое «Городское постановление» 1892 г. публично провозгласило это новое лишение евреев избирательных прав. Новый закон лишил евреев права пассивно и активно избираться в городские думы, дав только право местной администрации назначать по своему усмотрению число еврейских олдерменов, не превышающее одной десятой от общего числа членов Думы. Более того, этим олдерменам-евреям «благодатью полиции» было запрещено работать в исполнительных органах Думы, административного совета и различных постоянных комитетов. В результате даже там, где евреи составляли от шестидесяти до семидесяти процентов всего городского населения, их единственными представителями в муниципальной администрации были люди, которые были добровольными орудиями муниципальной власти и, кроме того, количественно ограничивались пятью или десять процентов от общего числа олдерменов.